Лазурный берег

Оперативную сметку Сергей Аркадьевич, конечно, проявил — взял у Жюля двадцатку, чтобы полчаса подождать в ночном кафе (выпил два бокала вина на десять двадцать в сумме, пятьдесят центов оставил на чай, девять тридцать сэкономил),— но осадок остался.

— Это моя вина, конечно,— потупился Перес— Я вас забыл предупредить про ботаническое растение. Это не просто кактус, это условный полицейский кактус. Если его нет на балконе, квартира есть свободна.

— Да я понял,—хохотнул Егоров.— Прямо как у Штирлица!

— Кто это? — нахмурился Перес.

— Как кто — разведчик наш знаменитый. Если бы не он...

Егоров осекся. Он недавно читал книжку про Штирлица. «Семнадцать мгновений весны». Ну, собственно, как читал... В общем-то, романов он не любил, предпочитал справочную литературу. Просто открыл и закрыл. Но первую страницу прочел. И на первой же странице рассказывалось, что Штирлиц снял загородный домик для встреч с агентами, и сторож никак не мог понять, почему у этого солидного мужчины бывают в гостях одни мужчины, и он заподозрил, что герр Штирлиц — гомосексуалист. Егоров вспомнил вчерашнее происшествие у дискотеки, и ототвращения его чуть не стошнило. Казалось бы, культурная страна, Франция, а по улицам свободно разгуливают толпы гомо, будь они не ладны, сексуалистов!..

Раздался звонок в дверь.

— Ну я им сейчас дам... — Егоров сжал кулаки. Щелккнул задвижкой.

На пороге стояли Плахов и Рогов.

— Вы где шляетесь?! — буквально заорал и затопал ногами Сергей Аркадьевич. Аж Анри вздрогнул. А на ком еще срывать злость, как не на подчиненных? Для этого они, в частности, и предназначены.

— Приобщались к европейской культуре,— буркнул Плахов.

— Сергей Аркадьевич, сейчас все объясним... — засуетился Рогов. Войдя в комнату, он увидел Переса и растерялся: — О... Привет, Анри.

Анри холодно кивнул. Молча. Пусть русские между собой разбираются, а он и одним внешним видом выразит презрительное отношение.

— Вы что себе позволяете?! — шумел Егоров,— В чужой стране! ГУВД наше на весь мир позорите!

— А что случилось-то? — прикинулся шлангом Плахов.

— Издеваешься?! — взревел Егоров.

— Белов пожаловался в полицию, что вы похитили его билет,— вмешался Анри.

— У народного артиста! — Егоров поднял вверх указательный палец.— Возмутительно!.. Человек собирался на свою премьеру! Многие другие достойные люди остались без пригласительных!.. А вы...

— Может, в России это и принято,— Анри попытался вложить в свой тон максимум сарказма,— а у нас...

— Какое принято! — возмутился Егоров.— Это у этих вот... цуциков... принято!

— Ах билет,— словно бы спохватился Рогов.— Так он нам сам его предложил. От чистого сердца... Я, говорит, фильм уже видел, и фрак жмет, а вы...

— Хватит паясничать! — отрубил Егоров.— Белов заявление написал! На вас бы дело завели. Если бы... Если бы не имидж фестиваля. Скажите Анри спасибо!

— Мерси! — хором выдали Плахов и Рогов. Получилось почему-то издевательски.

Анри демонстративно отвернулся. Дескать, не нуждаюсь я в вашей благодарности.

— Все, сегодня же все домой! — огласил Егоров вердикт.— Анри, когда самолет?

— Через три часа,— глянул Анри на часы. На самом деле, инициатором высылки шебутных ментов был он.

— Вы с нами? — поинтересовался Игорь у Егорова.

— А вот я, Плахов, останусь. Грехи ваши замаливать.

— Их в аэропорт отвезти? — обратился Анри к Егорову, по-прежнему игнорируя оперативников.

— Сами доедем,— гордо отказался Плахов.

— Не графья... — добавил Вася.

— Тогда, прощайте. Счастливая дорога!

Анри, гордо вскинув подбородок, покинул квартиру.

— Давайте вещи свои пакуйте,— приказал Егоров.— В Питере разберемся... Ишь чего удумали — билеты у артистов воровать! Вы бы уж тогда не представлялись, кто такие, а просто — р-раз ему в рыло...

— Была такая оперативная мысль,— признался Рогов.— Чисто гуманизм не позволил.

— Ну вот. И он бы не знал, кто вы. А вы... Собирайтесь, короче.

— Погодите, Сергей Аркадьевич,— остановил его Плахов.— Сейчас не до этого... У вас фотографии лишней нет?

— Чьей? — удивился Егоров.

— Вашей.

— Есть. От визы осталась. А зачем?

«Зачем» — пришлось объяснять довольно долго. Вася с Игорем и сами не были уверены во всех деталях своего плана. Зато, пока объясняли, прошло время и сам по себе отпал вопрос о самолете.

На речке, на речке, на том бережочке Мыла Марусенька белое...

Что же она могла еще мыть такое белое? Чрево?.. Но чрево — не белое. И вообще — внутри его на речке особо не помоешь. А все части тела, которые снаружи, Троицкий уже перебрал. Даже «белые зубы», хотя и они не вполне снаружи...

Поплавок дернулся. Троицкий подсек. Пусто. Тревога ложная. Не ловится на его удочку каннская рыбка. Второй час отлынивает.

И умиротворение не наступает. Тревожный сигнал. Раньше рыбалка всегда приводила Михаила Демьяновича в душевное равновесие. После всех стрелок-разборок, после СИЗО, после любых трагических происшествий, когда, бывало, и жизнь висела на волоске. Выйдешь к реке, забросишь удочки, смотришь на водную гладь, ветерок по камышам гуляет...

Троицкий вдруг грязно выругался. Коллеги взглянули на него с удивлением. А Троицкий вспомнил в тот момент, что в его фильме нет сцен рыбалки. Там герой расслабляется в баньке, за зеленым столом казино или' вообще на лошадях по полям скачет, как наскипидаренный (реальный Троицкий лошадей на дух не переносил). Как-то все по-гопнически, по-новорусски. А по-человечески — чтобы вот на рыбалке, на тихом озере — нету сцен. Не додумался он подсказать режиссеру. И сам киношник, мудила, не додумался. А ведь такое естественное художественное решение.

«Дерьмо фильм,— решил Троицкий. Эх... Поубивал бы всех, ей-богу».

Мыла Марусенька белое...

— Что же белое?

— Белое сердце,— подсказал Николай.

— Что-о? — изумился Троицкий.— Ну ты даешь. Скажи лучше, они тебя точно не заметили? Белое сердце...

— Обижаешь, Демьяныч,— вскинул голову Николай,— Я за ними, как мышка, проскочил.

— Хороша мышка... — Троицкий иронически оглядел мощную фигуру охранника.— Дальше рассказывай.

— Потом они по набережной прошлись, пива из магазина выпили и к этому портняжке. Улица Александра Третьего, дом восемь. И больше не выходили.

— Что за дом?

— Ателье проката и пошива одежды. Там он и живет. Соседи сказали, эмигрант из Ростова. Давно здесь,

— Из Росто-ова,— протянул Троицкий. Не клевало.

— Димон отзвонился,—подошел Серов,—Пока тихо сидят. Хозяин окна вымыл.

— В тихом омуте черти водятся,— Троицкий потер рукой лоб.— Зараза, опять разболелась...