Ледолом

Акт был составлен цыганистым сыщиком или его напарником, наверное, вчера. Под анкетой с моими данными и ответами на вопросы следователя стояла более ранняя дата. Боже мой, уже наступило двадцать седьмое февраля!

Подписав акт, я подумал: бог с ней, с книжечкой, и задал следователю совершенно глупый, как я понял поздее, вопрос.

— Всё? Мне можно идти? Только ремень пусть отдадут.

Я готов был сорваться с привинченного стула и бежать по ночным улицам на Свободу без передышки, чтобы успокоить маму, рассказать ей об ошибке милиционеров.

Мой вопрос вызвал у следователя недоуменно-весёлую улыбку.

— Вы вот что, Рязанов, лучше расскажите, как с подельниками похитили из магазина ящик халвы? Всё по порядку. Назовите их и всё, что знаете о них.

— Я не участвовал в похищении халвы. Меня на улице… Свободы встретил Сергей Воложанин и пригласил на его день рождения. Двадцать пятого февраля. Днём.

— Родился Сергей Воложанин первого мая тысяча девятьсот тридцать первого года. А пригласил Вас, по вашему утверждению, двадцать пятого февраля. Неувязка получается, Рязанов. Как вы это объясните?

— Мне неизвестно, когда он родился. Он сказал: двадцать пятого февраля. Я поверил.

Судя по вопросам, нас выстроили в очередь по возрасту.

— Вы сколько лет знакомы с Воложаниным?

— Я знаком со многими ребятами, с одними — больше, с другими — меньше, ведь мы живём на одной улице. С Воложаниным мы, можно сказать, почти совсем незнакомы.

— Если Вы, по вашему утверждению, были почти незнакомы с Сергеем Воложаниным и не участвовали в похищении ящика халвы из магазина номер семнадцать, то почему Воложанин пригласил Вас для поедания краденой халвы?

— Не только меня, товарищ следователь, а…

— Прошу обращаться ко мне «гражданин следователь». Продолжайте.

— Я не знал. Серёга, то есть Сергей Воложанин, пригласил на день рождения не только меня, а ещё и Кима Зиновьева, Витю, то есть Виталия, соседа, фамилию его я не знаю. Забыл. И мы все отмечали его день рождения. Потом за Кимом пришёл отец, а за Витькой — его мать, и они ушли. А я сильно захмелел и лёг спать на печь.

— Часто так напиваетесь? Сколько лет? Со скольки лет употребляете алкогольные напитки?

— Я вообще не употребляю алкоголь, поэтому так сильно опьянел. О халве. Первый раз увидел, когда Сергей принёс ящик с улицы.

— Я хочу знать правду, как халва оказалась у Воложаниных? Так что рассказывайте, как было дело, честно. Вы, Рязанов, разве не понимаете, что Ваш рассказ о случайной встрече с Воложаниным на улице — глупая выдумка. Вы шли по тротуару, и Вас вдруг останавливает мало знакомый Вам Сергей Воложанин и ни с того ни с сего приглашает на свой якобы день рождения. Вы же не ребёнок. Если он Вас пригласил, следовательно, Вы были до того хорошо знакомы между собой и он пригласил Вас разделить краденое. По ранней договоренности. Так было? Да?

— Нет. Эта встреча произошла случайно, когда я шёл домой. Даю честное слово, гражданин следователь.

И я подробно рассказал, как всё это произошло.

Наш диалог и моя исповедь происходили совершенно спокойно, хотя я, признаться, внутренне почему-то волновался. Предчувствие мне подсказывало что-то очень неприятное, ожидавшее меня вскоре.

— Вы утверждаете: встретились с перечисленными лицами случайно, но имеющиеся факты говорят об ином — ваша группа была устойчивой. И вы хорошо знали друг друга в течение многих лет. И могли совершать преступления и раньше.

— Да, мы знали друг друга много лет. Я с Кимом ещё с детсада, но это ни о чём не говорит и ничто не подтверждает. Я встретился с Воложаниным случайно.

— Случайностей не бывает, всё имеет свою причинность. Я правильно понял: Вы, Рязанов, не хотите говорить правду?

— Я, гражданин следователь, рассказал всё, как было.

Прочитал пару листов, написанных следователем. Всё вроде правильно. Расписался. Поставил дату.

— Можно идти?

— Куда идти? — со смешинкой в светлых глазах переспросил следователь.

— Домой, — не сомневаясь, ответил я.

— Вы, Рязанов, в самом деле такой наивный или шутите?

Меня этот вопрос застал врасплох, и я молчал, не сообразя, что ответить.

В этот момент в кабинет вошёл, по моему предположению, тот самый сержант, но не угадал.

— Уведите, — распорядился следователь.

— Вставай! — приказал другой милиционер, рядовой. — Выходи! Руки назад!

Я повиновался, в одной руке держа кожаную шапку, другой поддерживая галифе за ошкур. У дверей «тёрки» столбами, широко расставив крепкие ноги, молча стояли ещё два сотрудника. Я шагнул в открытый проём двери и получил сильный подзатыльник, но уберёгся от «поцелуя» со стеной — представляю, во что превратилась бы моя физиономия, не обопрись я плечом в «тёрку», да и на голову успел до того удара на ходу надеть шапку.

— За что? — вырвался у меня крик.

— Будешь говорить правду? — спросил один из сотрудников, зайдя в камеру. За вопросом последовали удары в живот. От боли я сполз по «тёрке» на пол.

Кто-то из них сказал:

— Ты нам горбатова к стенке не лепи! [545] Банкет! Сичас устроим тибе банкет.

— Признавайся! Последний раз спрашиваю: будешь колоться? [546] Или мозги будешь нам ебать? — с угрозой в голосе произнёс кто-то из моих мучителей.

545

Лепить (прижимать, жать) горбатого к стенке — лгать (воровская феня).

546

Колоться (расколоться) — признаться в чём-то (воровская феня).

— Прикрой дверь! — приказал кому-то один из сотрудников. А у меня всё ещё оранжевые круги плавали перед глазами — здоровово милиционер саданул в солнечное сплетение. — Чичас тебе будет банкет!

Град ударов посыпался на меня беспрерывно, но мне удавалось удерживаться на коленях.

Я мягко ударялся спиной о «тёрку» противоположной и боковых стенок — передо мной виднелась, возникая и пропадая, почему-то качаясь, щель приоткрытой двери. И вдруг я услышал голос:

— Не хотишь правду рассказать? Заставим! Всё выложишь, как на блюдечке!

Я не смог ответить ни на побои, ни на угрозы — дыхание спёрло. Кто-то из милиционеров настолько сильно опять саданул мне в грудь, что ни вдохнуть, ни выдохнуть невозможно. Удары сыпались отовсюду: милиционеры расположились во всех четырёх углах и упражнялись на мне, как на футбольном мяче, — ногами.

Казалось, что меня пинают вечность, в самом же деле «обработка», наверное, длилась всего несколько минут.

— Да! — выдохнул наконец-то я.

— Кончай! — приказал кто-то, вероятно «дирижёр», может быть, тот сержант. Я не различал лиц сотрудников, избивавших меня. Вернее, они мне совершенно не запомнились, а в глазах моих по-прежнему плавали какие-то оранжевые круги.