Лазарит

Он говорил достаточно красноречиво и убедительно, уверяя, что останется нем, как могила, если маршал не станет препятствовать его отъезду. И все же Уильям уловил в его голосе отчаяние. Но это отчаяние было ничем в сравнении с тем отчаянием, которое испытывал сам маршал. Праведный Господь! Какой чудовищный позор!.. Если проклятый Мартин д'Анэ и впрямь болен лепрой и о его любовной связи с сестрой станет известно при дворе… Какое грязное, ничем не смываемое пятно ляжет на имя де Шамперов! Может быть, и в самом деле уступить? Но полно, не лжет ли этот проходимец? Да и кто он на самом деле, будь он трижды проклят!

— Вам так необходимо покинуть город вместе с этими людьми, что вы осмеливаетесь угрожать мне? — спросил он, скрывая растерянность и страх.

— А вы готовы унизить меня, принуждая обнажить мои язвы?

Незнакомец тяжело дышал.

— Клянусь, я не ведал о своем недуге, когда полюбил вашу сестру. И мне будет бесконечно горько, если она лишится доброго имени. Но этого не произойдет, если вы позволите мне покинуть Святую землю. Это необходимо, таковы обстоятельства. Я даже соглашусь открыться перед вами, если мы придем к согласию, и ваша честь останется незапятнанной.

Честь! Как может человек жить и считать себя равным другим, если он лишился чести? Если над ним насмехаются и избегают его?!

Уильям собрал всю свою волю. Спокойствие. Прежде всего необходимо выяснить, кто перед ним. Прокаженный? Лазутчик султана? Или просто проходимец по имени Мартин, совративший его сестру и собирающийся лишить достоинства всю его семью? Но этого он не допустит, чего бы это ни стоило.

Маршал с легким звоном извлек из ножен меч — длинный, атласно-серый, с узким и глубоким долом, [144] — подходящее оружие, чтобы сразить этого негодяя, кем бы он ни был.

144

Дол — продольное углубление на клинке, служащее для уменьшения массы и увеличения сопротивления к изломам.

Лазарит отступил, опустив руку в кольчужной перчатке на рукоять своего меча.

— Вы не в боевом доспехе, — с легкой грустью заметил он. — Схватка будет неравной.

Это так. Отправляясь на военный совет, Уильям не стал облачаться в доспех, что было бы обременительно в такой зной. Но сложившаяся за годы жизни в Палестине привычка заставила его и сегодня надеть под тунику стеганую кожаную куртку, его руки от кистей до локтя покрывали стальные наручи, а на плечах лежала кольчужная пелерина, капюшон которой был откинут на спину.

Маршал неторопливо вынул из-за пояса кожаные перчатки, натянул их и шагнул к стене, чтобы снять один из щитов. Оказавшись спиной к врагу, он напрягся, готовый мгновенно развернуться, но тот не попытался нанести удар сзади. Благороден? Презирает? Удивлен? Не успел среагировать? Де Шампер узнает это, когда дело дойдет до поединка. В любом случае человек этот не должен от него ускользнуть.

Прикрывшись щитом, маршал атаковал первым, но его стремительные и резкие, прощупывающие противника удары были с легкостью отражены лазаритом. Он повторил атаку — с тем же результатом. Клинки сшибались с резким лязгом, высекая искры.

Теперь уже ни один из сражающихся не рвался вперед — они кружили, время от времени делая выпады или нанося удары в поисках слабых мест в обороне противника. Однако и тот, и другой понимали, что затягивать поединок не стоит. Первым не выдержал де Шампер: он знал, что лазарит не посмеет убить маршала ордена в стенах Темпла, тогда как у него самого была единственная цель — уничтожить негодяя. Улучив момент, он нанес неожиданный и сокрушительный засечный удар. Меч с пронзительным свистом рассек воздух, но противник успел уклониться, отпрыгнув в сторону, и тамплиер был вынужден повернуться вслед за ним. Тотчас последовал ответный диагональный удар снизу, который Уильям сумел отразить щитом.

