Largo

— Мойше!.. И пан ротмистр не знает, что с Мойше? И пану ротмистру таки никто не писал? Так Мойше совсем человек стал! Мойше потшебуе быть вельки пурыц!. Как он надевал такого синего мундирчика с серебряными пуговками и серых бруков — сам папаша шил, — так я спрашивал себе: — "где этот шайгец? где этот хулиган? Ну, просто какого графа или барона я вижу перед собою!" Мойше уехал в Столин. И такого умный!.. Просто первого ученик. Так это ж я пану ротмистру говору: — голова!

— А Ревекка!

Мамеле тяжело вздохнула.

— Ой Ривка, — сказала Сура. — Большая карьера!.. Такой файн красавица. Ну только мне что-то не очень нравится. Пан ротмистр знает Ривка… Мне даже говорить такого совестно. Ривка-таки нас покинула… Ривка ушла к госпоже Саломон. Пан ротмистр еще не знает. Госпожа Саломон большое файне заведение открыла на Варшавской улице. Господа офицера очень одобряют… Ну, пускай господа офицера, пускай доход хороший… Она мне каждую неделю когда пять, когда десять рублей принесет… Свою книжку в кассе имеет, а только не совсем этого мне хотелось… Мене хотелось, чтобы замуж… И жених-таки был.

Сура заплакала. Абрам укоризненно качал головою.

— Ну и все будет, — сказал он успокоительно и твердо. — Так это же, госпожа Саломон… Это же временно… А там насоберет на книжку… Ну и замуж выйдет!.. С деньгами завсегда лучше… И у нея будут свои децки.

— С чего она так? — смущаясь и покраснев, спросил Петрик.

— Ну, с чего?.. Ну натурально от глупоты. С чего такое делают?.. Пан ротмистр знает… Файвеля Зайонца помнит? Сапожников сын? Ну, Файвель, пан ротмистр знает, через контору себе немножко в Америку уехал… Боялся… Солдаты… А ему аккурат и время. Написал ей, чтобы она деньги собирала, ехала к нему. Так это легко сказать!.. сто долларов!. Это же двести пятьдесят рублей!.. Это же надо долго!.. А тут госпожа Саломон!.. Она же Ривка-то, пан ротмистр же помнит — такая себе файн красивая!.. Такая, даже, авантажная… Так она, как пан ротмистр уехал, сто раз… двести разов красивее стала…. Совсем теперь цымэс! … А тут еще наряды… Цыганские песни…. Я рукой махнул… После поправится… Станет себе опять честной… Ну, Суро, пойдем…. Не будем мешать пану ротмистру… Ему надо сейчас до господина барона идти.

Хозяева простились с Петриком и ушли на свою половину, плотно притворив дверь, обитую войлоком.

Петрик надел на себя собранный денщиком мундир с эполетами. Застегивая перевязь лядунки он смотрел на себя в зеркало и вспоминал Ревекку. Он помнил ее пятнадцатилетней девочкой, с большими, меланхоличными, точно не людскими глазами, откуда смотрела древность породы, с маленькими руками и длинными ногами, с необычайно белыми, красивыми, еще худыми плечами.

"Ревекка у госпожи Саломон", — подумал он. — "А ведь я могу ее там встретить?"..

Эта мысль была неприятна ему. Ревекка выросла на его глазах. Из грязной подростка-девчонки стала взрослой девушкой… Она казалась ему точно родной. И мысли, что ее можно увидеть у госпожи Саломон, показалась ему стыдной.

XIV

Командир, полковник барон Вильгельм Федорович фон Кронунгсхаузен, по прозванию офицеров, барон Отто-Кто еще не кончил своего обычного обхода полка и присутствия на занятиях, и Петрик в ожидании его сидел в деревянной казарме канцелярии в комнате адъютанта.

Адъютант, штабс-ротмистр Закревский, товарищ Петрика, блондин с сухим, под англичанина бритым лицом, с подстриженными по начинавшейся тогда, преследуемой начальством моде, маленькими русыми усами, в защитном мундире в талию, с тонкими Скосыревскими аксельбантами, развалившись на стуле и играя их концами и гомбочками, смотрел на затянутого в парадный мундир Петрика, державшего на коленях каску с черным волосяным гребнем и золотым орлом и манерно грассируя, говорил Петрику.

