Лайза Миннелли. История жизни

* «Большое Яблоко» – название Нью-Йорка.

В день премьеры, 6 января 1974 года, Лайза и Фред Эбб прошли через те же самые разговоры, которые велись с первых моментов их сотрудничества, когда они в 1965 году готовили ее первую программу кабаре в отеле «Шорэм».

Эбб рассказывает: «Я всегда говорю ей, что не следует полагаться на публику. Ни в коем случае нельзя считать, будто успех – это нечто само собой разумеющееся. Успех следует завоевывать. Твоя энергия, твое желание понравиться всегда должны находиться на самом высочайшем уровне».

В день премьеры обладатели билетов оказались вознаграждены по достоинству. Шоу превзошло все ожидания. Занавес взмыл вверх, и зрителям предстал оркестр под управлением Джека Френча. Лайза мгновенно завела зал, с чувством исполнив знаменитую «Скажи да», за которой последовали другие, не менее зажигательные вокальные и танцевальные номера.

Концерты в «Зимнем саду» явились захватывающим дух свидетельством многогранности исполнительских талантов Лайзы, причем некоторые из них открылись зрителю впервые. Например, подобно матери, Лайза была помешана на тщательной продуманности малейшего движения, каждой строчки, каждой декорации, каждого шага, вплоть до мельчайших элементов ее шоу. Такое пристальное внимание к деталям чрезвычайно важно для создания качественной программы, способной выдержать ряд представлений. Кроме того, Лайза добилась, чтобы в создании этой программы принимали участие лучшие продюсеры, и причем те из них, которые понимали, чего она хочет. Для концертов в «Зимнем саду» она пригласила дирижировать Френча, а Марвин Хэмлиш занял место музыкального координатора. Программу шоу составил Эбб, за костюмы отвечал Нэнси Барр. Что еще более важно – режиссуру взял на себя Боб Фосс, у которого она снималась в «Кабаре». Кстати, в ту пору между ними завязался роман.

В общем и целом критикам Лайза понравилась – и она сама, и ее программа. Вот что, например, писал Клайв Бернс из «Нью-Йорк Таймс»: «Лайза принесла с собой летнее солнце, и во всех отношениях ее програма просто превосходна. Возможно, причиной тому стало ее нервное напряжение и эти моменты высвобождения духа, которые придают ее концертам особый заряд. Ее энергия бьет ключом. Это не просто внешня напористость, свойственная иным певицам, а скорее результат некоего внутреннего напряжения. Оно не может не найти выход, и при всей видимой легкости есть в нем нечто возбуждающее. Она обладает голосом, который то воркует, то нашептывает, то рычит. Ее умение обыграть песню неожиданно вновь предстало во всей своей яркости. Лайза напомнила нам, что она давно не девчонка из выдающегося «Кабаре», и она вовсе не желает потуже набить на этом карман, но на наших глазах создает образ Салли Боулс, одинаково близкий к ишервудскому как на экране, так и на сцене. Но почему только три недели, хотел бы я знать, мисс Миннелли? Пожалуйста, задержитесь в следующий раз подальше».

Дуглас Уоттс, обозреватель «Нью-Йорк Дейли Ньюз» узрел некое сходство Лайзы с творческой манерой матери – сравнение, которое было Лайзе явно не по душе. «Лайза держит зал в напряжении, но до истинного магнетизма ей еще далеко. И хотя она сама и ее помощники станут дружно это отрицать, образ отчаянной девчонки Джуди Гарленд витает где-то поблизости, особенно в тот момент, когда Лайза, нарядившись в бархатный костюм с бриджами по колено и лакированные лодочки, затягивает «Мамми». Хочет она того или нет, но на ум тотчас приходит старая вещица Джуди «Убаюкай свою крошку доброй южной колыбельной». Лайзе, при всей ее неиссякаемой энергии и личной притягательности, еще далеко до Фрэнка Синатры или Стрейзанд».

Пройдет время, и Лайза начнет регулярно появляться на сцене вместе с Синатрой и ныне покойным Сэмми Дэвисом-младшим. Сравнения же со Стрейзанд уже ничего для нее не значили, поскольку сама Стрейзанд до смерти баялась давать концерты такого масштаба, которые Лайза и Джуди давали играючи.

Энтони Манчини, критик из «Нью-Йорк Пост» писал: «У Лайзы бесподобный голос, и ее песни призывают нас, несмотря ни на что, упиваться жизнью. И ей с легкостью это удается, в первую очередь благодаря ее таланту мгновенно создать атмосферу доверительности. Она скачет по сцене, как жеребенок, и большую часть программы это действительно Лайза через букву «3» со всем своим колдовством.

