Ландшафт незнакомой земли

Несколько раз мне чудился кровожадный волчий вой. И все волки хотели есть. А зубы у них ещё те! Мне и минуты не продержаться даже против одного, разве что попробовать «раздавить с ним бутылочку» на мировую?

Впрочем, могло и показаться, потому что выло и стонало всё кругом. Скрипели и трещали, сопротивляясь мощным порывом ветра, деревья. Меня заметало, я выползал, тогда меня снова заметало, но я шёл, придерживаясь, насколько возможно просеки и не забираясь слишком глубоко в лес.

Потом я отключился. Просто шёл без боли, страха и сомнений. Наверное это сработал Зелёный змий, ему, видимо, стало неудобно за подопечного. Как-никак ещё не вся водка выпита! Ой, не вся!

Иногда сознание возвращалось на минуту – другую. Тогда я видел свои одеревеневшие ноги в легкомысленных туфельках (хорошо, ещё, что шерстяные носки догадался одеть), торчащие из сугробов ветки кустов и снег, снег, снег… А я шёл, шёл, шёл, теперь уже таща за собой уставшего Змея – ведь и у ангелов есть предел сил, иначе бы на земле давно бы не было ни зла, ни добра, а наступило бы равновесие. А что? Или Доброе Зло или Злое Добро! А кому это нужно? Ни Богу, ни Дьяволу, не зря ведь, как шло противостояние между этой ласковой парочкой единокровных братанов, так и идёт.

Время… что-то происходило с ним. Оно не остановилось, оно, быть может, раздвоилось, или может быть кружило на месте, хотя могло уйти перпендикулярно вверх или ещё куда… оно крутилось вокруг моих ног, цеплялось за них, словно и время было против того, чтобы я дошёл куда-нибудь дальше своей персональной берлоги в свежевыпавшем снежном покрове. Сколько метров осадков сверх годовой нормы нынче выпало в лесу?! Потом наступит весна, побегут ручьи, птички запоют, первые барыги приедут в лес за подснежниками и увидят реально торчащего из сугроба художника – сюрреалиста…

Когда в очередной раз вспышка разума озарила моё сознание (одно утешение, что не я один такой – на всём свете множество народа близко к шизофрении, а страдают ею ещё большее число, и это прекрасно знают медики), я с удивлением обнаружил, что куда-то всё таки пришёл. Домов, правда, было несколько, а не один, как мне обещали. Деревня? Сукино?

Отчего на ум пришло это название понятия не имею. Я вовсе не собирался иметь в виду нечто нехорошее. Дело в том, что в 1586 году, город, откуда я приехал в эту снежную благодать, место под который удалые конкистадоры Ермака отбили у более или менее коренного населения, основали два воеводы – Иван Мясной да Василий Сукин. Куда падало ударение в двух слогах последней фамилии? Тянуло, конечно, как и всякого нормального русского человека поставить в первом слоге, хотя записным хулиганом я никогда не был. Бывало, иногда, но «какой русский не любит быстрой езды?» Даже единожды слышал, как мой отец, интеллигент из интеллигентов, не способный и полешка казённых дров украсть, чтобы обогреть детей в лютую зиму – выругался. Было это давно и по очень заковыристому поводу. Я в этой истории и моя мать (а вернее – наоборот), стояли не на последнем месте.

Итак – город основали, основателей благополучно и как водится, фарисейски забыли, это видно по тому, что памятника им в городе и окрестностях нет, и в обозримое время не будет, в то время как памятник «духовному конкистадору» – попу Филофею Лещинскому, насильно обращавшему в православие коренное и пришлое население – поставили. Тот ещё был, «сибирский Иоанн Креститель!» – сотни вогульских да остяцких жилищ, капищ да божков пожёг – порубил, множество лесного народишку перепорол, да пострелял. Не сам – но его охрана – солдаты. Им всем – можно, у них за плечами добрый христианский бог стоял…

Конец ознакомительного фрагмента.