Ларек 'Пузырек' (повести и рассказы)
Шрифт:
"Отсижусь на собрании", - сбежал Серега во дворец культуры.
Иван Попелышко узнал от электрика, что дискотеку уже готовят для банкета, и со спокойной душой пошел в зал заседаний.
Собрание катило по накатанной дорожке часа три. Отчетный доклад генерального директора комбината и руководителя акционерного общества господина Бомбасова, выступление зама по экономике и т.д. и т.п. Кто-то слушал, кто-то дремал, Серега Кобзев решал - на какое озеро лучше ехать.
Взбаламутил болото зам. директора по кадрам, господин Лопасев. Взбаламутил, аж
– Не пора ли нам посмотреть правде в глаза?
– начал он.
– Так ли уж все ладненько на комбинате, как мы тут слышали?..
И пошла писать деревня об устаревшем оборудовании, на котором без модернизации далеко не уедешь, о свертывании программы строительства жилья, о закрытии детских садиков.
"А ведь точно чешет!" - думали одни.
"В наше время из четырех директоров-производственников пятерых можно обливать этими помоями, - думали другие.
– Правительственная вшивобратия по рукам и ногам душит своего производителя, чтоб забугорному не мешал. Какие тут садики? Свинье не до поросят, когда ее дерут в хвост и в гриву".
– Товарищ Бомбасов, - складно говорил Лопасев, - в новых условиях хозяйствования не может руководить должным образом.
– Не понял, чем мужик бабу донял?
– сказал себе под нос господин Бомбасов.
А так как под носом у него стоял включенный микрофон, интимный вопрос получил огласку на весь зал. Многие акционеры под ним подписались, раскрыв от удивления рты на выступление господина Лопасева.
– А чем он ее донял?
– спросил у соседа Иван Попелышко.
– Сексом, - отмахнулся сосед.
Бомбасов был, конечно, еще тот гусь, жизнью крученый, тертый и толченый. В былинные времена умел вырвать из глотки Москвы деньги на жилье, расширение комбината. Сам, конечно, тоже не в бараке прозябал. Что уж там говорить, себя не забывал. Но и сказать, что в два горла хапал, нельзя. И, чего не отнять, умел работать. В свои 58 лет о пенсии не думал. "Старый ногайский конь борозды реформ не испортит!" - похохатывал он.
– Предлагаю, - бросил в разворошенное болото последний камень Лопасев, - директором акционерного общества выбрать Андрея Петровича Шпака.
Зал загудел.
"Пошла вода в хату!" - подумал Серега Кобзев.
– Ты-то что язык проглотил?
– толкнул в бок Шпака Бомбасов.
Они сидели в президиуме бок о бок.
Шпак был на 20 лет моложе Бомбасова. Из молодых, да пробивных. Долго верховодил комсомольской организацией комбината. Однажды в кабинете директора присел в кресло генерального, пока тот был в туалете. И мгновенно расперло в богатыря-начальника. Чуть было не начал хватать телефонные трубки, бить кулаком по селектору, вызывать, песочить, накручивать хвоста и растирать в порошок...
"Дождетесь, козлы, - поклялся, - сяду на это место!" После отмены комсомола Шпак с благословения Бомбасова организовал коммерческую фирму. Ворочал большими деньгами и потихонечку в компании таких же молодых и прожорливых скупал акции комбината, приближаясь к заветному креслу.
–
Ты что язык проглотил?– толкнул его в бок Бомбасов.
– Сейчас скажу.
Шпак взошел на трибуну и честно сказал, что не может ответить отказом, если общество поручит ему возглавить комбинат.
"Вот тебе и блин с икрой на постном масле," - подумал Иван
Попелышко. Казалось до блинов со "Смирновым" осталось раз плюнуть выбрать старого директора на новый срок. И вдруг вместо банкета объявился новый кандидат.
Зал разломился на два лагеря. Трибуна раскалилась добела от пламенных речей. Одни Бомбасова смешивали с навозом, другие садили на божничку. Шпак обещал сделать из комбината общественно-показательное европейского уровня производство с райской жизнью для акционеров.
Однако голосов ему не хватало для реформ к райской жизни.
Как и Бомбасову не хватало, которого команда Шпака оттерла от микрофонов. Пока еще гендиректор побежал на балкон.
– Расходитесь!
– кричал на головы акционерам.
– Дальнейшее переголосование незаконно.
Акционеры начали расходиться. Навстречу в зал вошли автоматчики.
– Прошу вас, друзья, остаться!
– вежливо попросил Шпак.
Акционеры остались. То ли из-за вежливости Шпака? То ли по причине суровых автоматчиков из охраны его фирмы.
– Гвоздарев!
– кричал с балкона Бомбасов директору дворца.
– Гаси свет! Выключай микрофоны!
– Гаси свет, кидай гранату!
– прокомментировал Попелышко.
Гвоздарев заметался, как голый в баню. Кто знает, под кем завтра ходить? Свет выключил, микрофоны оставил.
– Гвоздарев! Свет!
– скомандовал в темноту Шпак.
– Включите свет, дышать не видно!
– веселился Попелышко.
Гвоздарев включил свет и выключил микрофоны.
– Собрание неправомочно! Я ухожу!
– крикнул с балкона Бомбасов и ушел.
Гвоздарев включил микрофоны. Он хотел одного - домой.
– Друзья!
– обратился к залу Шпак.
– Мы не можем оставить комбинат без руководителя, потерпите, машина пошла за господином Яновским, уважаемым акционером.
– Жена дома прибьет!
– крикнул с места Кобзев.
– Кому надо, товарищ Гвоздарев выдаст справки с печатями.
"Чтоб ему ни дна ни покрышки!" - думал о Яновском Попелышко. Он с утра ничего не ел, готовил емкости к банкету. Не помнящий старого добра желудок, не получив нового, жрал себя со страшной силой.
Месяц назад Яновский железно обещал своим тяжеловесным пакетом акций поддержать Шпака.
"Андрюша, - сказал на лесной полянке, перезаряжая ружье, - свалим мы этого старпера за милую душу!"
А сам накануне собрания влетел в аварию и переломал руки-ноги.
Когда собрание забурлило через край, Шпак подозвал начальника охраны, выдал пачку долларов и приказал: "Любыми средствами вырви Яновского из больницы! Но довези живым!" Переломанный Яновский лежал за 180 километров от собрания - в другой области.