Леди любят артефакты

Все музыканты, которых мне доводилось видеть, были худыми и бледными юношами с одухотворенными лицами и печальными глазами. Лорд Блэквуд же являл полную противоположность этому собирательному образу. Высокий и крепкий, с военной выправкой и фигурой, словно вылитой из стали… Загорелое лицо и глаза, наглые, насмешливые. В них не было никакой печали, только холодное бесстрашие и тот особый блеск, выдающий настоящих хозяев жизни.

Вероятно, леди Блэквуд просто шутила насчет какого-то отдельного вокального выступления. Такое могло произойти, например, во время игры в фанты. Голос у лорда, конечно, приятный, но если слуха нет, то немудрено, что пение легко превращается в пыточный инструмент. А если рядом еще три таких же приятеля? Тогда неудивительно, что приставкой к квартету стало слово «смертоносный».

Вдоволь похихикав над собственными фантазиями, я продолжила чтение.

Леди Блэквуд много рассуждала о магии и чародейской элите, мешающей прогрессу. Она, ее супруг и даже «квартет» (видимо, я все же угадала, и это были друзья по жизни и товарищи по неудачному исполнению какого-нибудь романса) сходились в том, что развитие магических технологий и нынешняя система не могут существовать вместе, ибо последняя обречена. С ними не соглашался некий полковник Кроуфорд. Я вспомнила, что уже слышала эту фамилию от Тони.

Точно! Речь шла о соседе и давнем приятеле лорда Блэквуда. Судя по записям, полковник очень категорично возражал против любого прогресса и считал, что магия должна оставаться привилегией людей, в которых течет благородная кровь, ведь только они понимают истинное значение таких понятий, как долг, справедливость и честь.

Кроуфорд не отрицал, что и среди людей «низкого» происхождения встречаются талантливые самородки, способные к магии, но это исключение. По его словам, простой народ — невежествен, глуп и ленив, следовательно, повсеместный доступ к магии непременно станет причиной новой волны хаоса.

Листая страницы дневника, я будто становилась участником этой беседы, горячего спора, в котором лорд Блэквуд переубеждал своего друга, настаивая на неизбежности прогресса.

Нравилось это полковнику или нет, но «глупых невежд» в мире с каждым годом становилось больше, чем «настоящих чародеев». Носители «благородных фамилий» вырождаются, их отпрыски все меньше хотят посвящать себя изучению магических искусств, отдавая предпочтение привольной жизни и возможности платить за нее родительским состоянием.

Особенно мне понравились слова лорда Блэквуда, что понятия о чести вовсе не зависят от происхождения. Он метко выразился на этот счет, заявив, что лично был свидетелем тому, как рожденные благородными родителями младенцы и дети из самых грязных лачуг одинаково пачкают пеленки и ни капельки при этом не заботятся о долге и справедливости.

Судя по записям леди Блэквуд, подобными сравнениями споры заканчивались не единожды. И каждый раз такая откровенная образность страшно выводила из себя беднягу Кроуфорда.

У меня больше не оставалось сомнений, что до трагедии, случившейся с хозяйкой замка, жизнь в Золотых холмах била ключом. Здесь устраивали дружеские посиделки и пышные приемы, пели, танцевали, вели философские беседы обо всем на свете, спорили и ссорились, но каждый раз мирились.

Впрочем, среди заметок попадались порой и очень странные вещи:

«Мне в очередной раз пришлось столкнуться с кучкой состоятельных идиотов, претендующих на звание радетелей за счастье простого народа. Возможно, я все принимаю слишком близко к сердцу. Но никто не сможет переубедить меня, что простейшие артефакты, облегчающие труд, способны сделать жизнь каждого отдельно взятого человека проще и лучше. Да в одном мизинце моего Тони больше благородства, чем во всех этих напыщенных индюках, что называют себя элитой Бринвилля!

Дорогой Д, не могу найти себе места. С одной стороны, я, как и ты, считаюсь избранной от рождения. У нас есть все, о чем остальные могут только мечтать. И мы принимаем это как должное. С другой, ум мой твердит, что не дар, состояние или фамилия делают людей благородными, а честность, смелость и стремление приносить пользу.

Я бесконечно благодарна, милый друг, за тот искренний интерес, проявленный тобой к моим скромным наработкам. Ты поддержал теорию, которую даже мой супруг считает безумной. В последнее время Генри погружен лишь в дела долины да изучение новых артефактов, которые могли бы помочь в войне против хаоситов и их ручных чудовищ.

Увы, я не могу назвать это хоть сколько-нибудь увлекательным. Не хочу создавать вещи, которые повлекут смерть живых существ. Пусть даже врагов. А еще ты был совершенно прав, когда запретил мне называть собственное изобретение «пустяком и глупостью». Однако я все равно не рискну обсуждать с Генри задумку, которую считаю сырой. Какое везение, что у меня есть ты! На днях собираюсь с визитом к вам, в Малиновую заводь. Надеюсь застать и твою сестру. Не терпится увидеть ваши глаза, когда буду рассказывать о результатах новых экспериментов».*цитата из стихотворения Энн Финч -- графини УинчилсиИ, конечно, стоит рассказать о том, кто такой коловертыш и откуда он взялся.А это забавная зверушка из восточнославянского фольклора. Если в европейском частенько помощником ведьмы выступает черная кошка, то в русском это... зайка или нечто очень на зайку похожее. В поверьях Тамбовщины описан фантастический заяц с зобом на шее, который он использует, чтобы воровать для ведьмы молоко и масло.

Я пребывала в смешанных чувствах, когда поняла, что «дорогой Д.», с которым леди Блэквуд так часто делилась мыслями на страницах дневника, это Джефри Инграм. Надо же, какой неравнодушный человек! Удивительное, но приятное открытие: щеголю и дамскому угоднику, в которого влюблена даже Беатрис, не чужды добрые порывы.

Вспоминается общая беда очень красивых женщин, в которых с трудом признают наличие ума. Прежде мне никогда не приходило в голову, что и мужчины могут страдать от подобных предубеждений. Как нехорошо, что и я сама поначалу его испытывала. А ведь лорд Инграм спас меня от того ужасного фаэтона! Вот и леди Блэквуд разглядела в нем и благородную душу, и глубокий ум, и золотое сердце.

Впрочем, мне хватило всего нескольких встреч, чтобы убедиться в этом. Как говорила бабушка: посмотри на отношение мужчины к детям и узнаешь многое, если не все. Джефри всегда был добр и внимателен к Бетти. Малышка могла повиснуть у него на шее, будто лорд Инграм приходился ей старшим братом. И он тоже относился к ней, как к родной. Впрочем, не удивительно, ведь Беатрис выросла у него на глазах. Казалось, Джефри действительно интересовали рассказы девочки, и он охотно играл с ней. Особенную любовь они питали к пряткам.

Иногда мы втроем устраивали чаепития в саду. Будь воля Бетти, ее гость и гувернантка только бы и делали, что догоняли друг друга или, на худой конец, коротали время за партией в «шишки». Однако ни я, ни лорд Инграм не обладали необходимым количеством энергии для бесконечных игр. Пока воспитанница уплетала лимонное безе, которым каждый раз баловала гостя миссис Смитти, мы с Джефри обсуждали статьи из «Артефакторики сегодня». Признаюсь, его знания в некоторых областях впечатляли. И тем любопытней был выбор книг, которые он приносил мне из Малиновой заводи.