Леди и джентльмены

— Конечно же, идите, — ответил мужчина со скучающей физиономией. — Я бы с удовольствием составил вам компанию, но дело в том, что я здесь живу.

— Не верю, — решительно заявил Сомервилл. — Он просто пошутил, а какая-нибудь глупая женщина приняла его слова всерьез.

Но слух креп, обрастал подробностями, терял очарование, превращаясь в факт. Джой не появлялся в клубе больше недели, что само по себе служило подтверждением слуха. Вопрос, занимавший всех, переменился: кто она и как выглядит?

— Она не нашего круга, или мы что-то услышали бы от ее знакомых, — резонно указал Сомервилл.

— Какое-нибудь дитя, которое приглашает нас на танцы и забывает про ужин, — предположил Джонни Булстроуд, которого все звали Малыш. — Старики всегда влюбляются в молоденьких девочек.

— Сорок — это не старость, — строго осадил его Питер Хоуп, редактор и совладелец еженедельника «Добрый юмор».

— Но и не молодость, — упирался Джонни.

— Тебе повезет, Джонни, если это окажется девочка, — заметил Джек Херринг. — Наконец-то тебе будет с кем поиграть. Я частенько жалею тебя, потому что твои собеседники сплошь взрослые мужчины.

— После определенного возраста они становятся скучноваты, — согласился Малыш.

— Я надеюсь, это здравомыслящая, приятного вида женщина лет тридцати с небольшим, — предположил Питер. — Лавридж… он такой милый, а сорок — идеальный возраст для женитьбы.

— Что ж, если я не женюсь до сорока… — начал Малыш.

— Ну что ты волнуешься? — прервал его Джон Херринг. — Ты же такой славный мальчик. В следующем сезоне мы устроим бал в твою честь, выведем тебя в люди и, если ты покажешь себя с лучшей стороны… сможем передать в надежные руки.

Наступил август. Джой уехал в отпуск, так и не появившись в клубе. Даму звали Генриетта Элизабет Дун. В «Морнинг пост» написали, что она связана родственными узами с Дунами из Глостершира.

— Дуны глостерширские, Дуны глостерширские, — пару раз повторила мисс Рэмсботэм, репортер светской хроники, которая вела раздел «Письмо Клоринде», обсуждая этот вопрос с Питером Хоупом в его кабинете в редакции еженедельника «Добрый юмор». — Я знала Дуна, которому принадлежал комиссионный магазин на Юстон-роуд. Он купил небольшое поместье в Глостершире. Может, речь о них?

— В свое время я держал кошку, которую звали Элизабет, — сказал Питер Хоуп.

— Не понимаю, при чем тут это.

— Разумеется, ни при чем, — согласился Питер. — Но кошку я очень любил. Странно она вела себя для кошки… никогда не общалась с другими кошками и терпеть не могла находиться вне дома после десяти вечера.

— И что с ней случилось? — спросила мисс Рэмсботэм.

— Упала с крыши, — вздохнул Питер. — Так к ним и не привыкла.

Бракосочетание состоялось за границей. В англиканской церкви в Монтрё. Мистер и миссис Лавридж вернулись в Лондон в конце сентября. Члены клуба «Автолик» купили в складчину чашу для пунша, отправили молодоженам вместе с визитками и с нетерпением ждали возможности увидеть новобрачную. Но приглашения не поступило. И Джой в течение месяца в клубе не появлялся. Затем, во второй половине одного туманного дня, проснувшись от дремы с потухшей сигарой во рту, Джек Херринг заметил, что в курительной комнате он не один. В дальнем углу, у окна, Джозеф Лавридж читал журнал. Джек Херринг потер глаза, потом поднялся и пересек курительную.

