Лайкни и подпишись

– Чего надо? – раздается вдруг за спиной, и Оля вздрагивает от испуга.

Дверь по-прежнему закрыта, только в дверном глазке едва заметно мечутся тени. Чей-то глаз следит за Олей с той стороны.

– Здравствуйте, – говорит Оля, – меня зовут Ольга Дмитриевна Хтонова, я учитель Никиты Парфенова, хотела поговорить с родителями. Анна Николаевна, это вы?

Дверь отрывается на длину железной цепочки. Из щели тянет кислым супом и горьким запахом водки.

– Ну, я, – неохотно представляется Анна Николаевна, Оле она не рада. Ее мутные расфокусированные глаза смотрят недобро. Волосы, густые и темные как у Никиты, свалялись сальными сосульками, – а Никита в школе, там с ним и говорите.

Оля вовремя вставляет в щель мысок сапога.

– Никита, конечно, в школе, он вообще молодец, никогда не прогуливает, – Оля улыбается, – я с вами пришла поговорить.

Анна Николаевна раздраженно вздыхает, но отпирает дверь. В квартиру Олю никто не приглашает. Анна Николаевна встает на пороге – руки скрещены, маленькие глазки блестят недовольством. Она как будто ждет, что Оля вздумает прорываться внутрь с боем.

– Ну?

– Вы знаете, как Никита добирается в школу? – сразу переходит к делу Оля.

Анна Николаевна фыркает.

– Ну знаю, и что?

– Никите сейчас 16 полных лет, у него нет водительских прав, вам не кажется, что это неправильно?

Анна Николаевна как будто не понимает вопроса:

– Какие права?

– Никита приезжает в школу на машине, самостоятельно водит транспортное средство, – поясняет Оля, но в глазах Анны Николаевны нет понимания.

– А вам что?

– Вы не боитесь, что Никита попадет в аварию? Или его остановит ГАИ?

Из квартиры нестерпимо тянет перегаром, сигаретами, прокисшим борщом. Оля невольно морщит нос, очень хочется спрятать лицо в надушенный шарф.

«Откуда у этих людей мерседес?» – эта мысль появляется невольно, и как Оля не отмахивается от нее – ведь она пришла совсем не поэтому, пусть Никита ездил бы хоть на ржавых жигулях, Оля волнуется только о безопасности… И все же, откуда, откуда взялся этот мерседес?

– Анька, кто там? – несется хриплый бас из недр квартиры. Парфенов Сергей Павлович выше Оли на две головы, в ширину едва вмещается в дверной проем. Сергей Павлович явно носит в себе восточную кровь – его крупный горбатый нос увеличенная копия носа Никиты. Майка тельняшка не закрывает поросшие волосами плечи и едва прикрывает объёмный, такой же кучерявый, как и плечи, живот. Сергей Павлович плечом оттесняет от двери Анну Николаевну и занимает ее место:

– Че надо?

– Никита чего натворил? – тут же добавляет он. – От засранец, ну я его ремнем исхожу, ну я его!

– А как же вы… не на работе, – сама того не ожидая спрашивает Оля.

– А у нас это, семейный отпуск, – гогочет Сергей Павлович – мы вон время, так сказать, вместе проводим. Да, Анька?

Огромной рукой он притягивает жену к себе под бок и та, хихикает и дует опухшие щеки.

– Отдых у нас, раз в жизни отдохнуть решили, а то пашем, как кони без продыху, – подтверждает Анна Николаевна.

– Ну, так чего он там, черт, натворил? – Сергей Павлович шмыгает носом.

– Он ничего не натворил, наоборот, Никита замечательный мальчик, – Оле трудно собраться с мыслями, – я только хотела попросить запретить ему водить машину до получения прав. Понимаете, у школы дети бегают, не дай Бог что случится…

– А чего такого? Его машина, пусть и водит, – не видит проблемы Сергей Павлович.

