Леди не движется

В чем-то я, спорить не буду, была слишком пристрастна к этим ребятам. В конце концов, они реально закрывали тучу мелких дел. За крупные, и особенно кровавые, не брались. Кому лицензия не позволяла, а кто и сам не рвался, брезговал. Но меня удручала их квалификация. Мои коллеги никогда не видели настоящих инквизиторов, но я-то знала разницу!

Сам институт независимого следствия – иначе говоря, инквизиции – появился лет тридцать назад как средство для одновременного противодействия «мафии адвокатов» и борьбы с коррупцией в полиции. Любой человек или инородец, гражданин или нет, мог прийти к лицензированному инквизитору и заказать расследование по интересующему его вопросу. Инквизиторы могли пользоваться материалами полиции и ее техническими мощностями, могли обходиться своими силами. В сущности, инквизитор был сам себе криминальная полиция. В отличие от частного детектива, инквизитор был абсолютно легальным игроком на правовом поле, целиком вписанным в систему следствия и судопроизводства. Его полномочия ограничивались лишь квалификационным классом и территорией – например, «планета» или «штат», – на которую выдана лицензия. Первый и второй классы имели право самостоятельно задерживать подозреваемого – но без права содержания его под стражей, конечно. «Всемирная» лицензия первого класса превращала инквизитора в персону, более влиятельную даже, чем агент федеральной безопасности. В суде выступление инквизитора рассматривалось как аргументы так называемой третьей стороны – наряду с обвинением и защитой. Все, чего инквизиторы не могли, – выступать единственным обвинителем на суде. То есть судиться на основании только лишь инквизиторского расследования закон не позволял. Обязательно должен присутствовать федеральный обвинитель.

Эффект от введения этого института оказался просто оглушительным. Показатели коррупции на планетах, где работали инквизиторы, снизились в десятки раз буквально за три-четыре года. Поначалу лицензию инквизитора выдавали только людям, получившим профильное образование в полицейском колледже и отработавшим не менее десяти лет по специальности в полиции или федеральной безопасности. Вскоре требования несколько снизились и видоизменились: теперь достаточно было трех лет стажа. Два крупнейших вуза открыли факультеты криминалистики, чтобы готовить конкретно инквизиторов, – Государственный Университет в Мадриде и Колледж Права на Джорджии. Выпускникам этих факультетов стаж работы в полиции или аналогичных структурах не требовался вообще, и первую свою квалификационную оценку они получали на выпуске. Что интересно: опытные практики с трудом вытягивали на второй класс, а в Джорджии, например, треть выпускников получала этот самый второй класс прямо на дипломе. В Мадриде уровень подготовки был еще выше: там третий класс был такой же редкостью, как и первый.

Но оба этих факультета отсеивали студентов просто зверски и выпускали максимум по пятнадцать человек в год. Пятнадцать настоящих специалистов, чья подготовка обходилась дороже, чем обучение всего личного состава полиции Большого Йорка. Эти ребята раскрывали преступления любого уровня сложности. Но их было слишком мало. Поднимать количество – значит терять в качестве. Поэтому основная масса инквизиторов по-прежнему набиралась из бывших следователей криминальной полиции.

Такими были и наши мальчики. Молодые, честолюбивые, расчетливые. Никто из них не захотел рисковать карьерой и поступать в Джорджию, не говоря уж о Мадриде – там и конкурс сумасшедший, и отсев ненормальный, и дисциплина нечеловеческая. Один зачет не сдал – вылетел, ну кому это надо? Поэтому они учились на Кабане, в лучшей из полицейских академий. Потом они три года сидели на службе в тихой колонии, затем получали лицензию третьего класса – у кого-то был «штат», но большинство ограничивалось «планетой». Ну а зачем тратить силы на подготовку, когда реально основная масса дел будет, во-первых, не выше третьего класса по сложности, а во-вторых, территориально не выйдет за пределы Большого Йорка?

