Лазарит

— Вас это удивляет или огорчает, госпожа? Ради Руфи я готов пройти гиюр и стать евреем.

Сарра поставила на низкий столик кувшин с соком и ласково улыбнулась.

— Как я могу быть против, мой мальчик? Ты крещен по западному христианскому обряду, но ради милой Руфи хочешь стать одним из нас. Ты и прежде не раз доказывал, что глубоко чтишь народ Израиля, ты сделал много добра для сынов Сиона. И если Ашер считает, что ты достоин его дочери, а она — тебя, я буду счастлива назвать тебя дорогим родственником.

Но в глазах Мартина все еще таилось сомнение, и Сарра, заметив это, пояснила:

— Меня удивило не решение Ашера, а то, что его младшая дочь — уже невеста. В моей памяти она все еще остается той славной кудрявой малюткой, какой мне однажды довелось ее видеть.

Далее речь зашла о делах семьи Ашера бен Соломона. Мартин рассказал о том, как счастлива со своим мужем в доме даяна его средняя дочь Ракель, что старшая его дочь Тирца шлет письма из Марселя — ее брак вполне благополучен, и недавно она родила вторую двойню. Еще одна дочь — Иегудит — так располнела после родов, что ей приходится ставить на ноги пиявки, чтобы выпустить худую кровь, но и она счастлива в браке со своим мужем Натаниэлем — таким же толстым, как и она, что вовсе не мешает ему быть правой рукой своего мудрого тестя. Затем Мартин поведал, что единственный сын Ашера Иосиф проделал вместе с ним часть пути, направляясь к своей невесте Наоми в город Сис в Киликийской Армении.

— О, Ашер всегда умел позаботиться о детях и их будущем, — с улыбкой заметила Сарра. — Ах, Мартин, мой добрый друг, ты рассказываешь мне о них, и я так счастлива, словно только что повидалась с родней. Однако надеюсь, что эта встреча и в самом деле не за горами и ты также будешь с нами, ибо уже назовешь Руфь своей женой. Насколько я помню, она была самой милой из детей Ашера и красавицы Хавы.

— Она прелестна, как роза, как бесценная жемчужина! — воскликнул Мартин, и Сарра невольно удивилась, заметив глубокое волнение на лице этого обычно спокойного до невозмутимости молодого мужчины.

Беременная невестка Сарры сидела безмолвно, сосредоточенно занимаясь шитьем. Она выглядела изможденной, и хозяйка дома шепнула Мартину, что очень тревожится из-за здоровья невестки. Детям же — лукаво поглядывающей на красивого рыцаря Нехабе и шустрому крепышу Эзре, явно нравилось, что у них теперь новый защитник. Их едва удалось отправить спать в сопровождении ворчливой старой служанки.

Сарра, словно извиняясь перед гостем, пояснила, что появление Мартина — большое событие для детей. Ведь у них так давно никто не бывал! С самого начала осады они живут уединенно и замкнуто, и это еще большая удача, что арабы не выгнали их семью из родного дома, как случилось со многими евреями Акры. Все это благодаря надежному покровителю — Иегуде бен Авриэлю, знаменитому лекарю-иудею, который ныне врачует коменданта крепости аль-Машуба, раненного в ногу арбалетной стрелой.

— Мы многим обязаны почтенному Иегуде, как и вся еврейская община, — добавила Сарра. — Пока он в чести у аль-Машуба, пока сарацины в нем нуждаются, здесь, в Акре, нам ничего не грозит. Иное дело крестоносцы. Если город падет, о чем уже поговаривают…

— Не стоит тревожиться об этом, почтенная госпожа. Я здесь именно для того, чтобы ничего худого не случилось. Но позвольте спросить: если у вас есть такой влиятельный покровитель, то отчего он не помог вам с семейством покинуть город еще до того, как крестоносцы взяли его в кольцо осады?

Госпожа Сарра с грустью взглянула на худенькую Леа и ее огромный живот.

— Поначалу никто не предполагал, что осада так затянется, — со спокойным смирением проговорила она. — Затем захворал и умер мой супруг, а вскоре болезнь настигла и моего первенца Иону. Великая удача, что мне удалось отправить известие о своем бедственном положении брату в Никею. Но и это ничего не меняет — нынче из Акры просто невозможно выбраться. Почему — это тебе гораздо лучше объяснит сам мудрый Иегуда бен Авриэль, который завтра пожалует нас навестить.

