Лабиринт

– Может, и не должна, – рассеянно ответила девушка.

– Сейчас тоже их слышишь?

– Как тебя.

– И чего они хотят?

– Как и все. Хотят быть услышанными.

– А ты хочешь услышать?

– Меня не спрашивают. И они не просят. Я не могу отказать.

– А если все-таки откажешь?

– Мне будет больно, Володя. Мне будет очень больно.

– Ясно, – Владимир только сильнее сжал теплую ладонь. – Сделаем так, чтобы сегодня никому не было больно.

– Тогда нам надо идти.

Юлия мягко, но решительно высвободила свою руку и, не глядя на Владимира, быстро пошла вперед, упрямо топча податливый желтый ковер под ногами.

Владимир поспешил вслед за ней, с острым, болезненным интересом наблюдая за неожиданно таким близким ему человеком. Не разобравшись со своим собственным безумием, он легко и неосторожно вторгался в безумие чужое. Он с обнаженным сердцем забирался в чужой, незнакомый и оттого совсем не страшный лабиринт, позабыв о том, чем это может и должно закончиться.

– Я им не нравлюсь? – спросил Владимир после пяти минут молчаливой ходьбы.

– Не знаю, – отозвалась Юлия. – Наверное, они еще не решили.

Внезапно она замерла на краю неглубокого оврага. Ее взгляд метнулся вниз, со страхом и решимостью оглядывая усыпанный листьями пролом. Юлия резко рассмеялась и попыталась шагнуть вперед.

– Стой! – Владимир схватил ее за плечо.

– Не смей! – гневный окрик ожег, словно кнут. – Не тебе решать!

Владимир против воли убрал руку. Юлия снова засмеялась и сделала шаг в пустоту. Владимир бросился за ней, схватил, но и сам потерял опору. Ноги его соскользнули, и они вместе покатились по крутому склону оврага.

Перед Владимиром застыло смеющееся лицо Юлии. Губы ее изогнулись в прекрасной, дьявольской улыбке. Глаза светились загадочным, потусторонним светом лесной дриады. А огненно-рыжие волосы сливались с яркой падшей листвой.

Владимир вдруг подумал, что уже очень давно никого не любил. Примерно с десятого класса, когда все его мысли занимала девочка с очаровательным золотистым каре и белыми, до невозможности круглыми коленками.

Подумал и испугался. Испугался редкой и такой хрупкой возможности полюбить. Полюбить искренне и бессрочно. Почему испугался? Потому что не верил, что способен на подобную любовь. Хотя порой и очень желал в это поверить.

Владимир упал на спину, крепко прижав к себе девушку. Юлия продолжала судорожно смеяться, уткнувшись лицом ему в шею. Владимир осторожно погладил ее мягкие волосы.

– Ты в порядке?

– Да! – выдохнула Юлия между приступами смеха. – Сейчас пройдет!

– Не спеши, – усмехнулся Владимир.

Юлия не спешила, и они еще долго лежали на дне золотого колодца, под последними лучами холодного осеннего солнца. Владимир смотрел на плывущие облака, гладил кудрявые волосы и изрядно сомневался в своей вере. Он так и не решил, в чью пользу разрешить свои сомнения, когда Юлия наконец перестала смеяться и подняла голову.

– Все! – девушка облегченно вздохнула. – Теперь уже все.

Владимир осторожно кивнул.

– Ну вот и закончилась твоя сказка, – Юлия криво улыбнулась. – Она тебе все еще нравится?

Владимир с удивлением понял, что думает не о том, нравится ли она ему, а о том, насколько она ему нравится. Так что вместо ответа он улыбнулся и бестрепетно поцеловал тревожно приоткрытые губы.

– Странный ты, – прошептала Юлия, когда он наконец выпустил ее из объятий.

– Ты даже себе не представляешь, – усмехнулся Владимир. – Даже не представляешь.

Глава 3 Двери

Владимир открыл кабинет и с облегчением поставил в угол мокрый зонт. За окном хлестал черный, угрюмый ливень, уже с утра вгоняя честных тружеников Министерства в состояние тлеющей меланхолии.

Владимир разделся, включил чайник и подошел к своему столу. Со столом что-то было не так. Чего-то на столе не хватало. Чего-то важного, бесспорного, стратегически значимого.

На столе не хватало одного документа. Краеугольного документа всего полугодия, на котором были заботливо проставлены тысяча и одна подпись ответственных работников Министерства.

И поскольку без этого документа вся дальнейшая деятельность Владимира представлялась совершенно бессмысленной, он тут же приступил к методичным и сосредоточенным поискам.

На этапе нервного потрошения нижнего ящика тумбочки в кабинет зашел Шилов. Весь его вид отражал полнейшую солидарность с разгневанной стихией.

– И кто же станет плакать, если завтра мы все потонем?! – вопросил он с порога, подождал ответа и только потом увидел, что Владимиру несколько не до него. – Что потерял? – без особого интереса спросил Сергей.

– Письмо, – коротко ответил Владимир.

– Одним больше, одним меньше, – философски заметил Шилов, но на всякий случай уточнил. – Надеюсь, не то самое?

– То самое, – горько подтвердил Владимир.

– Тогда ищи, Вова! – патетически провозгласил Сергей. – Ищи, пока искалка не отвалится!

– Спасибо за поддержку.

– Меньшее и единственное из того, что я могу сделать, – чуть виновато отметил Шилов.

Через полчаса кабинет был обыскан полностью. Причем обыскан дважды. Документа не было. За окном все так же злобно стрекотал пулеметный дождь. Он был рад проблемам Владимира и спешил поделиться этой радостью со всем доступным ему миром.

Владимир вышел из кабинета и бездумно зашагал по узкому коридору. Документ надо было найти. Найти любой, пускай даже неразумной ценой. Но где его искать Владимир не представлял совершенно.

Документ мог спокойно и незаметно прятаться за любой из сотен одинаковых темно-бурых дверей Министерства. Скрываться среди десятков тысяч белых, слегка помятых папок. Бессильно застыть в одном из полчищ монструозных, неподъемных дел.

Владимир все это прекрасно понимал и остро нуждался в совете бывалого. И потому, после дежурных сомнений, отправился к старому канцелярскому волку ветерану бюрократических битв и кавалеру ордена пыльных бумаг, Геннадию Матвеевичу Скворцову.

Кабинет Скворцова напоминал пещеру. Темный, заставленный старыми, дряхлыми шкафами, широкими столами с потрескавшимися столешницами и огромной, снисходительно взирающей на жизнь тумбой.

Шкафы были до краев забиты черными, серыми, синими и красными папками. На корешке каждой папки было аккуратно и предельно разборчиво написано, чем именно эта папка так дорога Министерству и почему она должна занимать почетное место в кабинете самого Скворцова.

На столах все пространство было забито бумагами, которым только предстояло когда-нибудь встать в гордую позу в одном из шкафов. Бумаги скромно теснились, толкаясь и завистливо косясь на своих более удачливых коллег, имеющих собственную жилплощадь на недосягаемых полках.