Леди Ариэлла Уоторби

Мир в моем сердце медленно разрывался на части… рушился, раня осколками.

Но ответить придется. И расправив плечи, я попыталась решительно произнести, но… голос сорвался и сдавленным шепотом тихо сказала:

— Клянусь.

Лорд Эртан кивнул и обратился к герцогу:

— Берете ли вы, лорд Дэсмонд Грэйд, эту женщину? Обещаете ли ей свое покровительство и защиту?

— Да, — величественно ответил герцог.

Капитан кивнул и перешел к заключительной части речи:

— Властью, данной мне императором Ринерии, правом капитана данного корабля, объявляю вас мужем и женой. Лорды, приветствуйте лорда и леди оттон Грэйд.

Мир задохнулся тьмой.

* * *

Я открыла глаза и увидела потолок из отполированного светлого дерева, тускло освещенный ровным спокойным светом явно магического огня.

— Нюхательные соли все же придется приобрести, — голос герцога узнала сразу.

Вздрогнула, резко повернула голову и обнаружила лорда в одних брюках, возвышавшегося над постелью.

— Рад видеть, что вам уже лучше, леди оттон Грэйд, — с улыбкой произнес герцог.

Мне мгновенно стало значительно хуже. Настолько, что даже на вежливый полагающийся в таких случаях ответ не хватило ни моральных, ни физических сил.

— Леди оттон Грэйд, прекращайте это дело с обмороками, — холодно приказал герцог.

И развернувшись, ушел к столу, где, по-видимому, все это время изучал личный дневник матушки Иоланты.

Несколько минут я лежала, старательно сдерживая слезы и пытаясь осознать случившееся. Родовой брак! Родовой… Если я права, должна заметить — моей крови оттон Грэйд не коснулся…

— Я несколько поранил вас, — не поднимая головы, произнес герцог, — надеюсь, вы понимаете, что это было вызвано исключительно объективной необходимостью.

Медленно окинула себя взглядом — на безымянном пальце правой руки обнаружился бинт. На нем проступило крохотное пятнышко крови… Да, родовой брак. Варварский языческий обряд, дозволенный лишь некоторым аристократическим родам… Правда, имеется один нюанс.

— Лорд оттон Грэйд, — начала я, садясь на постели.

— Дэсмонд, — не соизволив даже повернуться, поправил герцог.

Матушка Иоланта была совершенно права, заметив как-то, что лордам присущ чрезмерный авторитаризм.

— Лорд оттон Грэйд, — упрямо повторила я.

Усмехнувшись, его светлость одарил меня насмешливым взглядом, но неожиданно холодно произнес:

— Ариэлла, наедине вы обязаны называть меня по имени. Это первое предупреждение, после третьего единственной формой обращения для вас станет «мой господин».

После данной тирады герцог вновь вернулся к бумагам. Я была ему благодарна за это — оттон Грэйд избавил от необходимости «сохранять» лицо. А мне оказалось неимоверно сложно сдержаться.

Несколько минут просидев на кровати, я медленно поднялась, прошла к своим так и не разобранным дорожным сумкам, присев, достала из бокового кармана томик «Священных жизнеописаний», некогда подаренный матушкой Иолантой, и вместе с ним вернулась на постель, за неимением второго стула вынужденная устроиться на ее краешке. Тисненную золотом кожу переплета невольно погладила пальцами — глупая детская привычка — и раскрыла книгу на середине.

«Испытания Пресвятой шлет лишь самым возлюбленным из детей своих, ибо они закаляют душу и оплетают сталью характер. Испытания — путь сильных, тернистый и трудный, но лишь он ведет на вершину горы. Испытания — ступени великих, возводящие к самим небесам. Не убоись трудностей…»

— Ариэлла, — оклик герцога Грэйда вынудил прервать чтение, — мне кажется, вы намеревались задать вопрос.

— Я пришла к выводу об ошибочности своего намерения, — сухо ответила супругу, не поднимая головы.

— Что ж, — я определенно услышала его усмешку, — в таком случае готовьтесь ко сну, леди оттон Грэйд.

