Лечебная собака

— Пошто, мужичок, животину мучаешь? — хмуро глядя на меня, поинтересовался он.

Не такой уж я и мужичок. Интеллигент все-таки. Ничего что маленький да невзрачный. Зато дух у меня большой! Я грудь — колесом. Приосанился.

— Чего это я его мучаю?! Я его охотиться учу!

Дед качает плешивой головой и недовольно трясет седенькой бородкой.

— Эх, дурень, ты старый! Разве так учат охотиться. Не обижаешься, да? —

— Ну, если аргументируете… то чего же обижаться-то, — бормочу я.

— Чего аргументирую-то? — трясет он опять своей бородкой, но уже весело. — Что ты дурень, что ли?

— Да нет, что я не так учу его охотиться.

— Это можно. Ты соображать-то умеешь?

— А то как же? Как никак шестнадцать лет учился!

Я опять грудь вперед. Знай, мол, деревня наших!

— Ну тогда соображай, — говорит он. — Сколько твоя собака пробежит параллелями, пока ты вот это поле, длиной в две версты, пересечешь?

— А верста чему равна?

— Ты и этого не знаешь?

— Это же не стандартная единица длины. Мы, инженеры, таких длин не касаемся.

— Ну, считай тогда, в каждой версте пятьсот саженей.

— И это для меня пустой звук!

Дед поднимает свою бородку высоко-высоко и пристально смотрит в небо. Я тоже смотрю туда. Там ничего не написано. Только жаворонки зависли.

— Эх! — безнадежно махнул он рукой. — Я и сам не знаю, сколько километров в версте. Выдавай — один к одному… Кажись, правильно будет.

Я морщу лоб и беззвучно шевелю губами. Я отвык от устного счета. Меня приучили вместо мозгов включать в работу машинку, и устный счет теперь тяжело дается.

Кирюша и дед глядят на меня с надеждой. А получилось слишком много, и я машинально произношу:

— О-го-го!

— То-то и оно! — радуется дед и его бородка трясется от смеха. — Вот теперь и соображай! Если пес по твоей глупости умается на этом поле, то что он будет делать на следующем?

— Лежать, высунув язык! — бодро отвечаю я.

— То-то и оно! А «ирландцы» начинает охотиться с третьего поля. Так что не спеши раньше времени собаку гонять, а то отобьешь у него всякую охоту к охоте.

Я растерянно смотрю на Кира, а дед утешает меня:

— Да ты не расстраивайся. Он сам все поймет, когда придет время. Пес у тебя — смышленый, не в хозяина. Ты его только осенью на охоту возьми, с птичкой познакомь.

— Да ведь я ж его — по книжному, — оправдываюсь я.

А он добродушно растолковывает мне:

— Это счастье, что собаки читать не умеют, а то точно бы разучились охотиться. Книжки-то про них обычно пишут бездари. Те, кто к этим клыкастикам и подойти по-человечески не умеет… А в общем-то, была б моя власть, я запретил бы всякую охоту. На зверя. И на птицу. Ведь все это — сплошная аморалка!

— Пьют, конечно, — поддакиваю я. — Много пьют! Но что касается меня, так я ни-ни! Понимаете?

И я хватаюсь за сердце.

Бородка деда снова взлетает вверх.

— Да причем тут это! Свинья грязи найдет. Не в пьяницах дело. Все зло — от нашей духовной бедности и скудоумия! Нравственность гибнет. Пока человек истребляет себе подобных — будет процветать насилие и войны будут. Мясоедство до хорошего не доводит. Вспомни Гитлера. Что этот людоед натворил!

— Гитлер был вегетарианец! — робко заметил я.

Дед нервно переложил спиннинг из одной руки в другу. Его бородка прицелилась в меня.

— Исторический факт! — утверждаю я уже уверенно.

В его глазах — растерянность и смущение. Бородка опускается вниз, словно обессилев.

— Ну да черт с ним, с Гитлером. В семье — не без урода… А все-таки рыбалка — лучше охоты! Она хоть человека не поганит. Так что переключайся на рыбу.

— Я пока не могу… Ружье купил, теперь оправдывать надо.

— Ну что ж, вольному воля. Только мы не те деньги считаем… Ну да ладно… Пошли, я тебе щуку дам.

Предложение прозвучало неожиданно, и я смутился.

— Нет, нет! — начал отказываться я. — Это мне уж совсем ни к чему.

— Это как раз тебе к чему! Щука большая — жену порадует!

Он решительно пошел к берегу.

— Ну, если разве для жены… — как бы нехотя соглашаясь я и как бы не спеша иду за ним следом.

А Кир, бодро размахивая хвостом, опережает нас обоих. Никакой выдержки. Никакого такта. Пес он и есть пес, и повадки у него сукиного сына!

* * *

Увидев огромную рыбину, наша хозяйка пришла в неописуемый восторг. Ее глаза засияли, а лицо просветлело.

— Вот это рыба! Ну, уж удружили!

Не окажи она нам столь восторженного приема и не начни столь бурно изливать свою радость, наш диалог пошел бы совершенно по-другому. А так ее эмоции сбили меня с толку. Почему-то мне ужасно захотелось оправдать ее надежды на быстрый и верный доход от ружья и моторной лодки.

— Как видишь, хорошо постарались! — сказал я с нескрываемой гордостью и торжественно вручил супруге подарок деда.

Она тут же подцепила щуку к динамометру и, не задумываясь, оттарабанила:

— Три сто. И того два двадцать три. А где еще семьдесят семь копеек?

Я не сомневался, деньги она умеет считать быстрее лучших ЭВМ, но я никак не мог сообразить, какие копейки она требует с меня.

Я перестал стаскивать сапоги и удивленно посмотрел на жену:

— Что еще за копейки такие?

Она, и глазом не моргнув, начала охотно объяснять:

— Ну, сдача с трешки. Я же тебе три рубая давала!

Ах, вот оно что… Ну уж дудки! Три рубля я уже положил в свою заначку и ни копейки с них не отдам. Ищите, мадам, дураков в другом месте.

— При чем тут твоих три рубля? — возмущаюсь я. — Эту щуку я сам добыл!

— Вот как! — удивляется она. — А каким же образом? У тебя же нет рыболовных снастей?

— Зато у меня есть ружье! И я бекасиником вмазал ей между глаз, когда она в воде дремала.

— А так разве можно?

— У кого ружье есть, тому можно! — уверенно говорю я и снова начинаю стаскивать сапоги.

Кажется, я убедил ее. В зеркале краешком глаз вижу, как она щуку в руках вертит, пытаясь у окна, где света побольше, получше рассмотреть щучью голову.