Ладога, Ладога...

Трофимов с неодобрением смотрел на Сапожникова, точно тот сделал что-то неприличное.

— Нет, ты брат… — смущенно начал он. И тут резко вмешался стоящий рядом Чумаков:

— Сперва классным шофером надо стать. — И приказал: — В строй — на свое место за Найденовым!

— Вот так, брат, — кивнул Трофимов с явным облегчением и дал команду головной машине: — Вперед!

И первая машина, где за рулем сидел Бобылев и на подножку которой вскочил Чумаков, скользя и тормозя на спуске, съехала на лед. За первой съехала вторая, третья, настала очередь и Пети Сапожннкова, затем Барочкина. А в кабину замыкающей машины сел командир роты Трофимов.

Машины, держа дистанцию, шли друг за другом на невысокой скорости. Лед слегка потрескивал под колесами. Шоферы напряженно всматривались вперед. На подножке головной машины, коченея на холодном ветру, стоял, опустив уши шапки, маленький нахохлившийся Чумаков, готовый к любой неожиданности, — смотрел вперед, изучая лед, точно насквозь просверливал его глазами-буравчиками.

Один снаряд разорвался рядом с трас-сон, н фонтан ледяных брызг душем обдал кабину одной из машин. Сквозь открытые дверцы брызги попали и в молоденького шофера Найденова, ведущего эту машину. Он испуганно съежился, захлопнул дверцы. Но этот снаряд был последним, и снова стало тихо, остался лишь гул моторов.

Наблюдавший за всем этим связист — его тоже окатило ледяным душем — сказал в трубку телефона:

— Немцы обстреляли автоколонну из района Шлиссельбурга. Жертв нет.

Стал наползать туман. Посреди озера лед был прозрачен, совсем тонок. И вот под задним колесом одной из машин он подался и треснул едва заметно; под напором следующей машины трещина расползлась, как ветвь, а машина Найденова въехала задним колесом в трещину, забуксовала, лед со скрипом раздался, и машина на глазах едущего следом Сапожникова скрылась под водой — точно глотнуло ее озеро.

Чумаков первым добежал до полыньи — к самому краю.

— Найденов! Найденов! — кричал он.

Но в полынье ничего не было видно, только колыхалась и парила, черная вода.

— Он во время обстрела дверцы закрыл. Наверное, заклинило! — сказал Петя.

Его била дрожь. Да и других шоферов тоже — всем было не по себе.

А вода в полынье колыхалась все медленней, успокаиваясь, готовая уже подернуться новым ледком.

Командир роты Трофимов молча снял шапку.

От полыньи далеко в обе стороны расползлась неровная трещина.

— Что делать будем? — спросил у Трофимова, оглядывая застывшие машины, Чумаков. — Вызывать саперов? — И кивнул на ниточку провода связи.

Трофимов помолчал, раздумывая, и приказал:

— Снимайте борта с кузовов.

Первой ехать по настилу была очередь машине Сапожникова.

— Давай! — крикнул ему Чумаков, пятясь перед радиатором.

А на берегу генерал вошел в натопленную деревенскую избу, которая служила ему командным пунктом, снял шапку и, покрутив ручку полевого телефона, коротко спросил:

— Ну, как там?

На льду вдоль провода связи через каждые несколько километров дежурили у полевых телефонов связисты, и первый из них доложил:

— Третий километр с запада проследовала автоколонна в количестве двадцати машин.

А на командном пункте у генерала зазвонил другой телефон:

— Как там?

И генерал ответил:

— Товарищ член Военного Совета, все двадцать машин благополучно прошли третий километр.

Вдали, по другой, отмеченной вешками нитке дороги, навстречу автоколонне шел с восточного берега конный обоз с мукой. Лошади — худые, оголодавшие — оскальзывались на льду.

И снова над Ладогой по проводам летело на берег:

— Все двадцать машин миновали седьмой километр.

От невидимого южного берега начался обстрел. Снаряды рвались с перелетом далеко за трассой, вздымая фонтаны воды и льда.

— Вслепую бьют, — сказал Чумаков.

Но шоферы в машинах занервничали.

Но у Пети дрожали руки.

— Подвинься. — Сквозь открытые дверцы в кабину вскочил Чумаков. — Не газуй, легче!

И то ли от злости на Чумакова, то ли оттого, что его жилистая рука легла на баранку, пришла уверенность. И машина Сапожникова, проехав по узким мосткам, благополучно переправилась на твердый лед.

— Люфт в рулевых тягах так и не убрал. — Чумаков спрыгнул и, пятясь, стал проводить машину за машиной через трещину. — Давай, давай на меня!

И вот уже очередной связист передал:

— Двадцать пятый километр, проследовало девятнадцать машин.

Показался долгожданный, поросший лесом восточный берег, домики и купола церкви прибрежного селения Кобона. У самого берега машина Коли Барочкина вдруг забуксовала и стала оседать задними колесами. Он тотчас выпрыгнул. Машина, уйдя задними колесами в воду, дрожала от работы мотора. К Барочкину подбежали.

— Вот, технику сгубил…

— Тут мелко, — отвечал Трофимов, — вытащим твою технику. Садись пока к Сапожникову.

А последний связист, обосновавшийся в прибрежной избушке, рапортовал по прямому проводу:

— Автоколонна в количестве восемнадцати машин прибыла на восточный берег Ладожского озера.

И на западном берегу генерал на своем командном пункте обтер обеими ладонями пот с лица.

— Двое не добрались. — И встал. И остальные в избе тоже встали и стояли молча.

В Кобоне, под навесом и просто под открытым небом, лежали штабеля мешков с мукой, мерзлые туши. Одна за другой подъезжали на погрузку машины.

— Грузить не больше полутонны! — раздался приказ. — Лед пока слабый!

— Распишись, десять туш, — протянул кладовщик бумагу.

— А по весу? — забеспокоился шофер.

— Пока взвешивать будем, — ответили ему, — война кончится. Десять получил, десять и сдашь.

— А если дорогой похудеют? — пошутил помогавший на погрузке Барочкин, но на него посмотрели суровые и усталые глаза, и он тоже посерьезнел. — Доверяете, значит? Ну правильно.

В эту минуту один мешок с мукой зацепился за гвоздь, торчащий из досок кузова, разорвался, и на доски посыпалась белая мука. Молча смотрели на нее шоферы. Глотали слюну. Потом Бобылев протянул руку, набрал на палец муки и попробовал. Вслед за ним еще один шофер, потом Сапожников, Барочкин. Они глотали муку, мешавшуюся со снегом, и не могли оторваться.

— Честь роты позорите?! Убью!.. — уже бежал к ним багровеющий Чумаков.

Они беспомощно оглянулись — носы и щеки в муке.

— Подождите! — остановил его подошедший сбоку среднего роста человек в мягком овчинном полушубке. Голос его был негромок, лицо неброско, просто и прочно, как у кадрового рабочего. — Мешок ведь случайно порвался. А люди от голода шатаются, да и сами вы… — посмотрел он в ввалившиеся глаза Чумакова. — А вам сейчас обратно ехать… Зашейте мешок. — И повернулся к перемазанным в муке водителям: — Вы первые одолели Ладогу и вам по праву причитается добрый обед. Идите все в столовую комсостава, — кивнул он на досчатое строение, — вам там накроют. — И неспешным шагом пошел вперед.