Лазоревый грех

Он грациозно поклонился:

— Как приказывает моя леди, так я и поступаю.

— Пока это тебя устраивает, — добавила я.

Он рассмеялся, и это был хороший смех — звук, который лаской прошел по коже и заставил сжаться то, что внизу тела. Он исторг вздох из моих губ:

— А теперь — где моя одежда для этого сегодняшнего несчастья?

Глава 43

Конечно, я подняла вой насчет своей одежды. Черный бархат и синий шелк просто предлагали мои груди, как спелые бледные плоды. Цвета подчеркивали почти прозрачность моей кожи синевой жилок. Но я знала, что такое эта синева — кровь. Синяя кровь в венах, которая полыхнет красным, когда соприкоснется с кислородом.

Прическу и грим мне делал Стивен. Он и раньше их мне делал для таких междусобойчиков и регулярно гримировал всех остальных стриптизеров в «Запретном плоде». Мне он без моих возражений сложил локоны свободной грудой на темени, оставив голой белую шею. Ярко выступали на белой коже следы клыков Ашера.

— Грудь и шея у меня просто требуют таблички «угощайтесь», — буркнула я.

Стивен отступил на шаг, наложив последнюю линию карандашом для глаз.

— Ты великолепно выглядишь, Анита.

Наверное, он говорил всерьез, но синие глаза рассматривали только грим — свою работу. Во мне он видел холст.

Он слегка поморщился, что-то еще чуть поправил возле глаз, отчего я заморгала, потом промокнул салфеткой и снова отступил на шаг.

Оглядев меня от темени до подбородка, он кивнул:

— Вот теперь хорошо.

— Во всяком случае, аппетитно, — произнес голос Мики от дверей.

Он шагнул в комнату, закрывая за собой дверь. Как только я его увидела, тут же потеряла все права ругаться насчет своей одежды.

Цвет был бирюзовый и с нужной толикой зеленого, чтобы его глаза горели зеленым пламенем. В рубашке были дыры наверху плеча, в середине бицепса и еще две — посередине предплечья. Продетый в ткань черный шнур оборачивался вокруг локтя, выше и ниже дыр, чтобы материя не расползлась. Широкие жесткие манжеты с блестящими черными пуговицами были отрезаны снизу, и запястья остались голыми, как локти, на которых были дыры. Кожа его на бирюзовом фоне смотрелась очень загорелой, гладкой и теплой.

Штаны соответствовали рубашке — и не только по цвету. В дыры по бокам выглядывала идеально гладкая кожа бедер и ляжек. Разрезы эти, наверное, шли и ниже, но черные высокие сапоги закрывали ноги выше колен.

Штаны сидели так плотно, что ремень был бы не нужен, но в петли для ненужного ремня был продет черный шнур, и концы его на ходу покачивались. Мика уже почти подошел ко мне, когда я углядела разрезы и с внутренней стороны штанин.

— Тут больше дыр, чем ткани, — заметила я.

Он улыбнулся:

— Я — пища, и потому надо, чтобы можно было в любой момент добраться до крови. Жан-Клод не хочет никому давать повода кого-нибудь раздевать.

Я оглянулась на Жан-Клода:

— Он не будет кормить никого из них.

— Non, ma petite. Он наш и только наш, но нам тоже не надо, чтобы его пришлось раздевать. Если все мы будем одеты, то и они тоже. С их стороны будет колоссальной бестактностью, если они будут раздевать свою еду, а мы — нет. Здесь наш дом, и правила — наши.

Если так, то спорить трудно, хотя мне все равно хотелось. Но тут я пристальнее вгляделась в лицо Мики.

— У него глаза подведены!

Я встала со стула, на который меня усадил Стивен для гримировки, и подошла к Мике поближе. У него не только глаза были подведены, но грим был наложен так искусно, что не сразу заметишь.

— Я не мог устоять, — признался Жан-Клод. — Такие глаза хотелось украсить.

Волосы Мики были завязаны сзади, полностью открывая шею, в нечто среднее между французской косой и чистым произведением искусства.

— А где же локоны? — спросила я.

— Распрямили феном, — ответил Жан-Клод. Он подошел и чуть-чуть не донес руку до волос Мики, показывая, как они красивы. — Он не возражал ни против чего, что сделало его таким красавчиком. — Жан-Клод глянул на меня — тоже подведенными глазами. — Приятное разнообразие.

Мика захлопал своими удивительными глазами, чьим-то искусством сделанными еще удивительнее.

— А тебе это не нравится?

Я покачала головой:

— Нет, не нравится. Нет, то есть ты красив... — Я пожала плечами. — Просто по-другому выглядишь. — Я повернулась к Жан-Клоду: — Никогда тебя не видела в таком сильном гриме.

— Белль Морт отбила у меня желание видеть себя в таком виде. — Он поставил щиты при этих словах, будто вызванные ими воспоминания — не те, которыми он хотел бы делиться.

— А зачем же тогда делать Мике такое смазливое лицо?

— Тебе не нравится, — решил Мика.

Я нахмурилась:

— Нет, не в этом дело. Зачем сейчас? Что мы выиграем оттого, что ты будешь таким? Только не говори мне, Жан-Клод, что это просто так. — Я оглянулась, чтобы взгляд, направленный на Жан-Клода, достался и Ашеру в другом конце комнаты. — Никто из вас не стал бы задавать себе такие хлопоты сегодня ночью, если бы не было причины. Вы оба только и ныли, что у нас не хватает времени подготовить к банкету каждого. — Я показала на Мику. — На это ушла куча времени, которое можно было потратить на иные цели. Так я вас обоих спрашиваю: что это нам дает?

Они переглянулись, потом Ашер задумчиво опустил глаза, будто все его внимание было обращено на отлично наманикюренные ногти. Меня это не обмануло.

— Выкладывай, — обернулась я к Жан-Клоду.

Он пожал плечами — не столько грациозно, сколько, пожалуй, смущенно.

— Мы наконец заставили Мюзетт дать нам полный список гостей. Она только три имени скрыла — те, которые входят в дар от Белль.

— Так, три таинственных гостя. И почему из-за них надо было Мику превращать в куколку?

— Один из вампиров, которые сегодня будут, примечает красивых мужчин. Мы с Ашером оба имели с ним по этому поводу конфликты, и не раз.

— И?

— Посадить такое манящее мясо прямо перед ним за столом, но не разрешить ему ни попробовать, ни прикоснуться, — нам это приятно.

— Сводите мелкие счеты, — сказала я.

Жан-Клод внезапно разозлился — это было видно по его лицу, по синему огню в глазах.

— Ты не поняла, ma petite. Белль послала Паоло терзать нас. Он должен был служить напоминанием, какими мы были, как были беспомощны. Мы доставались всякому, кому нас отдавала Белль, всякому. Она давала нас не всем подряд, но если наши тела в чужой кровати могли дать ей что-то, чего она хотела, она использовала нас и позволяла это делать другим.