На мой взгляд, разница между ними и частными детективами была слишком незначительной для профессионального уважения. Нет, я прекрасно отношусь к частным детективам. Люди занимаются своим делом на своем поле. Но, простите, назвать частника следователем у меня язык не повернется. Среди них есть прекрасные оперативники, положа руку на сердце – лучше большинства тех, кого вы найдете в полиции. Но оперативный розыск – это малая часть того, что включает в себя понятие «следствие». Разумеется, наши мальчики были честными и неподкупными, но по сути они оставались самыми обыкновенными следаками, не хуже и не лучше тех, какие расследуют в полиции вашу жалобу совершенно бесплатно. Притом у мальчиков были амбиции и была гордыня. Они свысока посматривали на коллег из полиции, они привыкли к восхищению девушек из оперативного отдела и лабораторий, они распускали перья, говоря о себе с этакой снисходительной иронией – которая лучше прочего показывает, какого высокого мнения о своей персоне они были в действительности.

Всего на Большом Йорке таких «тоже-инквизиторов» было человек тридцать. Семеро паслись у нас, в управлении. Собирали информацию, ну и, как водится, флиртовали с девчонками, иногда приглашая оперативниц «для огневой поддержки» и делая вид, что этим оказывают честь. Честь не честь, а за такое приглашение полагалось заплатить, поэтому, будь у них что-нибудь интересное, я бы согласилась. Но дела, за которые они брались, редко требовали серьезной оперативной помощи. Обычно такое приглашение означало одно – романтическую встречу в интимной обстановке. Если поддержка была действительно необходима, у мальчиков резко включались мозги, и они звали не грудастую девицу, а кого-нибудь из опытных и метких старичков вроде Ежина.

Ко мне поочередно клеились все местные тоже-инквизиторы. Клеились больше ради традиции: новенькая, надо же пометить территорию. Я последовательно отказала всем. Даже на свидание не пошла ни с одним. А зачем мне инквизитор, который не знает, что символизируют малюсенькие меховые тапочки, приколотые булавкой к моему нагрудному карману? Наш красавчик Фридрих, главный сердцеед и ловелас, до-олго приставал ко мне – зачем ты носишь эту туфту. Я и ответила – состою в тайной секте, название непосвященным говорить нельзя, а посвященные узнают друг друга по этим тапочкам. Фридрих обиделся и прочел мне лекцию о вреде посещения сект. Напомнил, что я на федеральной службе, обязана беречь репутацию, и вообще, нормальной женщине надо о другом думать. А то сектантки часто становятся клиентками инквизиторов. Типа остроумно пошутил. Тоже мне, Торквемада нашелся. Инквизитор и проповедник, а заодно борец за чистоту нравов. Так ему и сказала. Фридрих спросил, кто такая эта Торквемада, новая ведущая, что ли? А то он общие каналы давно не смотрит… А потом меня спрашивают, почему я пренебрегаю нашими мальчиками, ага.

Но обычный для Большого Йорка уровень культуры – это еще чепуха. В конце концов, он почти везде такой. Мне-то повезло, я училась в лучшей федеральной школе из расположенных в колониях. И ту же историю у нас преподавал профессор из Тверского Исторического. Его оттуда за расизм выгнали, он к нам приехал. У нас для расистов раздолье – самая, наверное, белая колония. Нет, ну если честно, то Сибирь нас обставит, конечно. Но Сибирь и заселяли совсем не так, как Арканзас. Туда сразу после Катастрофы эвакуировали Россию. Еще б там была цветная колония, если до Катастрофы Россия считалась самой белой страной мира! Что характерно, мои предки должны были по всем раскладам оказаться на Сибири. Но наша семья могла на несколько недель укрыться в бункере, поэтому очередь уступили соседям, а сами решили улететь следующим рейсом. Следующего рейса не было, потому что пришла Возвратная Волна, и на Сибири решили, что Земля погибла, а они остались в целом мире одни, и придется им теперь возрождать цивилизацию. Они даже царя себе выбрали на всякий случай. С русскими это бывает. А мои предки спокойненько выбрались своим ходом в Чехию к друзьям, где и осели. Поэтому я при русских корнях – чешка. А на Арканзас мы переехали вообще всего шестьдесят лет назад. Нам для семейного бизнеса требовался полигон, и деду предложили очень недорого купить большой остров на малонаселенной колонии. Он купил. Там оказалось здорово, и потихоньку на Арканзас переползла вся династия.

