Лёд

За переходом между вагонами я-онопривстало, опираясь плечом о закрытые двери купе. Только теперь, когда захотело сглотнуть слюну — тяжелую, липкую, холодную — поняло, что это не слюна стекает по небу и склеивает гортань.

Я-оноотняло платок от лица, поглядело на красные пятна. Мысли со спокойствием лунатика стремились далее. А вот если бы сжечь эту кровь в пламени тьвечки…

Замигало. Солнечный пурпур вливался через окна в коридор, все тонуло в теплых лучах заката: господин Фессар, его лысина красного дерева, темные панели, узорчатые коврики.

Я-онооткашлялось.

— Благодарю.

— Совершенно все это странно, — просопел турок. — Сам уже не знаю, во что верить. Так скажите же, нас тут никто не слышит, одни мы — вы можете говорить? Вы хорошо себя чувствуете? — скажите же: есть у вас эта технология или нет?

Я-оноподняло голову.

— Это вы выбросили Пелку с поезда.

— Что? Кого? Чего?

Я-оновытянуло к нему руку с окровавленным платком; тот гневно оттолкнул ее. Поезд дернуло, турок скакнул вперед. Я-онооперлось плечом в стенку, вонзило локоть в ребра Фессара. Перед глазами мигнул сжатый кулак. Два тела грохнули в двери купе, в боковую стенку коридора, резные оковки, металлические рамы, стекло, дерево и зимназо. Он сопел и шипел сквозь стиснутые зубы — какие-то слова по-турецки, ругательства, угрозы, имена святых? Поезд мчал, тук-тук-тук-ТУК. Освободив полы пиджака, я-оноизо всех сил толкнуло турка в грудь. Тот полетел назад, хотел схватиться за ручку окна, не схватился, страшно ударился о дверной косяк и упал, как подрубленный, сложившись вдвое, словно желал присесть, с заброшенными за спину руками, с безжизненно опущенной головой, согнутый в странный крендель конечностей в узком коридоре Транссиба. Светлый кармин разливался по гладкому черепу словно глазурная поливка — красная жидкость под красным светом. Я-оноподняло платок.

— …подождать, пан Бенедикт, это моя вина, я…

Панна Елена, запыхавшись, встала в проходе, с рукой, разогнавшейся в жесте растерянности — жест угас, ладонь опала на губы девушки, подавляя окрик.

Елена глянула на неподвижное тело Юнала Фессара — выражение ее болезненно-бледного лица такое же серьезное, глаза не мигают, вдох, выдох, вдох — она подняла голову, глянула через плечо и прижала ухо к двери ближайшего купе. Из стянутых в кок черных локонов она вынула тонкую шпильку. Отодвинув ножкой в кожаной туфельке перегораживающую коридор ногу турка, панна Елена присела перед этой дверью и в пять ударов сердца вскрыла этой шпилькой патентованный замок купе первого класса.

— Ну, давайте! Хватайте его! Уже зовут на ужин, народ идет! Вы за руки. Раз-два. В средину.

И сказав это, она схватила труп под колени.

О скрытых талантах панны Мукляновичувны и других неявных делах

В пять ударов сердца вскрыла этой шпилькой патентованный замок купе первого класса.

— Ну, давайте! Хватайте его! Уже зовут на ужин, народ идет! Вы за руки. Раз-два. В средину.

И сказав это, она схватила труп под колени. Я-оноспрятало платок в карман и схватило купца под мышки. Девица тянула, но турок был тяжелый и неудобный, при этом складывался — корпус, конечности, голова — словно поломанная кукла, и все время чем-то цеплялся за косяк, за дорожку, за мебель внутри купе. Ожидало, что вот-вот раздастся глухой стук, словно от деревянного манекена. В конце концов, я-оноизо всех сил пихнуло его на пол возле кровати; тот сложился наполовину. Панна Мукляновичувна подтянула юбку, открывая икры в белых чулочках, чтобы снова перескочить над телом. Она с размаху захлопнула дверь, закрывая ее чуть ли не в последнюю минуту — сразу же услышало голоса и шаги, кто-то даже стукнул в стенку купе, проходя мимо. На лице Елены уже не было болезненной бледности. Прижавшись спиной к двери, она дышала очень быстро, бюст вздымался в астматическом ритме: каждое поверхностное дыхание делало каждое последующее дыхание еще более мелким. Ей пришлось выждать с минуту, чтобы выдавить из себя слово.

