Ледобой. Зов

Коряга, выйдя из палатки, затоптался на месте, то в одну сторону повернётся, то в другую, то ли прислушивается, то ли принюхивается.

— Ага, ещё нос по ветру задери, чисто волк, — шепнул в усы Догляд.

Воевода жамкал в руках какую-то тряпку, понюхает, покрутит головой, перетопчется, повернётся в другую сторону.

— Стерва, я тебя всё равно найду, и когда найду…

Догляд округлил глаза и беззвучно присвистнул. Этот ещё удивляется, что бабы замуж не идут? От обещанного любая не переживёт и первой ночи. Нет уж, хватит на сегодня страстей. Спать, спать… Тише мыши нырнул к себе, подумал-подумал, обмотал шею запасными портами, положил под руку нож и лишь тогда отдал голову изголовью.

—…Боги, боги, я не верю своему счастью, — прошептала Газе и стыдливо прикрыла лицо ладонями.

Дёргунь пьяно качался за столом, щурил глаза и пускал жадные слюни. С-сучка… С-с-сисятая… Я тебя… не просто отымею… Ты бу-будешь орать так, что голуби с балок с-снимутся…

— Дети мои, да будет ваша жизненная дорога пряма и безухабна, — Листан из славного рода ан Каваш поднял чашу с питьём, воздел глаза к небу. — Меня беспокоит лишь одно — тот вал несчастий, что несут с собой мор и неизвестный злодей с рубцами по всему лицу.

— Из-известный! — рявкнул Дёргунь и выматерился на полный выдох, мало не покраснел от удушья. — Безрод это! Вот он где у меня был, да с-сорвался, подлец! Уш-ш-шёл!

Тряс кулаком, сверкал глазами и едва не падал от усилий. Переносицу млечу за годы ратной службы основательно сгладили, нос — свернули, нижнюю губу разбили так, что полностью срастись она не смогла. Так и сверкал Дёргунь шакальими глазами, налитыми кровью, на костистом лице да похотливые слюни пускал прямо в ров посреди губы.

— Уверен, этот недостойный ушёл от твоего праведного гнева только хитростью и недостойными увёртками.

— Да! — Дёргунь громыхнул по столу кулаком, не сводя с груди Газе жадных глаз.

— А если тебе, благородный витязь, представится возможность раскрыть людям глаза на гнилое нутро этого выродка, предположим на суде? Ты сделаешь это, чтобы вашему счастью с цветком благоуханных садов никто не мешал?

— С-сгною, п-падаль! — Дёргунь грянул по столу кулаком, его повело, он потерял равновесие и уткнулся красной рожей в грудь дочери Листана.

Тот молча ей показал: «Замри!». Млеч шумно сосал воздух из вожделенной ложбины, возил слюни по ароматной коже, судорожно искал руками опору и мычал. Газе холодно таращилась в стену и лишь раз брезгливо улыбнулась: когда глубоко вдохнув, поиграла грудью, и млеч перестал даже опору искать, чтобы встать.

— Хорошо, если так, — полуденник рывком вернул Дёргуня за стол, ободряюще похлопал по плечу. — Как только раскроешь на княжеском суде подлую сущность этого Безрода, Газе твоя. Согласен?

— С-сучка, — закатывая глаза, с дурацкой улыбкой прошептал млеч и кивнул.

— Да или нет?

— Д-да. Моя! С-сучка!

— Подари мне что-нибудь на память, храбрейший витязь, — красавица, медленно прикрыв глаза, со значением облизала губы.

— Мой х-хранитель, — «витязь» дернул с шеи серебряное литьё, и едва оберег исчез в руке Листана, Газе встала из-за стола и вышла.

— Возьми и ты подарок невесты в знак вашего союза. И помни, это договор, — шепнул полуночник, завязав на шее пьянющего Дёргуня шнурок из конского волоса с подвеской в виде золотого круга. — Ты получишь знак в урочное время и скажешь своё веское слово.

Листан ан Каваш вышел, и млеч остался в едальной постоялого двора один. Сидел, сидел, солово тараща глаза в стену, и вдруг слюняво фыркнул. Вот что значит, проехать в нужном месте в нужное время! Помог этим двоим вытащить повозку из ухаба, проводил, и такую бабу себе оторвал… Коряга, пузырь надутый от зависти лопнет. Нет, сначала удавится, а потом лопнет. А напиться на щедротах будущего тестя сами боги велели. Из чего они это гонят?

— Я тебя отымею так, как не снилось всем моим прошлым с-сучкам… — прошептал млеч, заваливаясь на бок, — х-ходить не сможешь, богатая шалава…

— Утром Бережливый Крот его накормит и выпустит с миром, — Листан сбросил верховку на скамью и направился к лестнице на верхний уровень.

— Мне аж совестно от того, что я «завела» человека и оставила ни с чем, — Газе, швырнула накидку в угол, распустила волосы, сладко потянулась. — До того неловко, что… я просто жажду осчастливить кого-нибудь. У меня очень щедрый рот и беспокойный язык, я могу узлом завязать во рту вишнёвый черенок, ты понимаешь, милый батюшка, о чём речь?

Ан Каваш замер на ступеньках, оглянулся и расплылся в улыбке. Медленно спустился, подошёл к Газе, двумя пальцами рогаткой «зажабрил» красавицу и отчётливо прошептал:

— К тебе, падаль, я не притронусь, даже если ты останешься последней дыркой под солнцем и луной.

— Какие мы привередливые, — черноволосая сложила губы уточкой, подалась грудью вперёд и дурашливо зашептала: — Лысый маг силен, все враги подохли, ворожит руками — палочка отсохла.

Листан удивлённо поднял брови. Даже так? Мы ничего не боимся?

— Я говорил, что тебя ждёт? Нет?

— Улыбка у тебя гадливая, колдун, — похотливая, дёрнув головой, сорвалась с захвата, отошла, знобливо поёжилась. — Предупреждаю, если ты напророчишь мне жуткие вещи, я скажу нашему повелителю, что ты наворожил мне зла.

— Он твой повелитель, не мой, — колдун, поджав губы, замотал головой, — и не моя вина в том, что каждого из нас ждёт такая судьба, которую мы сами себе выкликаем. Уверяю, Ассуна, участь, которую ты подманиваешь, тряся грудью, тебе не понравится. Очень не понравится.

— Ну и скотина ты, Ужег, — улыбаясь, прошептала она и медленно расстегнула платье, — какая судьба может ждать это, кроме вожделенных поцелуев повелителя и прохладных перин его величественных покоев?

Черноволосая, плотоядно облизываясь и не сводя с колдуна глаз, сдула с плеч невесомую ткань, и с гладкой кожи, ровно ослепительные волчьи ягоды на снегу, в глаза «брызнули» карминовые пятна сосков, огромных, как яблоко, торчащих на полмизинца. Звонкий оглушительный хохот раскачал весомые достоинства Ассуны, ровно лодки на волнах, и соски тяжело заходили из стороны в сторону, как рыбацкие поплавки от поцелуев хищных щук…