Томик в моих руках дрогнул.

Медленно, очень медленно я подняла голову и посмотрела на мужчину, все так же увлеченно читающего уворованный личный дневник. Герцог читал внимательно, выписывая какие-то сведения на кусок желтого пергамента, который буквально поедал слова и фразы — они попросту растворялись в нем. И мне было бы крайне любопытно узнать, какие именно сведения выписывает лорд оттон Грэйд, однако смотреть на полуобнаженного лорда оказалось выше моих сил, я отвела взгляд.

— И поторопитесь, — продолжая просматривать артефакт, произнес герцог.

Захлопнув томик, я отнесла его вновь в сумку, а затем открыла отделение с одеждой. Выбор ночной рубашки для брачной ночи — трепетное действо.

— Можете лечь и вовсе без одежды, ночь будет жаркой.

И мне мгновенно вспомнилось его полное злой угрозы: «Ариэлла, посмеете попытаться сорвать брачную церемонию, и я консумирую наш брак этой же ночью. Я ясно выразился?!» Руки задрожали… Стремительно повернув голову, поняла, что герцог наблюдал за мной. Украдкой, старательно демонстрируя полное безразличие и не желая, чтобы данный факт стал мне известен, так как мгновенно вновь вернулся к изучению украденного.

— Вам нравится издеваться надо мной?! — вопрос сорвался прежде, чем я его осознала.

Осознала и испугалась… последствий. Но герцог отреагировал спокойно, заявив мне:

— Откровенно говоря — да.

— Прискорбно осознавать, что вы гордитесь собственными пороками, — резко произнесла я.

— Издевательство над ближним — порок? — весело переспросил лорд оттон Грэйд. — Что ж, полностью с вами согласен. Кстати, всегда считал наличие храмовников откровенным издевательством над чувствами здравомыслящих людей.

Я замерла. Вновь взглянула на герцога и, не желая вступать в дискуссию на религиозную тему, пояснила:

— Речь шла об издевательстве над теми, кто беззащитен и значительно слабее.

— Это вы себя назвали беззащитной и слабой, Ари? — закрыв тетрадь матушки Иоланты, герцог развернулся и сообщил: — Дорогая, отныне вы одна из самых защищенных леди империи, и да — менее всего я склонен считать вас слабой, леди Грэйд.

Комплимент с сомнительной подоплекой. Я не стала отвечать и, взяв пижамный костюм из плотной серой ткани, поднялась. Эту пижаму матушка Иоланта выдала перед поездкой на гору Девы Эсмеры, которую я совершала с сестрами второго столичного монастыря Всех святых. В нашем лицее не возбранялось носить как белье по собственному вкусу, так и ночные рубашки, но в паломничество мы отправлялись в казенном одеянии, столь же сером, как и уныние монашек. Собственно, тогда не надела пижаму ни разу, чем спровоцировала недовольство сестры Торин, которая, увидев, как я укладываюсь в длинной ночной рубахе, громогласно объявила меня распутницей и после обращалась не иначе, как презрительно поджав губы. Но я все равно спала в ночной рубашке, потому как пижама была жесткая, неудобная, натирала кожу, кололась, и в ней вообще отдыхать не представлялось возможным… до сего дня. И прижав ткань к груди, я направилась переодеваться за ширму.

— Ариэлла, — прозвучало, едва я ослабила шнуровку платья, — удовлетворите мое любопытство, — ранее в этом пережитке монастырского прошлого вам спать доводилось?

— Многократно, — не моргнув, солгала я.

— Да? — удивленно-издевательский вопрос. — И бирка вам ничуть не мешала?

В ужасе взглянула на ворот сорочки и увидела бирку с указанием «Изготовлено по заказу 448 для монастыря Девы Эсмеры». Краска жгучего стыда залила щеки.

— Ариэлла, не будьте ребенком, — вновь заговорил оттон Грэйд, — поверьте, вас не спасет даже монашеская ряса. Ступайте в комнату с удобствами, приведите себя в порядок и ложитесь спать, не то я уложу вас лично.