Арканзас – хорошее место. Там всего девять миллионов человек. Масса возможностей что-то делать, поэтому бедных фактически нет, уровень жизни очень высокий. И соответственно очень высокий уровень базовой культуры. Подобный я встречала только на Земле и университетских планетах. А в промышленных центрах вроде Большого Йорка чувствовала себя диковато. Люди, которые стоят примерно на такой же социальной ступеньке, что и я, оказывались значительно грубее и невежественнее. В сущности, мне проще было приспособиться к аристократии с ее придурью, чем к равным. Равные считали меня выскочкой и искали недостатки. Боже мой, знала бы та же Летти, кто такой Макс! – князь Сонно не имел привычки бравировать титулом перед нижними чинами, а наш комиссар мудро помалкивал, – спеси у нее поубавилось бы точно.

Йоркская спесь – это песня без слов. История у Большого Йорка давняя и славная, производство здесь грандиозное, плотность населения вынужденно высокая, темп жизни тоже. Это одна из первых разведанных планет земного типа, очень богатая полезными ископаемыми, открыли ее американцы и осваивали как будущую «промышленную столицу мира», а одно время после Катастрофы здесь даже сидело правительство. И йоркцы до сих пор не могут ото всего этого счастья опомниться. Считают себя самыми прогрессивными, культурными и правильными людьми в колониях. Лучше них только урожденные земляне. Не приведи Господи упомянуть Кларион, когда йоркцу приспичило заняться патриотизмом. Честное слово, лучше сказать плантатору времен войны Севера и Юга, что не пройдет и двухсот лет, как президентом США станет чернокожий. Кларион – это больная мозоль. Он слишком близко. Его транспортный узел, Сивилла, уже сейчас оттягивает на себя две трети грузопотока штата. А если Кларион откроют для свободного заселения, то эпоха Большого Йорка закончится куда быстрее, чем начиналась. Оттуда мигом удерут все, кроме рудокопов и производственников. Но Кларион вряд ли откроют – планета Золотого Фонда, никто не позволит портить ее освоением. И, кстати, с нынешним ее владельцем я когда-то сидела на футбольной трибуне под одной плащ-палаткой.

Но для йоркца все это не имеет значения. Их самовлюбленный патриотизм граничит с глупостью, точнее, уже не имеет границ. Йоркцы гордятся всем своим: своим чудовищным водным законодательством, своим школьным образованием, своим кошмарным произношением… Водное законодательство у них – это притча во языцех. Я уже говорила: в сутки на человека полагается пятнадцать литров для мытья. И купить дополнительную воду можно лишь в очень дорогих кварталах, вроде упомянутого Старушкой Лили Стравэлли. Поэтому мужчины на Большом Йорке сводят волосы на черепе депилятором, а женщины стригутся так коротко, что их прически больше похожи на недельную щетину у какого-нибудь армянина. Волосы у мужчины и длинные локоны у женщины на Большом Йорке – однозначный признак принадлежности к аристократии, то есть к людям, живущим в элитных кварталах. Я – исключение из правил. Я просто упрямая.

А произношение йоркцев ни на что не похоже. Они сами считают, что это «классический английский». Эти провинциалы, кичившиеся тем, что живут в «настоящей» столице штата, не могли правильно выговорить даже мое имя. Объяснять бесполезно, они думают, что им лучше знать, как произносить имена других людей. Они проглатывают звук «н» перед согласными, они зажевывают окончания, они все безударные гласные произносят одинаково – безвольное мягкое «э». Изредка – равнодушное краткое «и». Ударные они тоже иногда произносят так же. И при этом, когда я сказала, что не люблю полное имя, предпочитаю короткий вариант – Делла Берг, – все управление стало звать меня строго официально. Деллой я была только для Старушки Лили. А единственный человек, который умел выговорить четко и без запинки «Офелия ван ден Берг», – Майкл Ежин. Уроженец, ха-ха, Клариона. Все остальные выжевывали невнятное «Эфили Уодебек». Красавец Фридрих, павлин-инквизитор, любил поддеть меня, спрашивая: что это за имя такое, Эфили? И что, на этом вашем Арканзасе – Экиссесе по-местному – всех девушек называют так по-уродски? Там нормальных имен не знают, что ли? Однажды я ответила, что там, в отличие от Большого Йорка, люди умеют читать, он отмахнулся: да, мол, я понимаю, ты будешь говорить, что там хорошо. Но если бы там было хорошо, ты не приехала бы сюда, короче, не ври.