Лавкрафт

Другие его сны выглядят более ясными и куда более ужасным. В них Джилмену является ведьма Кеция Мейсон, некогда жившая в этом доме, и ее демон-спутник Бурый Дженкин, похожий на гигантскую крысу. Они преследуют студента, предлагая ему сначала встретиться с Ньярлатхотепом, принимающим образ Черного Человека — такого, каким представляли дьявола в легендах Новой Англии. Затем Джилмен сможет продолжить свой путь еще дальше. «Он должен был предстать перед Черным Человеком, и вместе с ним отправиться к трону Азатота, что находится в самом сердце хаоса, — вот чего требовала старуха. Там своею собственной кровью распишется он в книге Азатота, раз уж удалось ему самостоятельно дойти до сокровенных тайн. Джилмен почти готов был подчиниться и отправиться вместе с ведьмой, Бурым Дженкином и тем, третьим, к трону хаоса, туда, где бездумно играют тонкие флейты; его останавливало только упоминание об Азатоте — из книги “Некрономикон” он знал, что этим именем обозначают исконное зло, слишком ужасное, чтобы его можно было описать» [333] .

333

333. Там же. С. 184.

В одном из снов, наиболее ярком, Джилмен вдруг приходит в себя в мире с ярким, многоцветным небом и тремя солнцами. Он находится на балконе с причудливым ограждением из странных фигурок. «Они представляли из себя нечто вроде поставленных вертикально цилиндров, сужающихся к концам, с тонкими спицами, расходившимися из центра, как от ступицы колеса. На обоих концах, сверху и снизу, каждый цилиндр имел по шарику или набалдашнику, с пятью плоскими треугольной формы лучами, наподобие лучей морской звезды» [334] . (Эти фигурки хоть и напоминают Старцев из «Хребтов Безумия», но все же отличаются от них. И, судя по тому, что действие эпизода происходит на другой планете, Лавкрафт мог намекать, что Джилмен оказался на прародине Старцев и столкнулся с изображением их сородичей, не решивших в свое время отправиться на Землю.) Под ограждением Джилмен видит невероятный город — «внизу простиралась бескрайняя равнина, вся покрытая невероятно причудливыми остроконечными пиками, огромными наклонными плоскостями, неизвестно каким чудом удерживавшимися в равновесии, куполами, башенками наподобие минаретов, дисками, опиравшимися на тонкие шпили и бесчисленными комбинациями других фигур» [335] . Неожиданно на балконе появляются немыслимые существа, похожие на изображение из ограды. Рядом с ними оказывается старуха Кеция и ее крысоподобный спутник. В ужасе Джилмен просыпается, сжимая в руке странную статуэтку, которую он отломил от парапета балкона в ином мире.

334

334. Там же. С. 189–190.

335

335. Там же. С. 189.

После этого жутковатые видения и странные чувства уже не отпускают Джилмена. Окружающие начинают считать студента психически ненормальным, и поддерживают его лишь суеверные поляки, живущие в том же доме. Один из них даже дарит Джилмену крестик, освященный местным ксендзом и способный защитить его от зла. Студент в этом не уверен, но все-таки принимает подарок и надевает крестик на шею. Опасаясь за свой рассудок, Джилмен просит поселиться вместе с ним своего соседа, тоже студента Фрэнка Илвуда. В то же время по городу распространяются ужасные слухи о пропавших детях. Джилмен проводит целый день, борясь со сном, однако в конце концов и он, и Илвуд засыпают.

Во сне Джилмен видит Кецию, Бурого Дженкина и похищенного ребенка, которого собираются принести в жертву. Студенту удается предотвратить жертвоприношение, сначала вырвав ритуальный нож из рук Кеции, а затем напугав ее распятием, освященным ксендзом Иваницким. Затем он душит старую каргу цепочкой от крестика. Бурый Джекин все же успевает загрызть ребенка, но студент изгоняет монстра, сбросив его в темный провал в полу. Однако Джилмену не удается одержать победу над врагами — на другую ночь странная крысоподобная тварь убивает его. «Было похоже на то, что кто-то прогрыз тоннель сквозь все его тело — и вырвал сердце» [336] .

