Лайла. Сквозь галактику за счастьем

Все эти годы, пока я росла и училась на базовой, доступной жителям “нижнего” тора “Экраны” ступени станционного образования, бабушка работала в нескольких развлекательных заведениях местного квартала развлечений, где пела по вечерам под аккомпанемент сенсорного гитарного манипулятора, доставшегося ей еще от ее родителей.

Со временем Нана Боянова даже стала своего рода знаменитостью, на чьи выступления на свой страх и риск спускались поглазеть и со "среднего" кольца “Экраны” в том числе, хотя этот факт в нашей жизни ничего практически и не менял. Принадлежность к ромам, коих на станции осели единицы, добавляло маленькой семьи Бояновых некий флер таинственности, что играло нам только на руку и никогда не мешало учиться или работать, не запятнав себя при этом какими-то сомнительными историями. Наше наследие не доставляло нам особых проблем, навязанных предрассудками или слухами, всегда сопровождающими сигойнов независимо от того, какой способ существования, оседлый или кочевой, они выбрали, насколько чтили традиции предков и следовали ли принятым в общинах законам, даже будучи от них отрезанными.

Наверное, именно этот факт заставил меня расслабиться и не думать о том, что когда-нибудь мои корни станут причиной того, что из обычной женщины-землянки я в глазах окружающих стану опасным и не соответствующим их картине мира элементом, способным на самые страшные поступки во имя мести за нанесённые обиды, лишь имея соответствующие гены.

Став чуть старше, я всеми силами старалась помочь бабуле заработать нам на пропитание и достойную по меркам “низа” станции жизнь, причем исключительно честным и не порочащим репутацию нашей семьи образом. Бабушка Нана строго следила за тем, чтобы я не уподобилась местным молодым женщинам и не внушила себе, что торговать телом не зазорно, как и брать то, что по меркам “трущоб” плохо лежит, а от одного глотка алкоголя или вдоха дурмана ничего плохого не случится.

С четырнадцати лет я числилась в штате местного агрокомплекса младшим помощником младшего помощника агроинженера. Тогда же я и осознала, чем хочу заниматься в будущем, и в чем желаю найти свое призвание.

Ромы, как вы понимаете, никогда не тяготели к земле. Они, конечно, имели портативные оранжереи на своих транспортниках, но воспринимали необходимость выращивать что-то для своего пропитания как неизбежное зло и способ поддержки полноценного функционирования своей общины в условиях постоянных космических путешествий.

Я же, копаясь в земле, орошая ее водой и почти на интуитивном уровне настраивая системы подачи нужных удобрений, наблюдая, как всходят брошенные в почву семена, распускаются бутоны цветов, наливаются силой и стремятся к свету ростки, вызревают плоды, приживаются даже те растения с колоний, которые до этого считались слишком капризными для внепланетного разведения, буквально ощущала приливы несравнимого ни с чем счастья и гордости оттого, что приложила к этому руку.

Бабуля, каждый вечер после трудового дня слушая мои восторженные рассказы и оды выращенным благодаря моим стараниям редким томатам с Дилоса или розилиям с Флодана, только задумчиво щурилась, выпуская кольца дыма из своего древнего наноиспарителя и наверняка считая, что эту любовь к земле я унаследовала по отцовской линии, а не от ее предков.

Что же, приятно было убеждать себя, что от неизвестного второго родителя мне передалось хоть что-то полезное, будем считать, на генетическом уровне, и я была совершенно не против такого наследия и “привета” от незнакомых мне родичей. Испытывала даже благодарность к отцу за то, что он, похоже, вполне мог быть хорошим, мирным, “оседлым” человеком, заслужившим любовь мамы, а не принудившей ее к связи с ним силой.

Мои успехи в получаемой на практике профессии не остались незамеченными начальством агрокомплекса. Несмотря на мое происхождение и принадлежность к “жителям трущоб” низа станции и все прочие обстоятельства, меня выделили, разглядели и в нужный момент помогли найти правильные ориентиры.

В один прекрасный день я получила приглашение на обучение на “среднее” кольцо станции, предоставившее нам с бабушкой шанс на совсем другую жизнь в более благополучном месте и условиях, кардинально отличных от тех, в которых я жила и выросла.