И хотя, выступая, Лайза чем-то походила на мать, ее резко отличло от Джуди полнейшее нежелание вступать в близкие контакты со своими поклонниками. Она не терпела никаких прикосновений, никакой близости со столпившимися у сцены почитателями. Мать и дочь роднила сосредоточенность на личном, на внутренней жизни, но поклонники Джуди не могли этого понять, в то время как поклонники Лайзы вскоре это для себя уяснили. По окончании каждого из ее трехнедельных концертов Лайза замыкалась в себе, избегая каких-либо контактов с аудиторией.

Вот один наглядный пример. Аллен Петрочелли, ее биограф, рассказывал о первой встрече с Лайзой: «Был канун Рождества 1970 года, и мы обедали в зале «Империя» отеля «Уолдорф-Астория ». Вернее, не я, а мои родители, и я вместе с ними (Петрочелли в ту пору было всего тринадцать лет). Мой ум совершенно не зафиксировал того, что мы тогда ели (полагаю, это был цыпленок). Но зато я никогда не забуду десерт: два часа работы до седьмого пота, шелка, дамы, танец, блестки и песни. Лайза собственной персоной! Суббота 19 декабря – этот день вошел в историю, потому что тогда я впервые воочию увидел Лайзу. В первый раз, но не в последний. После концерта я подошел к ней попросить автограф. Шея ее была обернута полотенцем, которое впитывало градом катящийся с ее лица пот. Она была выжата как губка. Лайза только раз посмотрела на мою протянутую руку, на ручку и клочок бумаги и выкрикнула (дословно) : «Нет, нет, прошу вас! Я не могу!» Это был самый шикарный отказ в моей жизни».

Безусловно, Лайза отдает себе отчет в том, что на сцене она – «звезда» и поэтому волей-неволей вынуждена появляться на публике и давать интервью – это все часть той цены, которую приходится платить за славу и материальные блага, которые слава с собой приносит. Но личные контакты с поклонниками – это уж слишком.

Вот что говорила она сама: «Я не люблю допускать посторонних в мою личную жизнь, и мне безразлично, что там обо мне пишут. Поймите правильно – я сама не против посплетничать о ком­то еще, о чьих-то старых грехах. Но только не о себе. Меня постоянно донимают расспросами: «Ну, как это было?» Люди почему-то не могут понять одну простую вещь – то, что в прошлом, для меня больше не существует. Теперь я живу другой жизнью. С какой стати мне должно быть интересно копаться в прошлом?»

Сравните это высказывание с тем постоянным общением со слушателями, которое сопровождало Джуди Гарленд на протяжении ее турне по двенадцати городам Америки и закончилось 23 апреля 1961 года грандиозным аншлагом в «Карнеги-Холл». Вот как вспоминает об этом потрясающем событии критик Джудит Крайст: «Я помню, как Леонард Бернстайн, не стесняясь катившихся по лицу слез, вопил от восторга, а Хэнк Фонад вторил ему возгласами «Браво!». Никто не желал первым покинуть зал. Аплодисменты и выкрики слились в оглушающий рев, а зрители – весь зал – сорвавшись с мест, бросились к сцене. Протянув вперед руки, люди наперебой выкрикивали: «Джуди! Джуди!», и она, насколько позволяла возможность, старалась прикоснуться к каждому».

Публика тогда оказалась вовлечена в некий коллективный акт преклонения перед этим исключительным даром, чьи гены, спасибо судьбе, передались и Лайзе – в ту пору ей было шестнадцать лет, и она сидела в первом ряду вместе с Лорной и малолетним Джои.

Вот как описывает выступление Джуди еще одна свидетельница: «Джуди Гарленд не только самая темпераментная исполнительница всех времен и народов, нет – она превзошла рамки таланта и славы, став редчайшим явлением в шоу-бизнесе. Наполовину «Синяя птица», наполовину Феникс, она стала легендой нашего времени».

Та же самая судьба была уготована Лайзе. Выступая годы спустя в «Зимнем Саду» и судя по реакции публики, она произвела не меньший фурор – на все ее концерты пришлось даже продавать входные билеты без мест.

Вот что писала о ней «Вэрайети»: «Не просто исполнительница песен и танцев, но настоящая актриса, способная донести до нас тончайшие оттенки и выражением лица, и телодвижениями, она являет собой пикантную смесь уверенности и робости, напора и утонченной сдержанности. И ничто не отделимо от другого. Поклонники не остались разочарованы. Скептики сдались. Взятый с самого начала бешеный темп был выдержан до конца. Это шоу-бизнес в своем истинном, профессиональном проявлении».