336

336. Там же. С. 210.

После смерти студента Ведьмин дом некоторое время стоит заброшенным, а после того, как его решают снести, строители совершают странное открытие: «Необычайная находка представляла собою несколько костей — частью сломанных и раздробленных, но, вне всякого сомнения, человеческих… По заключению главного эксперта при коронере, некоторые из костей принадлежали, скорее всего, младенцу мужского пола, тогда как другие — их нашли лежащими вперемешку с полусгнившими обрывками одежды грязно-коричневого цвета — несомненно, пожилой женщине очень низкого роста, со сгорбленной спиной… Внимание многих иностранцев и доверчивых старушек привлек и дешевый никелевый крестик современной работы на оборванной цепочке, также найденный в мусоре и признанный дрожащим от ужаса Джо Мазуревичем за тот самый, который он много лет назад подарил бедняге Джилмену… В этом-то мусоре, зажатым между куском кирпичной кладки из печной трубы и упавшей откуда-то широкой доской, и был найден предмет, вызвавший в Аркхэме куда больше удивления, скрытого страха и суеверных домыслов, чем любая другая находка в проклятом доме. То был частично разрушенный скелет огромной дохлой крысы, строение которого настолько разительно отличается от нормы, что до сих пор вызывает и горячие споры, и странные умолчания сотрудников кафедры сравнительной анатомии Мискатоникского университета… По слухам, строение пятипалых лапок найденного скелета крысы дает основание заключить, что на каждой из них один палец был противопоставлен всем остальным — черта, совершенно естественная, скажем, для миниатюрной обезьянки, но никак не для крысы. Кроме того, маленький череп с ужасными желтыми клыками имеет, как рассказывают, крайне необычную форму, и если рассматривать его под определенным углом, выглядит как многократно уменьшенная, мерзко искаженная копия человеческого черепа» [337] .

337

337. Там же. С. 212, 214.

История про Ведьмин дом читается с неослабевающим интересом, но производит действительно странное впечатление. Кажется, будто Лавкрафт попытался поставить очередной литературный эксперимент. В отличие от других текстов, написанных в стиле полюбившегося ему псевдореализма, здесь нет четкой выверенности сюжета и жесткой последовательности в изложении событий. Как ни единожды замечалось, Лавкрафта в тексте интересовали яркие картины отдельных эпизодов, а не логичный рассказ. Иногда создается впечатление, что он специально придал истории о кошмарах, преследующих студента-математика, оттенок нелогичности и загадочности, присущей сновидениям. В «Снах в Ведьмином доме» Лавкрафт скорее спокойно шел за воображением, чем пытался выстроить с его помощью правдоподобный рассказ о невероятных событиях.

Лучше всего о такой позиции Лавкрафта свидетельствует то, что он, принципиальный атеист и материалист, привыкший даже несколько кокетничать своими воззрениями, ввел в текст ситуацию с крестиком, пугающим ведьму. Убеждения были откровенно принесены в жертву яркой и запоминающейся картинке.

В «Снах в Ведьмином доме» даже описания Великих Древних оказываются более похожими на изображения богов-демонов в ранних рассказах Лавкрафта. Черный Человек, в облике которого является Ньярлатхотеп, ближе к его образу из «Сомнамбулического поиска неведомого Кадата», нежели к невнятным упоминаниям одного из могущественных инопланетных пришельцев в поздних текстах, вроде «Шепчущего в ночи». Что же говорить об Азатоте, описанном в виде действительно ужасного и одновременно безумного божества, «что управляет пространством и временем, восседая на черном троне в середине всего Хаоса…» [338] . Сам Лавкрафт, медленно, но неуклонно дрейфовавший к научно-фантастическому изображению реальности в текстах, подобный повествовательный выверт, видимо, воспринял как неудачную случайность. Во всяком случае, в дальнейшем он не пытался подчеркивать божественное могущество его Великих Древних, их влияние на целую Вселенную. Они лишь обитатели этой холодной, бесконечной и равнодушной реальности, неизмеримо более сильные, чем человек, но в итоге — столь же обреченные. Зато последователи фантаста ухватились именно за псевдобожественность Древних, пытаясь создать и упорядочить целые пантеоны вымышленных богов.

