Ларек

– Вот цирк, а?

У него был ободран локоть и только.

– Ну сволочь Илья, сил нет. Бам-бам-бам мне по физиономии, и такой повернулся, чтобы уйти. Он что, думал, что я ему не отвечу? Хотел я было его к стенке приложить, но передумал, вдруг убью ненароком. Ну его, слабосильного.

Ломакину пришлось выйти на площадку, выслушать претензии соседки по поводу разбитого стекла. Я и Светлана тоже выглянули – звонок был основательно разбит, на подоконнике кровь – Илья разбил стекло кулаком. Позже Валерия рассказала, что он приехал в ларек, выпил банку тоника, пробил кулаком ДВП, которым был обшит ларек, закурил и стал прижигать себе руку сигаретой.

– Лиана, он же больной, его же лечить надо, – говорила она мне.

– А он и есть больной, на учете стоит. Ты не знала?

– Нет, – Валерия испуганно на меня посмотрела.

Я представила, что ей пришлось пережить наедине с Ильей, и пожалела ее.

– Он и в армии из-за этого не служил.

– Ужас какой-то, – пробормотала Валерия.

– А он что, курить начал? – поинтересовалась я.

– Да, Лена сказала, что ему идет курить, вот он и курит.

Ну-ну. Три года Илья воевал со мной, бился, чтобы я бросила курить, и вот – на тебе, сам закурил. Вот уж точно, любовь зла…

После драки Ломакин на всякий случай подстраховался. Чтобы Илья с Леночкой не написали заявление в милицию, он просто взял знакомого милиционера и съездил с ним в ларек. Тот пять минут поговорил с Ильей, и этого было достаточно, чтобы парочка раз и навсегда зареклась строить Ломакину козни.

Странно, несмотря на то, что весь мир вокруг рухнул в одно мгновение, мне было хорошо… почти неделю. Я спала беспробудным сном сурка, со спокойным сердцем работала, и даже аппетит не пропал. Я давно заметила, что в критических ситуациях мой мозг как бы отключается, не воспринимает окружающее, словно откладывает принятие оценки и важного решения на потом, на тот момент, когда подсознание по-своему переработает и разложит по полочкам происходящее. Наверное, так мне легче перенести то, отчего можно просто рехнуться.

Глава шестая Великая депрессия

….До меня дошло через неделю. Стало настолько плохо, что и высказать невозможно. Самым страшным оказалось ложиться вечером в холодную постель. Одиночество после развода стало почти осязаемым, оно неуловимо отличалось от одиночества до замужества тягостной безнадегой. Я никогда никого не впускала в свою душу близко, никогда ни с кем так не откровенничала как с Ильей. Не нужно было так привыкать к другому человеку, корила я себя. Не нужно…

Заснуть я не могла до четырех часов ночи, потом все же забывалась дремой, и мне грезились кошмары, и очнувшись в самый страшный момент сна, заснуть я уже не могла. Просто лежала, уткнувшись лицом в твердую спинку софы и думала, думала… По щекам текли слезы, но вслух я никогда не плакала – в нашей семье было не принято открыто выражать свои чувства.

В последние годы Аленка со всеми своими любовными интрижками и пьянками отошла на второй план, общалась я в основном с Ломакиным и Леночкой, и в полном смысле Илья, Лена и Олег составляли весь мой мир. Вне этого мира не было ничего, пустота, вакуум. Я оказалось выкинутой за пределы собственного мира, и это было жутко. В этот момент главное было – не задумываться. Вот только сказать это в миллион раз легче, чем осуществить на деле.

Мне снились очень странные сны: мы мотались с Ильей по городу: то я за ним, то он за мной, и не могли никуда деться друг от друга, ругались, требовали, кричали, снова и снова я убегала от него, снова и снова догоняла по ночным трамваям, автобусам, улицам, незнакомым домам. Отчетливо помню один сон – день, очень чистенький, светленький ларек, в котором работает моя знакомая, я прихожу к ней в гости и вдруг вижу на стене приклеенную фотографию Леночки. Я с силой провожу по фотографии рукой, и мои ногти, вдруг выросшие, длинные, острые, рвут бумагу. Мне хорошо. Как мне хорошо!

