Лебедь на обложке

И я вспомнил о Николке.

Месяца четыре назад Мизери (еще одна моя агентесса, вроде Аллы Сергеевны) прислала ко мне издерганного паренька. Как обычно – сначала прислала и только потом соизволила объяснить, что и как. Менталитет такой. У них там, в богеме, нормальному человеку просто не выжить, все со странностями. У Мизери их было несколько, и не последняя – потрясающая память. Мизери помнила все, только – вот беда! – не всегда вовремя. С днем рождения она поздравляла либо за месяц до, либо уж, как минимум, полгода спустя. К какому сроку взялась подготовить цикл статей, ей приходилось записывать в органайзер. Причем, именно – когда. Кому и что Мизери помнила прекрасно.

Вот и с Николкой так же получилось.

Он записался на прием, зажатый и неуверенный приплелся на первый сеанс. Видно было, что парню явно не по себе. Помятый вид, припухшие веки, синяки под глазами, щетина…

– Добрый день, – несколько недоуменно произнес я. Алкоголик дверью ошибся? Есть у нас этажом выше фирмочка по кодированию от запоев. Нет, не похож. Но в последнее время парень явно сдружился с бутылкой.

– Понимаете, я…

Телефон тихо тренькнул, я специально выкручивал громкость звонка на минимум, но посетитель услышал, вздрогнул.

Я взял трубку.

– Алло, Ромашка! Приветик, Мизери говорит! Узнал? Слушай, солнце, я тут к тебе чудо одно направила, вчера что ли… или нет? Ну, не важно. Чудо зовут Николаем, Николкой. Он фотохудожник, я про него статью недавно писала. Дико талантливый парень! Видел бы ты его сейшн в «Арт-хаусе»!

Второй недостаток Мизери (по паспорту, кстати, Маши Лобановой) – чрезмерная разговорчивость. И прерывать нельзя – потеряет нить, по ассоциации вспомнит какое-нибудь пропущенное сверхважное дело и ускачет.

– И тут, понимаешь, Ромашка, такая неприятность: он персоналку затеял, причем сам, без раскрутки. Ну, не дурачок ли? Денег назанимал. А она возьми и провались! И думать нечего:

Колесов не приехал, из «Dom»'а – тоже никого, не знали просто. Вот и пришло на выставку полтора человека. Представляешь, первая персональная выставка – и пустые залы! Один Николка из угла в угол бродит. Короче, бедняга уверился в своей абсолютной бездарности и впал в депрессняк. Вторую неделю сидит дома в обнимку с бутылкой. Ты уж посмотри, может, поможешь парню, а? Жалко ведь, сопьется. Думаю, где-нибудь в конце недели он заявится. Как проспится, так и заявится…

– Он уже пришел, – сообщил я. – Только что.

– Да? Ну, надо же! Быстро справился, не ожидала. Я же ему только вчера… Ой, блин! Извини, Ромашка, бежать надо! Через полчаса у «Космо» презентация! Новое приложение! Опаздываю.

Поки-чмоки!!!

Мизери отключилась. …Собственно, тогда с Николкой у нас мало что получилось. Незадачливый фотограф страдал от жестокого похмелья и несправедливости жизни. Да и случай тяжелый оказался – с наскока не возьмешь.

Мы провели еще пять сеансов, Николка постепенно оживал, и теперь мне нужен был завершающий штришок, Поступок, который окончательно вернул бы парню веру в себя.

Николка подошел почти сразу – телефон и двух гудков не успел сделать, – словно бы ждал моего звонка.

– Романлексеич! Здравствуйте!

– Николка, – сказал я донельзя официальным тоном. На том конце что-то прошуршало и замерло. Я живо представил себе Николку, вытянувшегося во фрунт.

– Слушай. Мне нужна твоя профессиональная помощь…

Конечно, я ничего не рассказал ему про Сашу. Незачем. Я повернул дело так, что некоему журналу, мол, очень нужны приватные снимки известной фотомодели. А искомая фотомодель как раз сейчас удалилась от всего мира в заслуженный отпуск, прячется в самых диких местах, чтоб не глазели праздные зеваки. Намекнул, что за естественность позы любой журнал отвалит кучи бабок, да и фотограф, сделавший подобные снимки, сразу станет сверхвостребованным.

Этим я его и купил.

Наутро Николка примчался ко мне за Сашиной фотографией.

Мешковатый джемпер и вытянутые джинсы не обманули и его. Наметанным глазом художника Николка сразу же разглядел настоящую Сашу за ее маскировкой.

– Вот это да! – он прищелкнул пальцами. – Какая девочка! Что-то раньше я ее не видел, новенькая что ли?

– Новенькая, – ответил я. – Только-только появилась. Поможешь?

Николка кивнул:

– Для Вас – что угодно, Романлексеич! – и еще раз украдкой глянул на Сашу.

Утренним рейсом он улетел в Феодосию.

Больше я его не видел.

*****

Саша сидела на теплом черноморском песке, любовалась морем, игривым и ласковым, как любимый щенок.

Дикий пляж пуст, вокруг – никого. Если закрыть глаза и не видеть давным-давно выброшенных каким-то неряшливым туристом проржавевших консервных банок, можно представить, что ты одна на всем свете.

И тишина. Только кричат чайки, и неугомонное море раз за разом с шелестом накатывается на пляж, отступает, снова накатывается – и так без конца.

Камни зашуршали под чьими-то ногами неожиданно. Саша вздрогнула, открыла глаза, привычным уже жестом накинула на ноги покрывало.

«Ну, кого там еще принесло!»

Саша обернулась.

По петляющей с мыса тропинке спускался парень. Нормальный, в принципе, парень, даже красивый, если бы не ежик трехдневной щетины. Шорты, цветастая гавайка, объемистая сумка через плечо… Неужели кто-то еще присмотрел ее место?!

Саша смерила незнакомца неприязненным взглядом. Он предпочел не понять намека.

– Привет! Загораешь?

Саша неопределенно кивнула. Не хватало еще с ним разговаривать!

– Можно мне с тобой?

Она совсем уже было собиралась ответить «нет», но дружелюбный тон, располагающая улыбка и неожиданно вспыхнувший на щеках парня румянец, заставили ее передумать.

– Садись. Места много.

Незнакомец представился Николаем, «можно Николкой», и, покраснев еще гуще, добавил, что он фотохудожник, а сюда пришел «на этюды»: снимать природу.

– Если я тебе мешаю – скажи. Мне всего-то надо пару снимков сделать. И я сразу уйду…

К собственному удивлению Саша ответила совсем не так, как хотела:

– Да нет, не мешаешь. Присаживайся – поболтаем. Скучно здесь сидеть одной целый день.

Николка оказался вполне сносным собеседником. В меру болтливым и не в меру веселым. Саша без труда включилась в разговор, с некоторым даже страхом ощущая в себе пробуждающуюся симпатию к Николке.

– Знаешь, – сказал он вдруг, – ты очень здорово смотришься вот так, у самой кромки. При хорошем освещении я бы взялся сделать такой снимок, что Сидни Кроуфорд умерла бы от зависти!