Ладога, Ладога...
Шрифт:
— Машину вашу вытащили, груз в целости, скоро за вами товарищи приедут.
— А кто… меня сюда дотащил?
Но она уже отвернулась, потому что два пожилых санитара внесли в палатку солдата на носилках.
Она легко двигалась по палатке, наливая раненым кипяток и раздавая сухари.
Петя неотрывно следил за ней: за статной фигурой, за поборотом головы, за пушистой прядью волос, прислушивался к ее голосу. Он уже ревновал ее к другим раненым и обмороженным. Он ожидал, что она уловит его взгляд и подойдет к нему. Но она ничего не замечала. И тогда, чтобы привлечь ее
Она повернулась, склонилась над ним:
— Что такое? Что, плохо?
— Не уходите, — слабо сказал он.
Она присела на краешек нар.
— Дайте руку… Вот… хорошо. — Он с удовольствием взял ее руку, подержал. — Как вас зовут?
— Надежда.
Глядя ей в глаза, он сказал с ударением:
— Теперь мы знакомы.
— Таких знакомых у меня сто на день, — качнула головой она.
— А вы знаете, есть такой кинофильм «Сто мужчин и одна девушка»? Там самым главным оказался сто первый. — Ее близость точно лишила его разума. — Какие у вас волосы…
— Ну вот, — она резко выдернула руку и встала. — Был обмороженный как обмороженный, — в ее голосе звучало искреннее огорчение. Когда до палатки тащила, криком кричал. А теперь руками разговаривает…
Он приподнялся, заморгав:
— Так это вы меня… отрыли?
— Знала бы, не отрывала.
Другие раненые, повернувшись, насмешливо смотрели на Петю.
— Хотите или нет, — не сразу проговорил он, — а вы для меня теперь не посторонний человек.
— Не хочу! — И она круто повернулась, чтобы идти…
Но тут дверь палатки распахнулась и вместе с облаком пара с мороза вошли старшина Чумаков и Барочкин.
— Здрасьте, контуженые, и обмороженные! — с порога громогласно поздоровался Барочкин — он был весело возбужден.
— Хорош! — Чумаков смотрел на Петю неодобрительно. — Почаще спи за рулем — на том свете проснешься. Теперь неделю будет как фон-барон вылеживаться! Паек даром получать!
Петя виновато отвел глаза. Чумаков обернулся к Надежде:
— Может, вы его у себя оставите?
— Нет уж, забирайте.
Генерал сказал в трубку прямого провода:
— Начинаем переправу!
— Лед надежен?
— Промерили по всей трассе.
— Смотрите, не утопите ни одного. Они нам нужны за Ладогой все!
Генерал кивнул:
— Понимаю, товарищ член Военного Совета!
Короткий взмах флажка, и тяжелый танк, грохоча по настилу, ползком спустился с западного берега Ладоги на лед, таща за собой на огромных санях-волокушах башню с пушкой. Танкисты в шлемах, высунувшись из обезглавленного танка, зорко осматривали лед. Танк шел, оставляя ребристые гусеничные колеи. За ним с большим интервалом спустился на лед другой, но не вслед, а рядом — по новому пути. Танки один за другим сползали на озеро, двигались на восток медленной бесконечной вереницей.
Шоферы, привлеченные гулом, останавливали свои полуторки посреди озера, смотрели, как ползут в стороне от автомобильных ниток могучие броневые громады. Переговаривались:
— Куда ж они из Питера-то уходят?
— Там им развернуться негде. А за Ладогой — простор.
Танки, грохоча,
ползли на восток, а навстречу им ехали полуторки с мукой для голодного Ленинграда,Старенькая полуторка остановилась на заваленной снегом ленинградской улице перед старым домом с заледенелыми окнами.
Правил полуторкой Коля Барочкин.
Дверь квартиры была не закрыта, он вошел в коридор — там было почти так же холодно, как на улице. Из угловой комнаты доносился громкий стук. Барочкин приоткрыл дверь. Посреди комнаты в пальто и теплом платке стояла беленькая Лиля и неумело рубила топором на дрова кусок забора.
— Можно?! — громко спросил он.
Она услышала, обернулась, и Коля увидел, как она похудела.
— Вам с Ладоги привет, от Пети.
— Здравствуйте, — она узнала его и обрадовалась.
— Коля Барочкин, — напомнил он. — Гостинец вам велели передать. — Он протянул ей узелок.
— Что это?
— Мука… правда, с землей пополам. Возим, ну и на досках кузова остается. Петя веничком смел. Вы просейте и… земля — она безвредная.
— Ага, — Лиля прижала узелок к груди. — Спасибо… спасибо.
— Топливо по заборной книжке получили? — Он взял у нее топор и стал колоть.
А она смотрела па него и улыбалась.
— Ну, как он… как вы там?
— Как белые медведи, — отвечал он. — Кругом лед, а мы. не мерзнем. Хлеб возим, баранкой закусываем, — и он как бы покрутил руль. — А Петя молодцом…
Она развеселилась.
— Писем ему от родителей не было?
Она огорченно покачала головой.
— А вы как?
— Да так вот… — И лицо ее стало пасмурным.
— Мама где?
— Мама на дежурстве в типографии, а Геннадий Трофимович на завод перебрался жить. Жену его, тетю Дусю, снарядом убило. Пошла на Фонтанку за водой и…
— Да-а… Не знаешь, где тебя война достанет. А бабушка?
— Это вы про меня? — На пороге комнаты стояла Аделаида Ивановна, худющая, тепло укутанная, с крохотной кастрюлькой в руках. — Здравствуйте, молодой человек. Бабушка пока жива. Лилечка, ты разрешишь мне кастрюльку на твою печку поставить?
Барочкин увидел па дне кастрюльки несколько плавающих в воде горошин.
— У вас, я вижу, все горох да горох, — сказал он. — Запасы?
— Со времен царя Гороха… Дрова дефицит. Кто затопит, у того и варим… — И грустно добавила: — Что-то ваша Ладога хлеба нам пока не прибавляет.
— Возим за тридевять земель, — отвел глаза Барочкин. — Погодите, лиха беда — начало…
— Торопитесь, а то некому возить будет…
Она стояла перед ним такая безрадостная, что он не выдержал:
— Вот вам к супчику. — И, вынув из кармана, протянул ей два сухаря.
— Да что вы? — Она не решалась взять, губы ее дрогнули. — Впрочем, я не в силах отказаться. — И взяв сухари, вышла.
Барочкин, склонившись над печуркой, растапливал ее. Вспыхнул огонь, и в комнате сразу стало теплее. Он распрямился:
— Ну, пошел. — И подмигнул шутливо: — А то перевозки остановятся. Какие будут поручения?
— Передайте Пете… передайте… — И Лиля, подойдя, поцеловала Барочкина в щеку.