Латекс

Но в камине весело потрескивали дрова, а из кухни по дому уже разносился запах кофе. И думать об убийствах вовсе не хотелось.

Хозяин появился в двери с кофейником и тремя икеевскими кружками в руках. Линн бросилась навстречу:

– Давайте, я помогу.

– Если хотите помочь, принесите банку с печеньем, она на столе в кухне. Еще там ложечки и сахар, – крикнул он вслед Линн.

Пока девушка забирала печенье и сахар, Патрик кивнул Ларсу:

– Она что, сыщик?

Юханссон серьезно подтвердил:

– Да.

Последовало сокрушенное качание головой:

– В мои времена женщины не занимались таким опасным делом.

– Сейчас женщины другие и мир другой.

Линн поставила на столик печенье, по-хозяйски разлила кофе по большим кружкам вместо кофейных чашек и вернулась на отведенное ей место в кресле. Нильсен удовлетворенно кивнул:

– Пейте кофе, потом поговорим.

Кофе был сварен отменно, к тому же хозяин явно добавил в него корицу и еще что-то, перебивать вкус сахаром никто не стал, да и печенье достаточно сладкое.

Патрик Нильсен первым нарушил молчание:

– Я ведь всегда знал, что, в конце концов, кто-то заинтересуется этим делом.

– Каким делом?

– Хенрик сказал, что вас интересует семья Ольстенов? Странная была семья. Держались не просто в стороне, но замкнуто, на любые попытки приблизиться реагировали так, словно ты вламываешься к ним посреди ночи без приглашения.

– Вы знали, что отец бьет детей и жену?

– Да, но он всегда умудрялся выходить сухим из воды.

– Один из сыновей утопился?

– Средний сын. Думаю, да, потому что ушел на лед и не вернулся. Труп всплыл только весной. И хозяина нашли тоже весной, когда семья уже уехала.

– Что значит нашли, ведь они уехали всей семьей в Квиккчокк?

– Уехала, но не вся семья, Ольстена нашли в лесу в лесном домике между Чаучас и Аккаерви. Его труп был заметно обглодан зверьем, но не думаю, что он просто замерз.

– Что такое Чаучас и Аккаерви?

– Сразу видно, что вы не местный. Это озера на северо-восток от Галливаре, там лес погуще и охота лучше. Много мелких озер. У Ольстена там стоял крошечный лесной домик, чтобы переночевать, если домой не успеваешь. Вот в нем и нашли, когда снег сошел…

Нильсен помолчал, молчали и его собеседники, чувствуя, что торопить нельзя, сам все расскажет. Так и есть.

– Знаете, его не застрелили, он не был привязан или задушен, не были переломаны кости… странно все. Но я не поверил в то, что Ольстен просто замерз.

– Почему странно и почему не поверили?

Нильсен чуть помолчал, потом добавил себе кофе, глотнул и усмехнулся:

– Я тогда выезжал на место преступления. Именно преступления, хотя все посчитали несчастным случаем, и официально тоже объявили, что несчастный случай. В лесной избушке, где замерз и был обглодан зверьем Ольстен, на полу осталось много крови. Очень много. Он умер не от холода, а от кровопотери. Но мы списали все на какую-то рану мягких тканей, которую нанес зверь. Но никаких следов борьбы человека со зверем, никаких переломов или чего-то еще не было. Словно ему вскрыли какую-то вену и оставили умирать от потери крови.

– Неужели до весны никто не заглянул в домик? Ведь там не один Сьеберг охотился?

Собеседник чуть усмехнулся:

– Сьеберг был не из тех, в чьем домике можно переждать непогоду или заночевать. Стороной обходили. Боюсь, это его и погубило.

– Фрау Ольстен заявляла о пропаже мужа?

– Она сказала, что он ушел и не вернулся. Но Ольстен никогда не объяснял, куда именно ходит и зачем. Якобы говорил, что ему все надоели… Почему вы интересуетесь этой семьей? – Глазки-бусины смотрели пытливо, не соврешь. Но Ларс не спешил отвечать на вопрос, напротив, задал следующий:

– Вы помните старшего из мальчиков в этой семье?

– Да. Густав, кажется? Только он фамилию носил другую, он и старшая дочь.

– Сьеберг. И тот сын, что утонул, тоже был Сьеберг.

На Нильсена фамилия не произвела впечатления. Он пожал плечами:

– Возможно, не помню. Сильный был мальчишка этот старший. Крепкий, красивый и жестокий. Мне всегда казалось, что он готов наброситься и загрызть зубами.

– Густав Сьеберг убит в Стокгольме, причем, убит с особенной жестокостью.

Хозяин дома усмехнулся:

– Я другого и не ожидал. Всегда знал, что у этого парня все так и кончится. Что-то было в нем такое… Но семья уехала в Квиккчокк, там у них какая-то родня дальняя. Только старшая дочь в Лулео, я видел ее там однажды. Да, бывал по делам, когда увольнялся на пенсию, и видел. У Сары сын… Вам стоит встретиться с Сарой Сьеберг…

– Мы уже встречались, но она ничего не знает, говорит, мол, уехала из Галливаре и все, забыла обо всех, ни с кем не встречалась и никого знать не хочет.

Нильсен задумчиво покусал губу, а потом тихо произнес:

– Если вам это поможет… – Тут же вскинул глаза и строго предупредил: – Но я должен знать, что вы не навредите Саре Сьеберг! Вы не ответили, почему интересуетесь семьей.

– Густав долго был моим приятелем, но он никогда не рассказывал о своем детстве и своей семье. К тому же он женат… был женат на нашей подруге. Остались какието вещи, да и наследство. Может, это поможет остальным членам семьи?

– Это не все, – мотнул головой Нильсен, – вы еще что-то знаете, но не хотите говорить старику. Ну, и ладно. Если кто-то что-то знает о семье Ольстенов, то только Сара. Но если она не пожелала говорить, так тому и быть.

– Вы тоже что-то знаете, но не желаете говорить. А вредить Саре Сьеберг мы не намерены, просто пытаемся разобраться с делами погибшего друга. Благодарим за кофе и сообщенные сведения. – Линн поднялась, Ларс последовал за ней.

– Ну, что ж, если вы больше не хотите кофе… – развел руками Нильсен. Его пес приоткрыл один глаз, наблюдая за гостями.

– Ну, что ж, если больше не хотите ничего сказать… – повторил его тон Ларс, тоже разводя руками.

Уже у двери Нильсен вдруг произнес:

– Сара Ольстен уехала в Лулео сразу после пожара, будучи беременной. Думаю, все это не зря. Удачи вам.

Патрик Нильсен явно жалел юную Сару, которой несладко пришлось в жизни. Почему-то показалось, что это сочувствие чуть более сильное, чем просто отношение старшего к младшей или полицейского к обиженной девушке. Наверняка Сара Сьеберг нравилась Патрику Нильсену, но это их дело.

Последняя фраза Нильсена объяснила многое, в том числе и нежелание Сары вспоминать о семье. Что ж, возможно, так лучше, она имела на это право.