— Пятно.

— Что?

— Кровь!

Я-онокоснулось слепленных свертывающейся кровью усов.

— На дорожке в коридоре! — прошипела Елена.

— Но ведь то могла быть и моя, правда? Они так и подумают.

Я-оноснова вынуло платок и прижало его к носу.

— Ладно, — вздохнула панна Мукляновичувна. — Чье это купе?

Покосилось над платком. На секретере стояла портативная пишущая машинка с вставленным листком, рядом куча толстенных книжек. На покрывале мужская пижама в восточных узорах. Из стоящего под окном саквояжа выглядывали одежная щетка и деревянная колодка.

— А вдруг ему захочется по дороге на ужин заглянуть к себе?

Девушка прищелкнула язычком.

— Тогда придушим веревкой.

Она подошла к окну.

— Помогите мне.

Я-онодернуло рукоятку. Панна Мукляновичувна потянула раму до самого низа. Ветер ударил с шумом и свистом; листок в машине залопотал словно флажок, фррр, одеяло сползло с подушек, дверца гардероба стукнула о стену.

Я-оноглянуло на турка и, вздохнув, село на постель.

— Не справимся. Слишком тяжелый. Тут полтора метра от пола. Кто-нибудь может увидеть.

— Это кто же? И что увидит, пан Бенедикт.

— Мы вон как намучались, чтобы только сюда его притащить! Вот только представьте: ногами или головой, выпирает такой полутруп в Азию и махает ручонками на ветру. А если войдем тут в поворот, достаточно, чтобы кто-нибудь глянул в окно.

— Вот вы какой! Честное слово, прямо «Ода к радости».

— Опять же, он уже успел загадить ковер.

— Вот и посидите на нем, свесив руки — он сгниет тут, цветочки вырастут.

— Ха-ха-ха.

— И пожалуйста! — Обиженная, она отряхнула руки. — Я и не навязываюсь. Пан Бенедикт может продолжать в соответствии с со своими замыслами, прошу прощения, если помешала. — Елена направилась к выходу. — Ну да, конечно, пора на ужин. До свидания.

Не поднимаясь, я-оноперехватило ее в поясе. Когда вагон дернулся, девушка потеряла равновесие; я-оностиснуло ее еще сильнее, снова упустив при этом платок.

— Что это вы себе позволяете!

— А мы, убийцы, известны своими свободными обычаями. Там есть чистые листы?

— Есть несколько.

— Нужно как-то вытереть эту кровь. Насколько удастся. И чтобы не впитывалась в ковер. А то представьте себе: возвращается человек в собственный compartiment [105] ,а на полу, ни с того, ни с сего, огромная лужа крови.

— И труп в шкафу? Все видели, что турок вышел с вами.

105

Отделение, купе (фр.)

— Так дайте же мне их.

Елена вытащила стопку листков, прижимаемых к столешнице французским словарем. Глянуло. Половину первой страницы занимало гидрографическое описание окрестностей Тюмени (множество речек и протоков, длинные водные пути) на сухом французском, все напечатано с огромным количеством ошибок, целые слова забиты, буквы, запечатанные другими буквами; после этого шли сплошные строки из одной буквы: ааааааааааааааааааааа, bbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbb, ссссссссссссссссс и так далее.

— Давайте мне только чистые, эти оставьте, а то он узнает, что кто-то забрал.

Смявши листок в руке, я-оносклонилось над головой Фессара.

— И что, он будет сильнее тронут этим, а не лужей крови у кровати?

Панна Елена глядела сверху, указывая пальцем.

— Тут. И тут. Вон там. И еще здесь.

— Я начинаю понимать несчастного Макбета, — заговорило-было я-оно.

— Поспешите, пан Бенедикт, ведь он в любой момент может вернуться с ужина.