Снились и кошмары, не связанные с разводом. Несмотря на то, что в комнате было тепло, я спала под двумя одеялами. Не потому, что мне было холодно, просто второе, тяжелое одеяло давало ощущение уюта, надежности, которого мне так не хватало этой зимой.

Однажды, еще не полностью проснувшись, в темноте я откинула второе одеяло и вдруг поняла, что под ним, между одеялами, лежит, ласково и крепко обнимая меня кожистыми крыльями нечто черное, лаково блестящее… Оно подняло темный, продолговатый, крысиный череп, глянуло акульими, черными глазами и зашипело. Я с криком рванулась с дивана…

Еще один сон: в моей квартире поселился кто-то черный, именно поэтому все переезжают отсюда. В доме куча малознакомых людей. Все таскают вещи, суетятся…. Я смотрю на весь этот беспорядок, и мне становится страшно. Этот кто-то здесь, он только ждет, когда я останусь одна… И я остаюсь одна, в комнате почти пусто, поперек стоит лишь диван, за диваном, у стены на полу – телевизор. Я хочу уйти, но за моей спиной телевизор вдруг включается, и этот кто-то зовет меня, изображение расплывчато, рассмотреть ничего нельзя. Голос странный, плавный, проникает в мозг, звучит внутри…

Я бросаюсь к телевизору, не в силах выдержать этот голос, вырываю из телевизора антенну, но он не перестает работать, я хочу выдернуть штепсель, но вдруг обнаруживаю, что телевизор не подключен… Я стою перед ним, обмерев, и не могу пошевелиться от гипнотизирующего воя. В одной руке – антенна, в другой – штепсель. Я просыпаюсь от ужаса, потому что знаю, что мне никогда не выйти из дома и никогда не избавиться от этого звука….

Позже стали сниться сны, в которых я убивала Вздорову. Я медленно, со знанием дела, с наслаждением душила ее в коридоре собственной квартиры. С радостью ощущала, как хрустит под моими пальцами ее кожа, слышала ее хрип, видела ее закатившиеся глазки. Это продолжалось так долго, что я могла досыта вкусить сладкой мести! Потом я отпускала шею, и ее тело медленно валилось набок, и я успевала переступить через него, прежде чем ее аккуратная, зализанная головка ударялась об пол с таким страшным деревянным стуком, что меня сразу начинало мутить. Я бросалась в комнату, стараясь убежать от этого звука, раздававшегося у меня в голове, и просыпалась.

Вообще, пока Илья жил в нашем доме, в квартире постоянно происходили странные вещи: ни с того ни с сего вдрызг разлетались стаканы, которыми никто не пользовался, лопались стекла в окнах, хотя на улице было тепло, ровно пополам лопались пустые банки, стоявшие в шкафах…

Ругаться мы начинали каждый раз, когда в доме появлялась ветка ели или осины. На каждый Новый год мы разводились. И волшебным образом мирились, стоило мне или маме выкинуть уже засохшие ветки в мусорное ведро. Анализируя все прошедшее, я поневоле становилась суеверной. Что-то нехорошее вошло в наш дом с появлением Ильи. Вошло, а уходить не хотело…

Глава седьмая Вы любите Бога?

….Я часто видела их на остановке – их было трое, двое мужчин и женщина, все в темной одежде. Одному из мужчин было около пятидесяти лет, он носил очки, и у него было лицо человека, считающего себя праведником. Юноше было не больше двадцати, но выглядел он, как тощий, сухопарый старик, женщину я так и не запомнила. Когда зазвенел звонок, я пошла открывать, уверенная, что это отец вернулся с работы.

– Вы верите в Бога? – тихо спросил старший.