Лапти

— Ясно.

— Плохо нам, председателям. Совсем не приходится спать: то до полуночи заседание, то беготня… Кстати, ты закусить хочешь? Пойдем ко мне.

Обедая, два друга, работавшие в Москве на одном предприятии, без умолку говорили, смеялись, вспоминали знакомых. Когда все было пересказано, Бурдин, улыбаясь, вынул бумажку от МТС и подал Трубину. Тот, тоже улыбаясь, принялся читать ее. Когда прочитал, Бурдин заметил, что улыбка у друга на лице поблекла, и никак не мог понять, что такое произошло с ним.

— Значит, выручаешь?

Трубин принялся выбивать пальцами дробь по столу И, помедлив, сквозь зубы проговорил:

— Надо с полеводом посоветоваться.

— С полеводом? — невольно вырвалось у Бурдина, и он часто-часто заморгал. — Володя, да ты что?!

— А что? — пытаясь улыбнуться, но уже сухим голосом отозвался друг.

— А ты разве не хозяин?

— Но его ведь тоже надо спросить. У него планы.

Опять побарабанил Трубин по столу и, слегка отвернувшись, совсем мертвым голосом произнес:

— Я, Сережа, не диктатор.

— При чем тут диктатор? — все более удивлялся Бурдин. — Я ведь тоже советуюсь, когда нужно, с правлением.

— Не про то я, Сережа, но ведь ты сам знаешь, в сельскохозяйственных работах мужики больше нас понимают.

— А ты разве тут политкомиссаром только, а не хозяйственником?

— Ты не так меня понял, Сережа. Одно дело я знаю больше, а другое пока меньше. И всыпаться впросак не хочу. А знаешь, что такое потерять авторитет среди колхозников? Это значит, что будешь не руководителем колхоза, а ходячим посмешищем или, как они говорят, Федорой-дурой. Говорю я тебе к тому, что крестьянство — дело сложное.

— Да что ты мне лекцию читаешь по крестьянскому вопросу?

— Я не читаю, — проговорил Трубин.

— Одного не надо забывать, что колхозник пока еще до какой-то степени собственник.

— Что же из того?

— А то, что он рассуждает обо всем со своей колокольни. Если раньше танцевал от своего хозяйства, то сейчас стоит за интерес своего колхоза.

— Свой интерес — не плохая вещь.

— Да не всякий. За этим интересом колхозник иногда не видит, а то и не желает видеть общегосударственных задач. В первую голову это может отразиться на хлебозаготовках. Кулаки на этом научились играть. Вот пример из нашего колхоза: у нас есть полевод, хороший работник, а уже с неделю ходит и руки опустил. В чем дело? Оказывается, один тип в нашем селе внушил ему, что в колхозных сусеках после хлебозаготовок останутся один мыши. И опустились руки у полевода. В твоем колхозе такой собственнической болезни нет?

Трубин, все еще барабаня по столу, молчал и, видимо, обдумывал, как лучше ответить. И ответил медленно, поучительно:

— Удивляюсь, как у вас остались кулаки. Мы всех раскулачили и выслали. Такой агитации вести некому. Что касается хлебозаготовок, то должен тебе сказать: неравномерно дает район задание. Нашему колхозу эти задания преувеличены. Мы подсчитали, и вышло, что если выполнить хлебозаготовки полностью, расплатиться с МТС да засыпать фонды, то в среднем едоку на год останется по четыре пуда ржи и не больше полпуда пшена. У нас подвела рожь. А район урожайности не учел.

— Но ведь ты хлебозаготовки выполняешь?

— Само собой. Только не форсирую.

— Что это значит — «не форсирую»?

— Хлопочем о снижении. Не могу же я в первый год колхоза оставить колхозников без хлеба. Сам знаешь, отвезти легко, а не хватит хлеба, кто даст?

Бурдин вздохнул:

— Ох, Володька, а тебе не подсунули кулацкую арифметику? Есть такая.

Холодок отчужденности все больше и больше чувствовался в их разговоре. Стало как-то совестно смотреть друг другу в глаза. Некоторое время молчали.

— Что же о машине скажешь? — наконец, спросил Бурдин.

Турбин пожал плечами.

— Что могу сказать? За твой колхоз — ты отвечаешь, за мой — я отвечаю. Пойдем, с полеводом поговорю.

— Пойдем, — поднялся Бурдин, не допив стакана молока.

Полевод был ниже среднего роста, тощенький, с жиденькой седоватой бородкой, очень шустрыми и умными глазами. Трубин познакомил их.

— Это — председатель колхоза из Леонидовки.

— Здравствуй, товарищ, — покровительственно произнес полевод. — Как величать вас?

— Просто Бурдин.

— Можно и так. Вы что же, товарищ Бурдин, поглядеть, как идет у нас работа? А как в сказке: «Конь бежит, земля трясется, Ванька козырем несется», — и полевод Максимыч лукаво подмигнул Трубину. — А вы как?

— С молотьбой заминка. У вас вон свои два трактора с полусложками да три из МТС, а у нас всего. — два: один свой — старый, другой из совхоза. Вы попали в тракторную зону, а мы нет. Нас МТС не обслуживает. А куда вам пять тракторов?

— Что-то не пойму, товарищ Бурдин, уклон вашего разговора.

За Бурдина пояснил Трубин:

— Бумага от МТС. Просят одну машину уступить. По-моему, надо им дать.

По тону Трубина Бурдин не мог понять — советовал ли он действительно дать трактор, или же научился своеобразно, по-мужицки, намекать, чтобы полевод воспротивился.

— Машину? — повторил полевод и так посмотрел на Бурдина, как смотрят взрослые на парнишку, который вполне серьезно просит посадить его верхом на необъезженную лошадь. — Машину, говоришь? Район, говоришь? Славно. Может, райколхозсоюз сам возьмется молотить наш хлеб?

— Я думаю, обойдемся и четырьмя, — опять проговорил Трубин, и опять не понял его Бурдин.

— Нет, председатель, это ты выбрось из головы. Ты подумай, сколько еще овса у нас не молочено, а там просо начнется, а там — зябь. Что нам делать с четырьмя тракторами?

— Ну-ну, старик, обойдетесь, — попытался уговорить его Бурдин. — Очень уж ты жаден до машин. Нельзя же только о своем колхозе заботиться?

— А о вашем какая мне забота?

— И о нашем подумай. Колхозы перед государством равны.

— Да, но государство перед колхозами неравно поступает, — быстро нашелся Максимыч.

— В чем?

— А вот, обмолотите вы прежде, вас похвалят, а нам уши натрут. Да вам еще и товару дадут и в газете пропечатают. Вот и неравно.

— Отчасти ты правильно говоришь, — согласился Бурдин, — но при ваших машинах вы все равно раньше нас обмолотите. Да и сейчас уже обогнали. Кроме того, у меня есть разрешение от района.

Максимыч весело усмехнулся и махнул рукой по направлению к Алызову.