Ларец с опасным сюрпризом

– У тебя мягкие и теплые руки, – произнесла Раевская, чувствуя, как обжигающий жар распространяется по всему телу, отчего внизу живота образовалась сладкая истома.

– Это благодать Божия.

Ладони Григория мягко скользнули по ее предплечьям, после чего бережно притронулись к набухшей груди, отчего ей совершенно не было стыдно. Не имелось ни желания, ни сил оттолкнуть его красивую руку с длинными тонкими пальцами. От них исходили сладость и нега, которую Раевская не испытывала прежде. Ноги подкашивались, не хватало сил сделать даже шаг. Видно, угадав состояние княгини, Григорий легко подхватил Анастасию на руки и понес в спальню. Аккуратно, как если бы опасался, что княгиня может расколоться на куски, он положил женщину на мягкую постель, некоторое время стоял над ней склоненный, и Раевская жадно всматривалась в его смуглую кожу, неряшливо стриженную бороду, в ребячью улыбку с крепкими белоснежными зубами. Распутин был привлекателен как мужчина. Но даже не это было главное: в нем ощущалась какая-то сила, природу которой познать было невозможно. Кто же он: дьявол во плоти или все-таки святой старец?

– Что мне теперь делать?

– Ничего не нужно, княгиня, – просто отвечал Распутин. – Будь собой. Я сделаю все сам.

Он уверенно развязал тесемки, сдерживающие платье, и аккуратно стянул…

Никогда прежде Анастасия не испытывала ничего похожего. Если и существовала благодать, то она должна быть именно таковой. На какое-то время женщина перестала ощущать свое тело, как если бы растворилась в Григории без остатка. И только приоткрыв глаза, увидела перед собой его узкое изможденное лицо с длинными волосами, зачесанными на срединный пробор, и взлохмаченную бороду с тонкими серебристыми нитями.

– Господи, что это было? – негромко произнесла княгиня, почувствовав, что простыня под ней отсырела от пота.

– Благодать Божия, – повторил Распутин, откидываясь на спину. – А ты сейчас поспи часок, княгиня. Оно в самый раз будет.

Более не сказав ни слова, старец погрузился в тихий спокойный сон. Приподнявшись, Раевская всматривалась в его простоватое лицо, казавшееся в эту минуту необыкновенно чувственным и красивым, в его прикрытые глаза, оттого лишенные прежней силы. А еще через минуту она уснула с осознанием полнейшего счастья.

…В последнюю их встречу княгиня пригласила к себе Григория в гости. Визит, запланированный на недолгие два часа, растянулся на трое суток. Распутин покидал дом ненадолго, чтобы помолиться у стоявшей неподалеку церквушки, благословить собравшихся, подходивших во множестве к дому, и вновь прятался за крепкой дубовой дверью.

Три отведенных дня, поначалу казавшиеся ей бездной времени, вдруг превратились в один счастливый миг. Распутин, собравшись накануне, поглядывал на часы, ожидая обещанного экипажа. Повинуясь порыву, княгиня подошла к старцу и обхватила его гибкими руками за шею.

– Скажи, что любишь меня, – вдруг потребовала она.

Распутин, обхватив молодую женщину за талию, посмотрел на нее сверху вниз.

– Красивая ты, Настя… – Поправив на ее лице локон, сползающий на лоб, добавил: – Разные у меня бабы были. По молодости развратничал я, но чтобы вот такие, как ты, – не доводилось. Как же можно не любить такую красу?

– Почему же ты тогда уходишь?

– Не могу остаться, в Петербург надобно. Наследнику без меня тяжко придется.

– Может, уедешь завтра?

– Эх, краса ты моя ненаглядная, – отчего-то тяжко вздохнул Григорий. И вновь в его глазах полыхнул огонь, который так притягивал и волновал. – Вот не станет меня, как же ты тогда без меня будешь?

– О чем ты таком говоришь? – переполошилась княгиня.

– На душе у меня скверно.

– Я приеду к тебе.

– Приедешь, говоришь… Хм, может, оно и к лучшему. Знаешь, какой сегодня день? – неожиданно спросил Распутин.

– Четверг.

– Хм… Оно, конечно, верно. А только сегодня двенадцатое ноября, день твоего ангела. Вот возьми от меня подарочек, – открыв котомку, он вытащил из нее резную шкатулка из красного дерева. В ней было пасхальное яйцо. – Держи, чего же ты?

– Боже, какая прелесть! – невольно вырвалось у Раевской. – Это же яйцо Фаберже.

– Оно самое, княгиня, – довольно протянул Распутин.

– Откуда оно у тебя?

– Безделица! Государь пожаловал, – отмахнулся старец. – Только оно мне как-то без надобности. Даже не знаю, что с ним и делать-то. Теперь вижу, что пригодилось.

Княгиня восторженно рассматривала пасхальное яйцо, сверкавшее множеством драгоценных камней.

– Оно же стоит огромных денег, – подняла Раевская удивленные глаза на Распутина.

– О цене я как-то у государя не спрашивал, – пожал плечами старец, – а вот вещица и в самом деле презабавная. Ты глянь вовнутрь-то, – подсказал Распутин. – Там сюрпризец крохотный имеется.

Открыв яичко, Анастасия увидела крохотную золотую коляску, в которой находился младенец с очертаниями царевича Алексея.

– Ой, какое чудо! Я никогда не видела ничего похожего.

– Пойду я, Настя. Поезд скоро уходит. Он ждать не станет.

– Гриша, у меня к тебе просьба, – неожиданно дрогнувшим голосом произнесла Анастасия.

– Это какая же? – удивленно проговорил Распутин, задержав на княгине пытливый взгляд.

– Сфотографируемся на память.

– Эко что придумала, – неодобрительно покачал головой старец. – Где же сейчас фотомастера искать? В дорогу собрался, не самое подходящее времечко…

– Тебе не стоит беспокоиться, – нежно коснулась его плеча Анастасия. – Я уже все придумала… Арон Давидович! – выкрикнула женщина.

Из соседней комнаты с громоздким фотоаппаратом, закрепленным на треноге, вышел седой фотограф с гладко выбритым лицом и пышными большими бакенбардами.

– К вашим услугам, княгиня.

– Ну что же с тобой поделаешь, – неодобрительно закачал головой Распутин. – Где вставать-то?

– Вот сюда, Григорий Ефимович, – вошел в привычную роль фотограф, – к фикусу, да и света у окна поболе будет, – поставил он старца рядом с комодом.

Установив треногу, Арон Давидович, спрятавшись под черную непроницаемую материю, подправил резкость и почти взмолился:

– Вы бы не шевелились, Григорий Ефимович. Техника чуткая, кадр испортить можно.

– А только Божьему слову и фотокамера подвластна, – заверил Григорий Распутин, благословляя спрятавшегося под ширму фотографа.

Вспыхнувший магний ослепил Распутина в тот самый момент, когда он поднял руку со сложенными в щепоть пальцами.

– Эх, Григорий Ефимович, – укоризненно покачал головой фотограф. – Чего же вы руку-то подняли? Теперь карточка смазанной получится.

– Не получится, – заверил Григорий Распутин. – Я Божье слово сказал… Что же дальше будет, голуба? – повернулся он к Анастасии.