Мореный дуб, обтянутый бычьей кожей, выдержал, но лишь теперь маршал в полной мере смог оценить мощь противника. Тот был выше его и казался более стройным, почти хрупким, однако под его кольчугой скрывались стальные мышцы. К тому же он был значительно моложе де Шампера, быстрее и подвижнее. Отступая и расчетливо обороняясь, лазарит вынуждал его атаковать снова и снова в расчете на то, что маршал выдохнется первым и совершит роковую ошибку. Не тут-то было! Тамплиер уже знал, как заставить противника перейти в наступление: шаг за шагом он теснил его в угол галереи, где стены и колонны не позволят врагу маневрировать с такой ловкостью.

Расчет оказался верным: зажатый в углу, лазарит вынужден был ринуться в атаку, чтобы вырваться из ловушки. Он действовал с невероятной, поистине фантастической быстротой — быстрее любого воина, с которым маршалу когда-либо приходилось сражаться. Его меч наносил десятки мгновенных горизонтальных и вертикальных ударов, и большинство из них были нацелены в незащищенную голову тамплиера, ибо тот мастерски пользовался щитом для защиты корпуса.

Де Шампер едва успевал отражать этот смертоносный шквал, пользуясь то сильной частью своего меча, то краем щита, то умбоном, [145] расположенным прямо в центре креста, изображенного на щитах храмовников. Одновременно краем глаза он успел заметить, что в проеме двери показались несколько орденских сержантов, однако, помедлив, бесшумно удалились. В замке воинственного ордена поединки такого рода — вещь обычная, и нет ничего удивительного в том, что маршал решил испытать новичка-лазарита.

145

Умбон — металлическая бляха-накладка полусферической или конической формы, размещенная посередине щита. Защищает кисть руки воина от пробивающих щит ударов.

Уильям не окликнул их, не приказал схватить чужака. И не из гордыни, даже не из желания своей рукой отомстить за бесчестие сестры. В эти мгновения он искренне наслаждался схваткой с великолепным противником и в то же время был совершенно уверен, что тот от него никуда не ускользнет. Он в его руках. Независимо от исхода поединка, бежать ему просто некуда — ведь они в Темпле!

У лазарита была отменная кольчуга — двойного панцирного плетения, гибкая, но очень прочная. Де Шампер уже дважды задел его, но она выдержала, хотя его противник не обошелся бы без синяков, если б имел шанс выжить. Но этого шанса у него не было.

Маршал уже понял, что тот, кто противостоял ему в поединке, обучался не обычному бою на мечах, как все крестоносцы: он чаще наносил режущие удары, нежели рубящие. Это характерно для тех, кто поначалу овладел саблей, а уж затем взял в руки прямой клинок. Что, если перед ним и в самом деле сарацин? В следующее мгновение, когда их клинки скрестились и лица противников оказались рядом — одно раскрасневшееся, с прилипшими к вискам влажными прядями, другое — скрытое стальной личиной, из-под которой в свете факелов напряженно сверкали голубые глаза, он отбросил эту мысль. Его враг — не араб и не тюрк. Предатель на службе у неверных! Такие не заслуживают ничего, кроме смерти!

Однако под натиском лазарита Уильяму пришлось отступить. Он пятился, пересекая просторный зал по диагонали, а лазарит наносил удар за ударом, целя то в голову маршала, то заходя слева, чтобы добраться до той стороны тела, которую не прикрывал щит. Во время одного из разящих выпадов, когда враг оказался совсем близко, де Шампер сделал неуловимое движение, и окованный сталью край тяжелого щита, проскользнув под нижним краем топхельма, с силой врезался в горло противника.

Голова лазарита запрокинулась, он отпрянул, и этого хватило, чтобы маршал успел нанести колющий удар в плечо. Из-под шлема раздался глухой возглас, но кольчуга и на этот раз устояла. Незнакомец тут же перехватил меч в левую руку, чего де Шампер не ожидал. Он попытался закрыться щитом от свистящего горизонтального удара, но было поздно — сталь сверкнула у самых его глаз. Спасло Уильяма только то, что он рывком отдернул голову, а в следующее мгновение из-под волос на бровь, а затем и в глазницу поползла струйка крови.