Это было не полноценное образование высшей ступени, но все равно что-то более котируемое и весомое, чем полученный в результате многолетней работы опыт. Нечто, что стало решающим фактором при переводе меня на постоянную службу на “средний” тор “Экраны”, с предоставлением там не только работы, но и жилья, которое спустя годы за успехи в нескольких важных агропроектах оформили мне в собственность.

Хорошие, трудолюбивые и умелые инженеры любого направления ценятся на “Экране” также высоко, как военные, медики, ученые или прочие специалисты технической направленности, так что, почти случайно избрав сферу деятельности, в которой я видела себя в будущем, я смогла вытащить нас с бабушкой из нищеты и трущоб, из сомнительного окружения, которого, впрочем, мы давно уже не опасались и не стыдились.

***

Бабуля Нана умерла, когда мне исполнилось двадцать три. Как раз в самый первый год моей работы под началом старшего агроинженера Вилана Айса в восьмом хозяйственном комплексе “среднего” кольца приютившей нас когда-то много лет назад, брошенных общиной и никому не нужных, станции на краю галактики Млечного пути.

Умерла тихо, глубокой ночью в своей постели, без боли и мучений, просто навсегда закрыв глаза. Накануне, словно предчувствуя что-то, она долго не отпускала меня от себя, держа за руку и вынуждая просидеть с ней до поздней ночи, пока ее веки не сомкнулись под властью сна. Бабушка до последнего сохраняла ясный разум и твердую память, передвигалась самостоятельно и занималась по мере сил домашними делами, так как мы пока не могли позволить себе андроида-помощника. Стараясь, несмотря на мои протесты, не быть обузой и вносить посильный вклад в нашу размеренную, налаженную и благополучную в последние годы жизнь.

Бабуля ничем серьёзным и неизлечимым не болела, кроме естественных недугов, характерных для ее более чем преклонного возраста в сто восемьдесят пять лет. Она ни на что не жаловалась, хотя я тратила на поддержание ее здоровья все, что успевала заработать сверх необходимого нам для нормальной жизни минимума, как бы она не сопротивлялась и не пыталась прекратить лечение.

Когда-то бабуля пожертвовала всем ради меня, отдала последние сольды на борьбу с моими болезнями, и мне хотелось сделать для нее то же самое, хотя я прекрасно осознавала, что моей любимой ба когда-нибудь все равно не станет, потому что старшая госпожа Боянова не вечна, а человеческая жизнь рано или поздно приходит к своему логическому и неотвратимому концу.

Иногда я жалею, что бабуля не дожила до моей встречи с Адамом Орисом и нашей с ним свадьбы, которой могло и не случиться. Нана Боянова точно с ходу открыла бы мне глаза на гнилую суть будущего супруга, которого, бьюсь об заклад, с первой минуты знакомства увидела насквозь, как видела до самого нутра суть всех окружающих нас разумных, кем бы они ни были и как бы тщательно не старались скрыть свои пороки.

И я бы ей поверила. Сразу и без оглядки.

Я же была слишком одинока и ослеплена своими чувствами, своей тягой к Адаму, казавшемуся мне тогда идеалом мужчины и самым подходящим для роли единственного спутника жизни партнером.

Я его “околдовала”? Ха-ха...

Теперь мне кажется, что это я до последнего пребывала под каким-то мороком, не позволявшем мне мыслить здраво, совершенно не разглядев ни недостатков своего мужчины, ни особенностей его натуры и характера. Создав в своей голове идеальный образ, дальше которого вообще ничего не видела и не замечала.

Адам стал для меня первым. Первым, с кем я захотела большего, чем просто общения, приятного времяпрепровождения, заигрываний или поцелуев. Первым, на кого я примерила роль “своего единственного”, своего “ромни”, как бы я ни открещивалась от сигойнских традиций. Первым, с которым я легла в постель, несмотря на то, что среди женщин-людей и большинства представительниц женского пола других планет Содружества невинность давно уже не являлась чем-то ценным и хранимым до брака, а физическая девственность считалась рудиментом, от которого многие девушки-землянки избавлялись искусственно еще задолго до первого секса.