Ледолом
Шрифт:
В этой «тёрке»-коробке к тому же давила духота — клетушка никогда не проветривалась, и я дышал чьим-то пропущенным через чужие лёгкие — многократно! — воздухом. Вспомнились затяжные нырки на Миассе. Что за камера такая? Зачем её сделали? Стоило мне на минуту остановться, прислонившись спиной к «тёрке», и смежить веки, как на моём мысленном экране возникала мама, которой, наверное, тётя Таня взахлёб обрисовала арест сына. До чего отвратительна эта унизительная сцена возле общественной уборной! Как я посмею взглянуть в глаза Миле?!
Забегая вперёд, скажу: за все последующие годы моей жизни встречи
544
Мне сейчас почти семьдесят восемь, и близок последний день, даже если кагэбэшники не исполнят своей угрозы — пристрелить меня.
Оживали в памяти и многочасовые ожидания мамы в закрытой комнате, когда урёвывался до горячих слёз, струившихся по щекам и капавших с подбородка. Но мне удалось отогнать и эти нахлынувшие детские воспоминания, казалось уже давно забытые.
…Кого я жду? Сегодня же понедельник, двадцать седьмое февраля! Мама на работе. Ко мне никто не придёт! Наконец послышались приближающиеся твёрдые шаги, засветился и погас «волчок» — меня кто-то разглядывал из-за двери. Раздался скрежет железного засова, бряцанье ключей, и дверь распахнулась. Я стоял, прижавшись к противоположной от входа стене. Ждал.
— Фамилия? — сурово спросил милиционер.
Я назвался.
— Полностью! Фамилия, имя, отчество, число, месяц и год рождения. Где родился?
Выполнив приказание, получил ещё одно:
— На выход! Шевелись!
Ватными ногами я переступил порог камеры-«тёрки».
Слева (я не мог его видеть из камеры) стоял цыганистый сыщик. Наверное, «сдал» меня другому милиционеру — своё дело выполнил. Выходит, сутки их смена продолжается. Да, работёнка не из лёгких.
— Налево! Вперёд по коридору, — распорядился принявший меня сотрудник, такой же здоровяк (специально их, что ли, по росту и физическим данным подбирают?), как цыганистый. Оно и понятно: чтобы любого мог в бараний рог скрутить.
— Стоять! — услышал я голос «нового» милиционера. — Заходи!
Я зашёл в кабинет, на двери которого была прикреплена металлическая ромбовидная табличка с номером четыре. Снял шапку. Поздоровался. Но ответа не получил — молчание.
Передо мной напротив сидел, вероятно, невысокого роста средних лет человек с невыразительной внешностью. Мне он показался, увиделся каким-то серым.
— Задержанный Рязанов доставлен, — отрапортовал приведший в кабинет конвоир. Проходя по коридору, я заметил на стене застеклённую табличку с надписью «Следователь». Без фамилии.
Взглянув на меня, он как-то невнятно, скороговоркой назвал свою фамилию и звание, но я из-за сильного волнения тут же забыл их.
Хорошо
освещённая комната с зашторенными окнами после бокса настроила меня на более оптимистический лад.От следователя пахло «Тройным» одеколоном. Как от отца. Не то что от задержавших меня сыщиков, от них несло потом — в бане, что ли, подолгу не мылись? И мой конвоир источал тоже едкий запах пота.
— Садитесь, — указал мне следователь направо, на стул, развёрнутый спиной к окну.
Внимательно и долго (изучающе) он вглядывался, изучал меня. После вынул из ящика стола бумаги, аккуратно положил их перед собой и задал мне те вопросы, которые, вероятно, следователи задают всем задержанным: фамилия, имя-отчество, год, месяц и день рождения, место проживания. А так же, где это событие произошло. Я спокойно ответил на все вопросы и уточнил:
— Какое событие Вы имеете в виду?
— Где Вы были позавчера и вчера утром перед задержанием сотрудниками милиции?
— У Воложаниных. А точнее — у Сергея Воложанина.
— Его адрес.
Я ответил.
— И чем вы у Воложанина занимались? Но об этом мы поговорим подробнее позже. А сейчас взгляните внимательно на эти вещи.
Он вынул из тумбочки стола то, что изъяли при обыске задержавшие меня милиционеры: носовой платок, солдатские матерчатые перчатки, несколько денежных купюр, рублей десять-двенадцать с мелочью, металлическую, с пружиной, полукилограммовую гантель — всё, кроме поясного кожаного ремня с бляхой, записной ручки и записной книжки.
— Ваши вещи? — осведомился следователь и поставил меня своим вопросом в тупик.
Я размышлял, упоминать ли об отсутствующих вещах, и склонился к тому, что нужно. И совершил непростительную ошибку, как показали последующие события. Но откуда мне было знать о коварстве следователя и вообще его замыслах?!
Пока я раздумывал, упомнить или нет об отсутствующем ремне, следователь успел задать очередной вопрос, даже два:
— Все предметы в наличии?
И, не дождавшись моего ответа, продолжил:
— С какой целью гантель носите с собой?
И он пристально уставился в мои глаза.
— Чтобы развивать мышцы кистей рук.
— Понятно. Так вы подтверждаете, что ваши все личные вещи, изъятые у вас при обыске, находятся в наличии?
— Нет, не подтверждаю. Кожаный поясной ремень отсутствует. А без него у меня галифе спадают. Приходится поддерживать руками. И записная книжка с автоматической ручкой.
— Сержант! — обратился он к моему конвоиру. — Что за ремень? Какая книжка?
— Согласно инструкции задержанному оставлять ремень нельзя. О книжке не знаю, — солгал сыщик.
— Пока будете обходиться без ремня, — это уже мне ответил следователь. — О книжке выясню. Вот здесь распишитесь за изъятые у Вас предметы, — как бы посоветовал следователь и подвинул поближе заполненный бланк об изъятии.
Взяв ручку, я повернулся на стуле — неудобно. Приподнялся и попытался подвинуть его — не тут то было. Дернул за ножку — ни с места.
Следователь не мог не видеть моих тщетных усилий развернуть стул и без признаков насмешки, молча наблюдал за моими действиями, я это уловил боковым зрением. Наконец разглядел: каждая ножка стула привинчена шурупами к металлическим уголкам!