Несколько позже госпожа Сарра поведала Мартину, что в их доме есть потайное помещение, где они могут спрятаться, если орды франков ворвутся в Акру. Мартин тут же выразил желание осмотреть его, но остался недоволен. Помещение оказалось узкой шахтой в стене, в которой могли бы ненадолго укрыться двое взрослых мужчин, но только не женщины с детьми.

На другой день с утра он отправился в порт, чтобы как следует осмотреться и начать разрабатывать план побега из города. И уже к полудню убедился, что для Сарры с ее семейством шансов практически нет. За то время, которое Мартин провел, сидя на молу с удочкой в одежде невольника-христианина, он успел тщательно изучить систему укреплений, защищавших порт и бухту с моря, и понять, что они не позволяют покинуть гавань незамеченными. Узкий выход из порта контролировал гарнизон Мушиной башни, расположенной на скале у оконечности мола. Но и дальше не легче: за внешним рейдом крейсировало множество кораблей крестоносцев — английских, итальянских, французских, и ни одна скорлупка не смогла бы проскользнуть мимо этой грозной армады.

В итоге мысль о том, чтобы покинуть город морским путем, Мартину пришлось оставить. Но и пробраться с еврейским семейством через лагерь крестоносцев также было невозможно.

Мартин ломал голову над этим, возвращаясь из порта. На шнурке у его пояса болталась дюжина мелких рыбешек, которых ему удалось выудить только после многочасового сидения на раскаленной набережной в окружении десятков других бедняков. Голод среди знати в Акре еще не ощущался, но неимущим приходилось весьма туго. Он видел очереди за жидкой похлебкой, которую раздавали городские власти, видел дервишей, проповедовавших горожанам, в которых они пытались вселить надежду на скорое избавление от лишений по милости Аллаха, чья десница ведет великолепного султана Саладина.

Мечети были полны молящихся, но настроение в городе становилось все тревожнее. На глаза то и дело попадались отряды воинов коменданта крепости аль-Машуба и его военачальника Сафаддина. Они моментально рассеивали любые скопления народа, за исключением посетителей базаров, и особенно приглядывались к рабам-христианам, которые считались неблагонадежными. Христианских невольников в городе было несколько сот, да еще сотня-две христиан, которым позволили остаться в Акре после того, как четыре года назад ее захватил Саладин. Все это были бедняки, которым некуда было податься, и сегодня их положение было ничем не лучше, чем у невольников. Стоило только им собраться небольшой группкой хоть у того же собора Святого Креста или перед фонтаном, куда днем подавали воду из городских резервуаров, как тут же появлялись стражники и принимались разгонять их, пуская в ход дубинки и плети.

Мартин по пути домой тоже получил свое. Это произошло, когда в бывшем квартале госпитальеров его остановил крепкий светловолосый парень и стал допытываться, откуда он тут взялся. Он знает всех невольников-христиан в Акре, но лицо Мартина ему незнакомо. Мартин помалкивал и шел своей дорогой, но светловолосый ухватил его за рукав и попытался задержать, а в итоге досталось обоим, причем Мартина плеть только зацепила, а его назойливого собеседника охранники сбили с ног и принялись жестоко избивать. Тот катался по мостовой, пытаясь ускользнуть от безжалостных ударов, но плети настигали его снова и снова.

— Опять плетешь свои козни, Мартин, собака аскалонская!.. — злобно выкрикнул кто-то из охранников.

Мартин в первое мгновение оторопел, но тут же сообразил, что обращаются не к нему, а к белобрысому невольнику. Значит, в Акре у него есть соименник — как был он у Мартина и среди лазаритов. Но сейчас следовало не размышлять, а как можно быстрее исчезнуть из квартала госпитальеров. В его планы не входило привлекать к себе чье-либо внимание.

Вернувшись в дом госпожи Сарры, Мартин застал там почтенного гостя — лекаря Иегуду бен Авриэля. Гость беседовал с хозяйкой, восседая на софе за низким резным столиком, инкрустированным перламутром и сандаловым деревом. В покое витал аромат кофе, и поскольку этот напиток из зерен, привозимых из Йемена, в осажденном городе был доступен только сарацинской знати, Мартин догадался, что лекарь явился с подарком.