— Поначалу я подумал, что мне все это только снится, — вечером того же дня рассказывал Джек другим членам клуба. — Но он сидел у окна, пил, как и всегда в пять часов, виски с содовой, тот самый Джой Лавридж, которого я знал пятнадцать лет. И все же не тот. Ничего в нем не изменилось, ни лицо, ни волосы, ни фигура, и одежда осталась прежней, но передо мной сидел другой человек. Мы проговорили полчаса, он помнил все, что знал Джой Лавридж. Я не мог понять, в чем дело. Потом, с ударом часов, он поднялся, говоря, что должен быть дома в половине шестого, и тут мне открылась истина: Джой Лавридж умер, передо мной сидел женатик.

— Твой невнятный психологический анализ нам ни к чему, — указал Сомервилл. — Мы хотим знать, о чем вы говорили. Мертвый или женатый мужчина, который может пить виски с содовой, должен отвечать за свои действия. Что хотел сказать этот парень, отрезая нас от себя? Он спрашивал о ком-нибудь? Попросил кому-нибудь что-то передать? Пригласил кого-то к себе?

— Да, спрашивал практически обо всех. Я как раз к этому подхожу. Но никому ничего не передавал. У меня не создалось ощущения, что он хочет восстановить с нами прежние отношения.

— Что ж, завтра утром я пойду к нему на работу и, если придется, силой прорвусь в его кабинет, — заявил Сомервилл. — Слишком уж это становится загадочным.

Но Сомервилл вернулся лишь для того, чтобы ввергнуть членов клуба «Автолик» в еще большее недоумение. Джо принял его радушно, поговорил о погоде, о нынешней политической ситуации, с радостью выслушал все сплетни, касающиеся прежних друзей, но сам никакой информацией не поделился. Миссис Лавридж чувствует себя хорошо. Родственники миссис Лавридж здоровы. Но в настоящее время миссис Лавридж не принимает.

Члены клуба «Автолик», располагавшие свободным временем, превратились в частных детективов. Выяснилось, что миссис Лавридж — красивая, элегантно одевающаяся дама лет тридцати, как и надеялся Питер Хоуп. В одиннадцать утра миссис Лавридж ходила по магазинам Хэмпстед-роуд. Во второй половине дня в заказанной карете отправилась на прогулку в парк и, как отметили детективы-любители, с живым интересом наблюдала за людьми, сидевшими в других каретах, но, судя по всему, знакомых не встретила. Обычно карета к пяти часам подъезжала к редакции Джоя, и мистер и миссис Лавридж вдвоем отправлялись домой. Джек Херринг, как самый давний друг Джоя, побуждаемый другими членами клуба, несколько раз приходил к нему домой без приглашения. Его принимали, но, увы, миссис Лавридж отсутствовала.

— Никогда больше к нему не пойду! — в сердцах заявил Джек. — Она была дома, я знаю. Пусть сидят друг с другом.

Недоумение уступило место негодованию. Время от времени Джой, напоминая собственную тень, прокрадывался в клуб, где когда-то все, вставая, приветствовали его улыбкой. Теперь же односложно отвечали на задаваемые им вопросы и отворачивались от него. Однажды днем Питер Хоуп застал его одного. Джой Лавридж, сунув руки в карманы, стоял у окна, спиной к комнате. Питеру было пятьдесят — так он говорил, — может, чуть больше, поэтому сорокалетних мужчин он воспринимал мальчишками. И Питер, ненавидевший загадки, с решительным видом подошел к нему и хлопнул по плечу.

— Я хочу знать, Джой, я хочу знать, то ли мне относиться к тебе по-прежнему, то ли вычеркнуть из списка друзей. Давай с этим разберемся.

Джой повернулся к нему, и на его лице читалась такая мука, что у Питера защемило сердце.

— Ты представить себе не можешь, как мне тяжело. Все эти три месяца я сам не свой.

— Причина в жене, как я понимаю? — спросил Питер.

— Она милая женщина. У нее только один недостаток.

— Но похоже, очень серьезный. Я бы на твоем месте попытался избавить ее от него.