Largo
Шрифт:
— Нет… я… не хочу безпокоить… передайте им мои карточки.
Теперь все было ясно. Как ему и говорил доктор — эти провалы памяти совсем не страшны. Просто — гулял по улицам… Оставалось побывать у Портоса на Сергиевской и кончить то, что ему так мешало! Был седьмой час. К семи Портос вернется, и они переговорят обо всем.
Портос еще не вернулся, но денщик ожидал его с минуты на минуту.
— Я дождусь его, — сказал Петрик. — Мне надо непременно видеть штабс-капитана.
— Пожалуйте в кабинет.
Петрик снял пальто. Денщик открыл электричество, и уютный кабинет Портоса с большими
— Прикажете чайку? — спросил денщик. Петрик с утра ничего не ел. «Это» — подумал он. — "окончательно прояснит мне мозги".
— Пожалуй… Дай, — сказал он.
"Если этого не было", — думал он, — "то вот, сейчас откроется дверь и войдет живой Портос. И по душе, на чистоту, по-офицерски, они переговорят обо всем. И о Валентине Петровне и о партии".
Головная боль утихла. На Петрика нашло чувство душевной размягченности. Недавней злобы как не бывало. Не было невозможности простить Портоса. После кошмара, ему стало казаться, что Портос и не так уже виноват. Хвастал тогда — ужасно не хорошо…. Ну и вино тоже… И песни… И с партией можно кончить без доноса… а по-хорошему… Полученные знания… к сведению… Если он что проболтал, так и они тоже. Вот и выходит: баш на баш — квиты… Он встанет и скажет: "Портос я шел убить тебя… Я уже убил тебя в моем сердце — прости меня… Но дай мне просить это прощенье по-настоящему. Давай — переговорим обо всем…. Ты был большим подлецом тогда, когда хвастал своею связью с Валентиной Петровной"…
А вдруг это вовсе не Валентина Петровна? — мелькнуло в голове у Петрика… "Но он сказал: "жена профессора"… И тогда так глупо пел Парчевский: — "брюнетка жена — муж брюнет, к ним вхож белокурый корнет"…
Опять путались мысли. Ясность исчезала.
В углу на камине стояли мраморные часы. На пестром красноватом мраморе артиллерист на коне с банником в руке. Подарок Портосу артиллерийского дивизиона, где он служил. Часы били мелодично и раз и два. Все длиннее были отсчеты их ударов. Петрик прислушался: десять часов.
Денщик заглянул к нему.
— Не идет что-то их благородие, — сказал он.
— Да, вот что милый… Я знаю еще, где он может быть. Я проеду туда. А если мы разминемся, скажи его благородию, что я сейчас вернусь и прошу меня подождать.
Опять Петербургские, уже ночные улицы. Реже стал туман. Мокрый снег нападал на улицы, и они серебряными дорогами уходили вдаль. Лошади скользили на торцах. Черный след вился за колесами. Все падал снег.
Кирочная 88… Петрик сразу узнал дом, не глядя на номер. Дворник в стороне он ворот подметал с панели снег. Петрик быстро и незаметно вошел в ворота. Он подошел к высокой двери. Той двери. Она легко подалась и раскрылась по-прежнему. Ярко была освещена лестница. Петрик позвонил… Тишина ответила на короткое дребезжание колокольца.
Он позвонил еще и еще, и все напряженнее и страшнее становилась томительная тишина за дверью.
Никого не было.
Или, если и был там Портос, — то уже не живой, а мертвый.
Показалось, что холодом смерти веет, несет из-за двери. В дверные щели задувает покойником.
Петрик тихо стал спускаться.
В воротах он столкнулся с дворником.
— Долго
разговаривать изволили с господином офицером, барин — сказал дворник.— А?… что?… да так! — как-то испуганно сказал Петрик и проворно вышел на улицу.
Петрик опять поехал на Сергиевскую в надежде встретить живого Портоса.
Он уже тревожился за него. Денщик встретил его словами:
— Его благородие еще не вернулись, — и денщик был этим, казалось, обезпокоен.
— Я подожду.
— Пожалуйте-с!
Долгая, осенняя ночь тянулась безконечно. Петрик провел ее без сна, неподвижно сидя в кресле. Когда настало утро, он позвал денщика.
— Вот, что, милый, — сказал он. — Я больше ждать не могу. Я сегодня еду в полк. Мой отпуск кончается. Я едва поспею во время. Дай мне бумаги и перо, я оставлю их благородию записку.
Петрик тщательно написал: — "Милостивый Государь, Владимир Николаевич, — я был у вас. Я ждал вас целые сутки… Вы понимаете, что такие дела так не кончаются. Только смертью вы можете искупить… Ведь вы все-таки офицер!"…
Не выходило письмо. Сказать надо было так много. Написать — ничего нельзя. Все равно. Портос поймет. Петрик подписал — "Мариенбургского драгунского полка штабс-ротмистр Ранцев" и, не проставив числа, заклеил конверт, отдал денщику и в десятом часу утра, по первопутку, — за ночь нападало снега и подморозило — поехал в гостиницу за вещами, а потом на вокзал.
Он возвращался в свой родной полк, все предоставив судьбе и офицерской чести Портоса.
IX
Валентина Петровна сейчас же и очнулась.
— Таня, — сказала она, — ты его видела?
— Очень даже видела, — сказала Таня. — Стоят в дверях, я и пройти не могу.
— Так… — медленно протянула Валентина Петровна. Она с мольбою смотрела на Таню. Глазами она просила у нее помощи, — Таня, когда ты пробегала через переднюю, там были его пальто и сабля?.. Ты ведь открывала же ему дверь?
Лицо Тани побледнело.
— Я думала, барыня, вы ему открыли — я думала: он с вами пришел…. Его пальто там не было… Господи!.. Ужас какой!.. Не случилось ли чего с Владимиром Николаевичем?
Валентина Петровна тяжело вздохнула. Ей казалось теперь все страшным в ее уютной любимой спаленке. Если бы пошевелился комод, или вдруг с треском раскрылись бы дверцы шкапа, — она бы не удивилась…
— Таня!.. что же это?… Не покидай меня, Таня.
Несколько минут Валентина Петровна сидела неподвижно в кресле и смотрела на Таню, стоявшую у дверей. Диди успокоилась и ласково ворча, точно мурлыча, прыгнула ей на колени. Валентина Петровна гладила ее нежную шерсть. Это ее успокаивало.
— Барыня, — тихо сказала Таня, — накрывать на стол пора. Седьмой час уже. Кабы барин сейчас не вернулись.
Валентина Петровна подняла голову и долго, точно ничего не понимая, смотрела в глаза Тане.
— Да, — тихо сказала она, — барин… Верно… барин. Не оставляй меня одну, Таня! Мне так страшно!
— А мы вот что, барыня, пойдемте вместе накрывать… Так-то хорошо будет!
Таня хотела идти в столовую, через дверь, где только что стоял Портос, но Валентина Петровна движением руки остановила ее.