Лёд и порох

— А как насчет перевода в другой сектор? Дельце здесь одно нехорошее вышло — с мертвецами, прости Господи. Съездите, ознакомитесь. За местной полицией приглядите. Может и присоветуете что. А там, глядишь, и в следственной части вакансия найдется, раз уж в политике Вы разочаровались.

Все же знает, рыжий аспид. Это ж додуматься — с того света за ней вернулся.

— Как прикажете. Куда ехать нужно?

— В Белозерск, Новгородской губернии.

И смотрит так испытующе.

— Сегодня же и выеду.

— Да-да. Можете быть свободны.

Федор вышел и только за дверью разжал кулаки. А Тюхтяев еще долго не моргая изучал филенку двери. И что-то остро ныло под ребрами. Погода, все-таки, в Петербурге — не очень.

* * *

Меньше недели тут живем, а уже надоело все до чертиков. И природа эта никчемная, и погода, которая совсем без ума, и я сама, донельзя уставшая от войны с ветряными мельницами. Только совсем тупой человек не поймет природу внезапно проснувшегося педагогического дара Хакаса — нас, а конкретно меня, сюда сплавили из столицы. Просто с глаз долой. Неужели я так безнадежна?

Дима следил за настроением в рядах и давал нагрузку ровно так, чтобы я падала в постель без сна, но во время пробежек в голове пульсировала только одна мысль. В разных вариациях. От меня избавились. Выслали. Заперли.

Это оказалось по-настоящему обидно, что бы я не пыталась себе внушить. Конечно, я могу найти очередное, сто двадцать пятое оправдание бывшему жениху, но доколе мне нужно будет извинять его перед собой? Что я — собачонка, которую можно вот так выкинуть на мороз? Ладно, не на мороз, но все же… От обиды прибавлялись силы, и пробежки уже не казались изощренным мазохизмом. Круг, другой, третий.

Постепенно столица становится бесконечно далекой, равно как и все, что произошло со мной там. А так-то и верно — мы все из одного пространства. Просто заехали отдохнуть в музейную деревеньку.

Бегом, на полусогнутых, ползком, встали, повторили.

А этот небось сидит сейчас где-то в убогом своем казенном кабинете. В тепле и покое.

Еще пять кругов бегом.

И вот уже нет эмоций, когда вспоминаю человека, поставившего с ног на голову мою жизнь. Поступай, как знаешь, Михаил Борисович. Я сдаюсь. Есть только цель, которую поставил командир и я к ней бегу. Да бегу, бегу.

* * *

— Барыня, там опять с полиции пришли. — мрачно сообщила Матрена.

Уже привычный, по-своему милый Тихон Иванович Братолюбов с нескрываемым восхищением ловил каждое слово своего спутника, который мрачной акулой рассекал наш двор. Конечно, каждый камушек тут знает, выучил его Хакас на свою голову.

— Анна Степановна, приветствую! — поклонился, ручку поцеловал. С Люсей и Димой поздоровался, на мне остановил тяжелый взгляд. — Ваше Сиятельство.

— Рады встрече, Федор Андреевич. — мама приказала подать еще приборов.

— Господа, мы здесь все по тому делу. — Тихон Иванович не терял надежды удержать в своих руках нить разговора. — Господин Фохт прибыл из Санкт-Петербурга по распоряжению Особого департамента…

— Я сам, — прервал его Фохт и углубился в свои записи. — Госпожа Шестакова и графиня Татищева обнаружили тело мещанина Леонтьева 10 марта сего года?

— Да, Федор Андреевич. — Люська старательно держит серьезность на лице.

— При каких обстоятельствах?

— Мы… — Люся оглянулась.

— Мы гуляли. Очень, знаете ли, полезными врачи считают моционы на природе. — медовым голосом добавила я.

— Да, конечно, Ваше Сиятельство. — он отметил что-то в записях. — Одни гуляли?

— Да. Господин Хакасидис присоединился к нам позже. Мы каждый день так гуляем. С утра, после завтрака, днем и вечером.

Тут Фохт не выдержал, поймал взгляд Димы и дождавшись кивка уполз бровями под аккуратно уложенные волосы.

— А сам господин Хакасидис?

— Мой жених. — твердо заявила Люся. Первый раз, между прочим, прилюдно это озвучивает.

— Поздравляю вас обоих.

Родственнички устроились поближе друг к другу.

— Вам знаком этот человек?

— Нет. — хором ответили все.

— Ясно. Тихон Иванович, опросите пока прислугу, а я с дамами пройду на место происшествия. — и не оглядываясь вышел из-за стола.

— Ксюх, может ты с ним сама сходишь? — прошептала Люська, натягивая уже непривычную тальму.

— Нет. Он приглашал нас обеих, тем более, это ты углядела этого паршивца. Вот лежал он там с осени, так бы и лежал. — мне тоже диковато было уже в женское наряжаться.

— Ксюш, а ты сама как думаешь, с чего это он вдруг приехал?

— Да понятия не имею. — откуда он вообще свалился на мою голову?

— А вы с ним так и не разговаривали с того раза?

— Нет.

— Так может уже пора?

— Так может уже не о чем?

Мы с Люськой старались не красться, но это уже был рефлекс.

— И чего же вам, барышни, дома не сиделось? — холодно осведомился наш гость.

— Федь, ну здесь-то можно с нами по-человечески разговаривать? — первой не выдержала Люська. — Ты же все уже понял. Димка нас в это болото усадил отрабатывать наблюдение. Вон и яма наша. Можно подумать, ты сам осенью тут не лазил.

— Людмила Михайловна, я здесь при исполнении. — строго осадил он мою покрасневшую сестренку. — И тот факт, что я здесь бывал осенью, не упрощает это дело.

— Вы с Димой здесь занимались? — уточнила я, пытаясь предотвратить еще одну ссору.

— Да. — ответил Фохт не глядя на меня.

— В этом же болотце?

— Тогда все замерзло уже, без ямы обходился. — сложное выражение лица. Ностальгия по более счастливым временам что ли?

Федя ловко скакал по кочкам, рассматривал следы, изрядно потоптанные полицейскими.

— Федь, я тебе как медик могу сказать, что труп тут несколько месяцев лежит.

— Ну не может же быть, что мы оба тут постоянно проходили и не заметили. — он всерьез расстроен тем, что две салаги нашли то, что экспертам не удалось.

— В этом месте плохой грунт. — заметила я, но уже слишком поздно. Превосходные шерстяные брюки до середины голени украсила болотная жижа. — Помочь?

— Обойдусь. Можете быть свободны.

— Федор Андреевич, скоро баня будет готова. Я бы посоветовала воспользоваться, а то простынете, не дай Господь. — беспомощнее, чем хотелось бы, прозвучало.