Лёд и порох

Мельница — это сильное место. Во-первых, она здоровая, как подводная лодка, выброшенная на берег. Во-вторых, тут редко кто бывает весенней порой, поэтому признаков жизни нет совсем.

Люся на ходу спрыгнула с коляски и побежала к двери.

На стук вышла очень яркая брюнетка лет тридцати — тридцати пяти. Я сразу почувствовала собственную женскую несостоятельность перед такой статью, фигурой и истинно царскими манерами. Глаза глубоко-серые, словно бархатистые, густые ресницы, безупречная кожа, красиво очерченные губы, лишь в уголке рта перебитые небольшим шрамом. Кто же посмел на такое совершенство руку поднять?

— Чем могу служить? — холеная белая рука легла на резной косяк.

— Мы новые владельцы Громовской усадьбы. Людмила Михайловна Шестакова и Ксения Александровна Татищева. — затараторила сестра, бесстыдно обшаривая глазами внутренние помещения, что сумрачным фоном виднелись за спиной хозяйки. — Наш гость, Дмитрий Хакасидис, вчера отправился в вашу сторону и пропал. Вы с ним случайно не виделись?

— Хакасидис? Какая фамилия непривычная. — глубокий гортанный голос словно пел каждое слово. Будь мужиком, слушала бы ее, забросив все дела.

— Он грек. — подала я голос.

— Гре-е-ек. — протянула хозяйка. — Ясно. Да, проезжал, но остановился и решил дождаться помощи.

— Что с ним? — всполошилась Люся.

— Да ногу наколол, вон в горнице сейчас. Добро пожаловать!

* * *

Приветливо распахнула дверь и пропустила нас внутрь.

Вот это порядок. Мельница стоит на воде, и ожидаешь сырости, но всюду чистота, порядок и свежий воздух. Нам отворяют очередную дверь, пропускают вперед и плотно закрывают за Апполинарией. Тьма и тишина.

— Эй, уважаемая, Вы что? — затарабанила сестра по двери, но куда там. Так глупо попались — как безмозглые вымершие птицы додо. Это же как втроем-то сглупили!

— Влипли мы. — констатировала я. — И спасать нас некому. Федя уехал давно, Дима, скорее всего, сидит как мы, а Тюхтяев о нас узнает через пару недель, не раньше. Надо было хоть маму предупредить, а то она на него сейчас не очень благосклонно смотрит. Так бы хоть телеграммку отбила, он на наше спасение всю королевскую рать отрядит. — оптимистично расписывала я своего рыцаря в сияющих доспехах.

— Ага, как расследовать дело — Фохта отправил, значит спасать тебя вообще непонятно кого выдал бы. — рассмеялась Люся.

Я представила команду мечты под руководством господина Оленищева, горного инженера, написавшего пару моих портретов и безнадежно влюбленного еще во времена сватовства Тюхтяева. Словно в позапрошлой жизни все было. А ведь памятны еще времена, когда я тихо жила в лавке провинциального саратовского купца Калачева и вообще не касалась этих сумасшедших интриг. Как причудливо изгибается жизнь, и сейчас она повернулась к нам явно не самым светлым боком.

— Люсь, что у нас есть?

— Ножи. Да и будь револьверы, здесь нет внутреннего замка, фиг что отстрелишь, кроме как себе ногу.

Вокруг нас царила непроглядная темень. Телефон с фонариком остался дома, так что пришлось ощупывать место вручную. Даже когда нас с Тюхтяевым тогда заперли в подвале, под потолком висела керосиновая лампа, а роковая мельничиха оказалась прижимистей.

— Эй! — заколотила в дверь сестра. — Ты почему нас-то заперла, если мужиками интересуешься?

Минут через десять раздались шаги и певучий голос сообщил, чтобы мы помалкивали. Целее будем.

— Они все четверо напали на нее. — безжизненным голосом сообщила доселе молчавшая ведьма.

— То есть эти четверо протухших трупов изнасиловали нашу хозяйку, а она решилась отомстить? — мотив понятен, и достоин уважения, если честно. Я бы тоже себя жалеть до смерти не захотела.

— Как это своевременно с их стороны признаться! — Люська пыхтела, расковыривая тяжелую древесину у петли.

— Это не они. Это муж ее рассказывает. Он видел все, но вмешаться не мог. Потому и руки на себя наложил. — этот синхронный перевод с потустороннего уже напрягает.

— Вот дурочка, если бы рассказала сразу, мы бы ей помогли, да просто бы зарыли их и все бы забылось. — подала гениальную мысль Люся. — А Дмитрий-то ей зачем?

Апполинария помолчала.

— Он же мужчина. Приходил сюда, смотрел, вопросы всякие задавал. Она теперь не очень хорошо к мужчинам относится.

— Глупо было бы думать иначе. — вздохнула моя младшенькая. И как же Хакас справился с тем, что она пережила? Я ни разу их не спрашивала об этом, но Люська закрыла ту страницу своей биографии и живет дальше. А мельничихе с мужчиной не повезло.

Люськин нож сломался и с матюками она изъяла мой.

— Апполинария Павловна, сейчас самое время вызывать Ваших призраков. — прошипела главная воительница. — Пусть уже сделают что-нибудь.

— Я не умею так. Они или сами приходят, или нет. — расплакалась девочка.

Не то все. Неправильно. Сами же пришли — и за чем? За этим? Он огромный, сильный. Руки не барские, со шрамами — значит злой. И когда выспрашивал всякое с дружком своим — все на дом косился. Чует, небось — зверь. Рука не поднимается убивать того, кто не причастен, но как иначе-то? И этих трех надо куда-то деть… Увести бы… Или самой уходить.

Женщина расхаживала по комнате, бормотала себе под нос и не выпускала колуна из рук. В углу горницы, привзанный к той самой лавке, лежал чужак. Получеловек-полузверь.

— Ты зачем так? — неожиданно тихо спросил он.

— Надо. — бросила женщина и еще быстрее зашагала по кругу.

— Девчонок-то отпусти. — не может он просить за других. Это хитрость какая, обман.

— Молчи!

— Те люди обидели тебя или твоего мужа? — продолжал ввинчиваться в виски его голос. Полузверь словно и не был распластан для свежевания, участливо смотрел на нее. Так смотрел лишь муж на заре знакомства.

А отчего бы и не поговорить?

— Они? Они не обидели… — выдавила из себя женщина и села чуть поодаль, прямо на выскобленный пол. — Пришли и взяли, что захотелось. В своем праве были… А опосля я свое право взяла.