338

338. Там же. С. 195.

Многие вопросы, возникающие при чтении «Снов в Ведьмином доме», так и остаются без ответа. Например, зачем в истории появились предки Старцев (или их «кузены», обитающие на забытой прародине)? Для чего Кеции и Бурому Дженкину было нужно, чтобы Джилмен обязательно отправился к «престолу Азатота»? И какова роль Ньярлатхотепа в этих событиях? Конечно, опираясь на весь контекст творчества Лавкрафта, можно по этому поводу наворотить кучу вполне правдоподобных предположений. Однако эти предположения так и останутся предположениями. Ясно лишь одно — Лавкрафт ответы на эти вопросы даже не запланировал, развертывая перед читателями лишь череду пугающих картин. Сказано же — «Сны в Ведьмином доме». Так что и смотрите их, как сны, не заморачиваясь логическим осмыслением происходящего.

В этом же тексте предстает наиболее подробный образ Аркхэма из всех рассказов Лавкрафта. Это чуть ли не единственная история, где действие разворачивается в самой столице «альтернативной» Новой Англии. И хотя особых пейзажных зарисовок мы не увидим, отдельные городские «достопримечательности» тут же остаются в памяти (вроде мрачного острова на Мискатонике, где в древности проводились шабаши).

Лавкрафт ощущал экспериментальность «Снов в Ведьмином доме» и поэтому разослал его копии нескольким друзьям, прося оценить сделанное. Неожиданно с жестокой критикой на рассказ обрушился О. Дерлет, парадоксально уверяя, что он настолько плох и недостоин, что, конечно, будет легко опубликован. Ошарашенный Лавкрафт, хоть и назвал в ответном письме свой текст «чепухой», все-таки был заметно расстроен вердиктом друга. Предлагать к изданию он его даже не решился. И здесь надо отдать должное Дерлету — несмотря на то что ему «Сны в Ведьмином доме» резко не понравились, он не только отослал текст Ф. Райту, но и настаивал на публикации. Впрочем, его изначальное пророчество действительно сбылось — Райт охотно взял рассказ и быстро выплатил за него сто сорок долларов Лавкрафту. «Сны в Ведьмином доме» появились в «Уиерд Тейлс» в июне 1933 г.

В начале 30-х гг. XX в. круг знакомств Лавкрафта пополнился еще одним любопытным персонажем — У. Ламли, приславшим письмо с вопросами по мифологии Ктулху, которую он посчитал за реально существующий оккультный и религиозный феномен. И, несмотря на попытки Лавкрафта его разубедить, долго и упорно оставался при своем мнении. Впоследствии Ламли стал уверять, что, если даже авторы рассказов о Великих Древних и не верят в этих богов-монстров, они все равно тайно исполняют их волю и бессознательно пишут под их диктовку. Видимо, такие взгляды скорее забавляли Лавкрафта, чем раздражали. Во всяком случае, он не только не прервал переписку с У. Ламли, но позднее даже стал его соавтором.

Другое примечательное знакомство состоялось у Лавкрафта во время очередного весенне-летнего путешествия по Соединенным Штатам. В этот раз его главной целью стал Новый Орлеан, куда он и прибыл 11 июня 1932 г., до этого посетив ряд других городов южных штатов. Еще до начала поездки он, видимо, планировал встретиться с Р. Говардом, но тот не смог вырваться на «рандеву» с другом. Зато Говард порекомендовал Лавкрафту своего хорошего знакомого из Нового Орлеана — Эдгара Хоффмана Прайса. Бывший выпускник Вест-Пойнта и ветеран Первой мировой войны, Прайс, потеряв работу в начале Великой депрессии, перебивался сочинением художественных текстов. Впрочем, для большинства его сочинений термин «художественный» будет слишком сильным. Сам Прайс, кстати, это хорошо понимал и относился к своему занятию исключительно как к способу заработка, стабильно поставляя произведения среднего уровня в большинство популярных журналов 30-х гг. О Лавкрафте он тоже слышал от Говарда и с охотой встретился с путешественником из Род-Айленда.