— Я на тебя любуюсь… Завидую тебе… Право… Я бы так не мог… Два года — по четыре лошади в день… ужас. С меня и одной довольно… Совсем оправился от ушиба?… Маленький шрам… До свадьбы заживет… В нашем-то полку — особенно… Да, твое дело колебалось… Начальник дивизии хотел, чтобы ты командовал пулеметною командою, которая формируется при уланском полку. Скучное дело, брат… Что твоя артиллерия… Двуколки… Колеса… Номера… Прислуга… Тоска… Я понял, что это не для тебя… И повел интригу.

— Спасибо, Серж…

— Я, милый мой, всегда о тебе помнил… А приз, как он вышел кстати!.. И вот при мне… После разбора маневров… Мы ведь в нынешнем году на самой немецкой границе были… На поле, при мне, когда Бомбардос взял нашего барона под руку и повел с собою, барон остановился и говорит: — "ваше превосходительство! Тот-то, кто кончил кавалерийскую школу… тот-то кто взял Императорский приз и разбил голову на охоте, должен командовать конным эскадроном, а не стрелять из пулеметов"… — Он широко взмахнул к границе, где видны были мундиры их пограничников, и продолжал, горячась, — "там, ваше превосходительство, Зейдлицу или Цитену, или фон Розенбергу не предложат командовать какими-то пулеметами… Там это понимают тонко! И я вас прошу мне не мешать командовать Высочайше мне вверенным полком!"

— Так и сказал?.. — спросил Петрик. — А тот — что?

— Ты Бомбардоса знаешь. Он трус… Он суетится и лотошит и важничает тогда, когда за ним стоит эта нуда, этот момент из моментов Петр Иванович, а без него сейчас же потеряется. Он заговорил своим воркующим баском…

Адъютант стал подражать воркующему баску начальника дивизии.

— "Да я", говорит, — "барон, ничего не имею против. Как вам угодно… Я хотел только иметь в своей коннопулеметной команде лучших людей и лучших офицеров". Видишь, какого высокого о тебе мнения Бомбардос! Лучших!.. А? Это ты!.. Это о тебе!..

— Ты не боишься, что начальник штаба настоит все-таки на своем?

— Аbgеmacht!.. Сегодня уже приказ. Гусарского полка ротмистр Галаган назначен командовать пулеметами. В самый раз. Маленький, юркий… и кличка «Пуля»… Идеально вышло! Сногсшибательно! Теперь только «Отто-Кто» все не может решить — второй, или четвертый. Четвертый свободен, во втором Неклюдов женится, и барон уже сказал ему: — "тот-то, кто женится, не нужен полку!".. Он и сам это знает. Зданович его устраивает заведующим случной конюшней в Боброве. Самое место для женатаго!

— Серж!.. четвертый…. просительно сказал Петрик, лапкой протягивая руку к адъютанту и касаясь его рукава.

— Знаю, мой милый. «Отто-Кто» говорил уже — "нехорошо там, где был… Слабость проявит". — А я ему — зато всех унтер-офицеров насквозь знает.

— Спасибо, Серж… Что же он?

— Все еще не решил. Второй распущен очень, и он хотел, чтобы ты его подтянул.

— Серж!..

— Милый! Все знаю, все понимаю, все вижу — как кинематограф Патэ. И уверен, что настою на своем.

Он подмигнул Петрику и добавил:

— Хороший адъютант командует полковым командиром, а полковой командир командует полком, — что-то вроде этого и в руководстве для адъютантов Зайцева сказано.

Закревский похлопал рукою по толстой книге в черном матерчатом переплете.

— Нужна только минута, — сказал он.

В открытую дверь показалось толстое, бледное лицо полкового писаря.

— Ваше благородие, — шепотом сказал он, — командир полка пришли.

Закревский многозначительно подмигнул Петрику, схватил черный мягкий бювар с надписью золотом "к докладу" и, позванивая шпорами, вышел из комнаты. Тонкая струя дорогого шипра потянулась за ним.