Латекс

– Тронешь меня еще раз – убью!

Он избил мать. Я метался между желанием прийти ей на выручку и тайным злорадством: почему бы ей не вспомнить, что отчим всем желает добра? Она никогда не заступалась за меня, даже когда я был совсем маленьким, пусть на своей шкуре испытает каково это – быть выпоротой.

Сара бросилась ко мне:

– Ты не заступишься?

– С чего бы? Она хоть раз за меня заступилась?

У меня было желание избить отчима в ответ, но я сознавал, что еще не настолько силен, чтобы сделать это.

Почему никто из соседей, школьных учителей или официальных лиц не заступался за нас? Просто мы никогда не рассказывали об избиениях, никогда никому не жаловались, считая это, кто учебой, кто наказанием, а кто позором. Позором считал только я, остальные терпели, полагая, что на небесах им воздастся.

Почему Йен ушел и не вернулся, почему предпочел утонуть, совершая самый большой грех, – самоубийство, ведь отчим не так уж сильно бил его, особенно в последние месяцы? Если порол, то слегка и всегда наедине, а не как меня – у всех на виду. Если уж я терпел куда более жестокую порку, то почему он не смог вытерпеть розги?

Я понял причину много позже, а осознав еще и то, что мать знала все раньше, ее просто возненавидел. Ненависть к родившей меня матери – второй по степени грех, но как можно относиться к той, что дала нам жизнь, но не посчитала нужным эту жизнь защитить?

Лыжный сезон еще не начался, склоны Дундрета уже в снегу, но лыжников пока мало, потому у Ларса была возможность поселиться в «Медвежьей берлоге». Зимой такая роскошь недоступна, номера нужно заказывать заранее, свободных не останется.

Дундрет прекрасный горнолыжный курорт с ровным снегом 200 дней в году, хорошими склонами с приличным перепадом высот, отменными спусками, хорошо оборудованными трассами. 7 подъемников, 15 км спусков самых разных уровней сложности, великолепные виды сверху и изумительная северная природа внизу. Неудивительно, что большую часть года в Галливаре отели битком забиты.

«Медвежья берлога» – самые большое деревянное здание в Европе, поистине берлога. А внутри все на уровне хорошего столичного отеля. Конечно, не пять звезд, но здесь они были бы неуместны, природа не располагает к особым изыскам, напротив, хочется чего-то действительно похожего на берлогу.

Но Ларса мало интересовали удобства «Дундрета» и даже роскошь окрестностей. Забросив вещи в номер и переодевшись, отправился обедать. Настроение было мрачным, чувствовалось, что это не все, еще предстоят неприятные открытия. Вокруг кипела жизнь, конечно, не такая бурная, как в разгар сезона, но уже вполне шумная. Лыжники и лыжницы смеялись, обсуждая, кто сколько раз упал, а кто сумел удержаться, шутили по поводу новых синяков и ушибов, вспоминали прошлые успехи, клялись освоить новые трассы…

Зачем он это делает? Зачем пытается разобраться в жизни Густава, своих проблем мало? Не лучше ли отойти в сторону и попросту вернуться к жене?

Имеет ли право лезть в чужую жизнь, даже прошлую?

Сомнения оборвал звонок Линн. Жена призналась, что соскучилась, в голосе слышалось желание. Это было необычно для сдержанной Линн, а потому Ларс отнесся к намерению присоединиться к нему осторожно.

Он много месяцев приручал Линн, даже став ее мужем, почти каждый раз начинал заново. Когда-то казалось, что разрушил этот защитный барьер, освободил ее от нее самой, но она снова и снова закрывалась. Со временем заниматься преодолением одного и того же заграждения надоело, Ларс смирился с тем, что Линн предпочитает жизнь обычной женщины, для которой муж нечто вроде предмета мебели, ну и сексуального партнера поневоле.

Ее готовность заняться сексом словно сама собой подразумевалась, а ему хотелось услышать просьбу о сексе. Ее согласие на какие-то эксперименты было молчаливым, а он ждал просьбы об этих экспериментах.

Густав смог завести Фриду в самые дебри отношений Топ-Боттом, но не смог разбудить. Это даже хорошо, что у них все развалилось, слишком они разные. Были разные, теперь уже все равно.

Но иногда Ларсу казалось, что у них с Линн также. Жена словно спящая красавица, не поцелуешь – не разбудишь, не разбудишь – не поцелует. А хотелось, чтобы не просто поцеловала, но и бесстыдно прижалась обнаженным телом, стаскивая с него джинсы, хотелось чувствовать себя желанным.

Бывали минуты, когда и такое происходило, в самом начале их отношений он разбудил спящую красавицу, превратив ее в развратницу в спальне, но после рождения дочери и разных произошедших с ними неприятностей красавица снова уснула. Она никуда не делась, но спала, спали чувства, спали желания…

И вот теперь «я соскучилась». Просто слова? Скорее всего, но Ларс все равно очень рад даже такой малости, даже тому, что Линн без мужа скучно. Хорошо бы, чтобы это не было продиктовано ревностью, у Линн такое возможно, она прилетала в Лондон и, увидев его кузину Джейн рядом с ним, едва не развалила их отношения, мало того, попала в такую передрягу, из которой выбралась с огромной потерей.

Вспоминать об этом не хотелось, Ларс винил в случившемся себя.

Но ревность Линн не раз ставила их брак на грань развала. Конечно, он давал повод для ревности, приходилось это признать, невольно, но давал. Сама Линн твердила, что дело не в ревности, а в его недоверии к ней, мол, если бы она понимала, что муж ничего не скрывает, а то ведь то и дело вылезают новые тайны…

Он мог бы сказать другое: если бы она призналась, что ревнует, не сваливала на недоверие, он мог бросить все, уехать с ней и дочкой на необитаемый остров, чтобы не к кому было ревновать. Но Линн ни за что не признается, она скорее свалит вину на что-то другое.

Не признается в своих чувствах, своей любви, своем желании. Даже в том, что тоскует по уничтоженной «комнате боли» и обыкновенной порке флоггером не признается. Будет ждать, пока он сам не возьмет в руки девайс и не поставит ее раком.

Но Ларс больше этого не делает, не потому что не хочет, просто не хочет быть в роли просителя. Желание – это не милость, оно должно быть обоюдным, и признаваться в нем тоже должны оба, иначе один оказывается в роли просителя. Он не был просителем, когда только учил ее, но учеба закончена, пора бы повзрослеть.

Ларс вздохнул: посмотрим, что сулит приезд Линн. На перемену в отношениях он не рассчитывал, в лучшем случае будет пара ночей с активным сексом. Для себя решил: не попросит, даже по попке не шлепну.

Проблемы семьи Густава сами собой отошли на задний план, но в церковь он все же сходил, и не зря. Строгая пожилая женщина на вопрос о семье Ольстенов кивнула и вытащила из огромного шкафа столь же большую книгу. Оказалось, что у нее записаны все семьи и отдельные люди, когда-то жившие в Галливаре и относившиеся к их приходу.