Оля смеется, как если бы кто-то очень умно пошутил:

– Бросьте, откуда у мальчика машина, Сергей Павлович, если вам свое имущество не жалко, подумайте о сыне, он ведь молодой, горячий – захочет перед одноклассниками повыпендриваться и врежется куда-нибудь, или собьет ребенка, Никите рано доверять вождение.

– А я к его делам отношения не имею, – Сергей Павлович внезапно становится серьезны, – он сам купил, пусть что хочет, то и делает. Ясно? Мое дело вон, – рука его расстёгивает воображаемый ремень, – воспитывать, коль чего. Вот натворит дел, тогда поговорим.

Дверь закрывается с таким ударом, что грохот еще минуту звенит под беленым потолком. А затем в тишине вновь начинают ворковать голуби.

Оле точно дали по голове – она стоит и моргает, и глупо открывает и закрывает рот. Только через несколько минут она наконец отворачивается от двери и медленно, точно под успокоительным, бредет вниз по лестнице. Полные ноги, затянутые в кожаные сапоги, буквально соскальзывают с краев ступеней, у Оли нет сил поднимать чугунные ступни. Глухо, как из далека, лает собака, бульдога тащат на веревке на прогулку. Он видит Олю и, брызжа слюной, повисает на веревке лапами скребя воздух.

–Пошли давай, чего встал, – орет паренек подросток, затем глядя на Олю – извините, – и уходит.

Оля присаживается на лавочку у подъезда и молча глядит под ноги. У лавки выбита пара досок: одна в спинке и две в сидушке. Сверху заботливо постелены картонки – что бы сидеть было теплее.

Гвоздем нацарапано «Р + К = навсегда».

Оля ногтем ковыряет древесные шрамы от букв.

Теперь Оля сделала все, что могла – она ходила к директору, она говорила с родителями. Пора признать, Парфенова ей не спасти, и того потенциального ребенка, которого он однажды возможно собьет и покалечит – тоже.

И все же Оле неспокойно. И не гипотетические смерти и увечья ее тревожат, нет, сама эта история цепляет Олю и мучает.

Откуда взялся мерседес?

Глава 14 Оля

– В общем так, Даш… – Дашка разливает по чашкам ароматный чай. У Даши есть секретный ящик, из которого через крохотную щель в кабинет просачивается и разливается дивный аромат. Он переливается оттенками, как монетка на солнце: царапает небе горечью, и щекочет язык сладким запахом цветов и фруктов, и будоражит, разгоняет кровь острым чуждым ароматом специй. Все это чай. Дашка – профессиональный чаеман. Но все это пахнет чай дешевый – жалкий сор чайных листьев, расфасованный по пакетикам, надушенный и сдобренный красителями. Такой чай Дашка льет детям на их исповедях – все равно не поймут.

А Оле она заваривает другой.

Повязав шарф как чалму и зачем-то нарисовав на лбу красную точку, Даша достает крошечные круглые чашечки без ручек. Они серые в крапинку, шершавые и какие-то подлинно натуральные. К чашечкам прилагается сливник, заварник с крышкой, два блюдца и еще сосуд размером с наперсток – все гладкое, без ручек, и из чистой глины. Оля смеется – чай китайский, чашки тоже, а Дашка зачем-то рисует третий глаз.

Но Дарья Александровна невозмутимо кипятит воду – не больше 80 градусов – омывает крошку-заварник с щепоткой чайных листьев внутри, сливает воду и наливает по новой, на этот раз дает постоять – засекает время в дыханиях. Продышав положенное количество раз, Даша наливает чай себе в кружечку, а Оле в наперсток, и накрывает его блюдцем.

– Сейчас запах впитается, – поясняет она.

И почти сразу выливает чай из наперстка Оле в чашку, а наперсток сует ей под нос:

– Нюхай.

Оля втягивает воздух.

– Ну, вкусно? Чем пахнет?

Оле пахнет травой, горько и неприятно, но она кривит губы в улыбку и кивает.

– Вкусно пахнет, деревом.

– Во-от, – довольно говорит Дашка, – это чай особый. Он дает энергию и расширяет сознание.

Оля смотрит в окно – ранние зимние сумерки затопили улицы синими чернилами.