Леди и война. Цветы из пепла
Шрифт:
– Есть люди, которые подчиняются напрямую мне…
Дни становятся короче, и Кайя смиряется с необходимостью продолжать путь в сумерках.
Еще неделя или две, и поутру появится лед.
– …вернее, любой, кому я отдам приказ, его исполнит. Но только мой. Люди Гайяра будут долго думать, следует ли слушать Деграса. Мои способны проигнорировать приказы обоих, равно как любые иные…
Вассал моего вассала – не мой вассал.
И каждый рыцарь – главнокомандующий для своей свиты, сколь бы крохотной она ни была. Что уж говорить о тех, кто собственную армию имеет?
Но
Аллоа.
Распахнутые настежь ворота. Туман, скрывающий стены, рыхлый, зернистый. Он стелется по земле, и кажется, что город стоит на раздавленном облаке.
– Держись за мной. – Кайя не оборачивается, не сомневаясь, что я подчинюсь.
Слева и справа рыцари. Стальная змея разделяется надвое. Щиты подняты. И я чувствую себя запертой в железной коробке. Пытаются и поводья перехватить, но здесь наша светлость возражает. Мы не настолько беспомощны и неразумны.
Трубят рога.
И под грозный рокот барабанов мы движемся. Медленно – Кайя слушает город. Людей, которые ждут у ворот. При них нет оружия…
…это ничего не значит.
Но Аллоа сдается.
Он покорен воле их светлости и преисполнен раскаяния. Он просит о защите. Справедливости. И хлебе. Склады пусты: урожай, который и без того был невелик, вывезен, равно как и все более-менее ценное. В Аллоа не осталось лошадей. Скота. Даже собак, крыс и ворон. Только люди, которые выходят на улицы, не смея, впрочем, приближаться. Изможденные, почти прозрачные, они выглядят призраками.
И молчание пугает.
…они сдаются, потому что хотят жить.
Задерживаемся на сутки.
Назначить коменданта. И городского управителя из числа местных. Выделить гарнизон не столько для того, чтобы удержать город, сколько для того, чтобы сдержать горожан, когда появится зерно.
Кайя объявил, что хлеб будет, но это обещали многие, ему не верят.
Каждый житель Аллоа и земель, прилежащих к нему, должен явиться в ратушу, чтобы получить хлебную карточку, по которой и будет распределяться зерно согласно установленным нормам.
…он не накормит их досыта, но не позволит умереть с голоду.
Подделка хлебных карточек и все иные виды мошенничества, с ними связанные, караются смертью. Равно как воровство зерна и его перепродажа.
…все равно будут и воровать, и перепродавать, и подделывать, и выписывать на людей умерших либо же никогда не существовавших в попытке получить больше. Будут приписки к раздаче и попытки смешивать муку с тертой корой, чтобы увеличить вес. Будут доливать воды и добавлять в хлеб опилки. Всего нельзя предусмотреть, но можно ограничить масштабы.
Ночуем в городе, и Гавин, который ныне числился в свите Кайя и состоял при нашей светлости, с неприкрытым ужасом разглядывает город. Он ждал другой войны.
А здесь даже не понятно, кто враг.
Наш обоз остается за воротами Аллоа. В телегах есть и зерно, и крупы, и сахар, и птица, и многое, что нужно жителям, но Кайя непреклонен.
– Дальше будет не лучше. – Из окна ратуши открывается
вид на площадь. Возмездия? Революции? Свободы? Или она так и осталась безымянной?На ней казнили.
И будут еще казнить, позже, когда в городе наведут порядок и возьмутся искать виноватых.
Я помню ту, другую, площадь, пусть бы и желала забыть. А на нынешней дожди отмыли камни добела. И сейчас вода льется в разбитое окно. Лужи на паркете. Грязь. Осколки.
– Я не способен накормить всех и сразу. – Кайя набирает горсть дождевой воды и вытирает лицо. – Если начну, то далеко мы не уйдем…
И я понимаю, что он прав.
За Аллоа – Килманрок. И Терсо. Далкит. Нэрн… города, похожие друг на друга, будто срисованные под копирку. Пустые. Выпотрошенные. Обессиленные.
И каждый все еще надеется выжить.
И с каждым надежда крепнет, потому что в Аллоа действительно доставили хлеб… и в Килманрок… и в Терсо. Слухи летят. Множатся.
Наверное, это очень странная война.
Эйр нас встречает радостным воем рогов и поднятыми флагами. На лазури – золотые звезды и белая рыба. Ворота открыты, и толстый градоправитель, облаченный в пурпурную мантию, несет ключи.
Он торжествен и горд.
Эйр устоял.
Стены его неприступны, как и сотни лет назад, а сердца жителей тверды в своем намерении служить короне…
Верность получит награду, а Эйр – привилегии, которых добивался прежде. Он славен рыбными прудами, где выращивают особый сорт мраморной форели, и устричными банками. Город стоит на побережье, но эта полоса – сплошные отмели, не позволяющие крупным кораблям подойти близко.
На отмелях же растут зеленые водоросли, пригодные в пищу как для людей, так и для скота…
…хотя с зерном и здесь туго.
Хлеб ныне роскошь, с форелью и то проще.
Градоправитель очень надеется, что наша светлость любит форель. И устриц. И пудинг им понравится. Прозрачный, зеленоватый, он имеет отчетливый йодный привкус, но и вправду весьма неплох.
Три дня передышки.
Море, которое вязнет в песках, почти подбираясь к кромке домов. Улицы постепенно уходят под воду, но Эйр привык. А у меня нет времени любоваться пейзажем.
Три дня, расписанных по протоколу. Приемы. Визиты. И бесконечная череда тех, кто желает засвидетельствовать почтение нашей светлости.
Короткие беседы с незнакомыми людьми. Улыбка. И маска искренней заинтересованности, неважно, о чем говорят – о дефиците шелка, эпидемии холеры, которая случилась еще весной, но до сих пор некоторые опасались, что болезнь вернется, о войне и перспективах торговли с Севером.
Я научилась вычленять главное из этих разговоров, неважно, было ли оно сказано или же лишь промелькнуло в беседе. А то и вовсе пряталось в неловких паузах.
У города свои секреты.
Крепкие стены. Наемники и… умение градоправителя договариваться. Они выжили. Стоит ли судить за это?
Выезжаем затемно.
И я дремлю в седле, опираясь на Кайя. Движение. Размеренное. Привычное. Выматывающее. Дорога. Слякоть. Дожди все реже. А трава седеет поутру. И на крыльях шатров появляются инистые пятна.