Ледолом

— А вы кто такой? — крикнул Вовка, не переставая раскачиваться.

— После узнаете. Слезайте немедленно! — приказал незнакомец.

— Я капитан пиратского брига Флинт и плевал на приказания штатских людишек!

— Я тебе покажу, как плеваться на штатских людишек, капитан Флинт! — пригрозил незнакомец, вплотную приблизившись к тополю и задрав голову.

Я разглядел, что подстрижен он под полубокс. Кто это привязался к нам? Этого человека на своей улице я раньше никогда не встречал.

— Где проживаете? Улица, дом, квартира. Фамилии ваши. Как звать? Быстро отвечать!

— Пираты, мои друзья флифустьеры, обитают на Карибских островах, дяденька, — дерзко ответил капитан-начштаба и, к моему удивлению, не вставил в ножны саблю, а взмахнул ею и сразу отсёк две крупные ветки. Они, шурша, упали к ногам незнакомца.

— Что это у тебя? — с опаской и угрозой спросил голуборубашечник.

— Не видите, што ли? Ослепли? — опять почему-то сгрубил Вовка. — Это сабля из булата. Слыхали? Позолоченная! С рисунками баталий. Вот глядите!

И Вовка легко отрубил ещё один толстенный сук.

— Где взяли? — допекал нас настойчивыми вопросами прилипчивый мужик. — Отвечайте! Немедленно! Это холодное оружие! Где взяли, спрашиваю?

— Где взяли? — переспросил Вовка. — Где взяли, там её уже нет. И зачем вам, дядя, об этом знать? Ишь какой любопытный! Шагай себе домой, а мы займёмся своими пиратскими делами.

Тогда незнакомец расстегнул пуговичку на рубашечном нагрудном кармашке и поспешно достал какую-то вишнёвого цвета книжечку. Развернув её и держа в ладони, показал Вовке.

— Видишь? — грозно спросил он.

— Не-ка, — ответил, раскачиваясь, Вовка, и влез почти на самую верхушку, которая уже касалась моего тополя. — У меня слабое зрение. Булатную саблю вижу отлично. А вашу шпаргалку — нет.

— Слезайте сейчас же, а то я сам к вам залезу и стащу за шиворот.

— А это видел? — выкрикнул Вовка. — Она подковы пополам разрубает как кусок сливочного масла.

«Как же он нас стащит за шиворот, если на нас даже маек нет — одни трусишки?» — подумал я.

— Слезайте, прохвосты, или я вас скину! — зло произнёс незнакомец и стал оглядываться: кого бы позвать на помощь.

— Дело плохо, — почувствовал я. — Мы, кажись, попались.

Не знаю, кому и за что, но, похоже, влипли. Наверное, за отрубленные ветки. Деревья нельзя портить. Тем более я в тридцать шестом или тридцать седьмом годах принимал участие в их посадке. В тридцать шестом — точно. Вся улица с тех пор преобразилась — позеленела. А Вовка крушит эти наши деревья. Зачем? Глупость какая. Вот уж чего не ожидал от начштаба.

— Ты нас не скинешь, дядька! Полный вперёд! Гонзалес, за мной, — обратился ко мне Вовка. — Качай мачту на абордаж!

Честно признаться, я не понимал до сей минуты, какую игру затеял Вовка, зачем устроил весь этот спектакль и дразнит мужика, видимо небезопасного для нас. Судя по его поведению. С каким-то удостоверением. Но Вовка продолжал усиленно раскачивать верхушку дерева, и я ему подыграл.

Человек, стоявший внизу, держался за ствол тополя, но не рисковал вскарабкаться на него — мог упасть и расшибиться, тем более такому упитанному мужику сверзиться запросто. Он продолжал твердить, чтобы мы спустились на землю, угрожая «поговорить» с нами «как следует».

Догадался, что под нами милиционер. Но зачем его дразнит начштаба?

Когда уцепился Вовка за ветку «моего» тополя, то шепнул:

— Рвём когти! Как только брошу саблю. Усёк? Я — в восемьдесят первый, ты — в семьдесят девятый. Встретимся у военкомата.

— Вы о чём там сговариваетесь? Сорванцы! — подал голос незнакомец и уцепился за нижний сук.

— Вам нужна наша сабля? Ловите её! — крикнул Вовка. — Мы из бочечного обруча сделаем другую. Ещё лучше! Только не мешайте нам играть в пиратов.

И швырнул клинок. Сверкая в солнечных лучах — солнышко как раз выглянуло, — сабля со звяканьем упала за забор нашего двора.

— Генка! Какой-то мужик саблю хочет отобрать — лови! — крикнул Вовка.

Незнакомец рывком бросился к забору и за ворота нашего двора, там, где-то под домом Бруков, росли высоченные репейники, — за саблей, а мы вмиг оказались на земле и что есть силы, не оглядываясь, задали стрекача через дорогу на противоположный тротуар и припустились через дворы в направлении цирка, влезая на крыши сараюшек и прыгая с них, не разбирая дороги, пока не оказались на параллельной Свободе улице Красноармейской. Я, задыхаясь, обежал здание военкомата и повалился в бурьян. Через минуту увидел и Вовку, бегущего в угол двора. У него тоже, наверное, не осталось сил перемахнуть через забор, и он упал под него в крапиву.

Отдышавшись, я окликнул друга и на дрожащих от перенапряжения ногах поплёлся к нему. И упал рядом. Начштаба лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Наконец, он очнулся.

Очухавшись, он пробормотал:

— Кажись, ушли. Теперь он нас не найдёт.

— А кто это был? Дядя-гадя?

— Факт, — подтвердил Вовка. — Тихушник.

— Какой тихушник? — не понял я.

— Не знаешь? Выслеживает всяких — и в Кресты. Втихую подкрадываются к человеку — и бац! А «оттуда возврата уж нету». У вас как тюрьма называется?

— Тюрьма. На улице Сталина. Рядом с баней. Наверно, тюрьма имени Сталина.

— Вот. Он оттуда. Ходит по городу и за всеми подглядывает. Хвать! И в Кресты. У вас, может быть, и имени Сталина. Хотя едва ли. Вождь всё-таки.

— Но мы с тобой ничего плохого не сделали. Играли.

— А сабля? Вдруг она какому-нибудь контрику принадлежала? За такие игры, знаешь, куда упекают? И песню про Сарочку пели.

— Ну и што? Её все поют. Вся Свобода. Что теперь? Леонид Утёсов даже воровские песни поёт. Сам у Сурата пластинку слышал… «С одесского кичмана бежали два уркана…»

— Запрещены такие песенки. Понимаешь? Нельзя их петь. И про бедного дядю Лёву — тоже нельзя. Они антисоветские. Нарушение закона.

— Какого закона?

— Не знаешь?

— Не-ка.

— Ну что ты, Юр, как будто вчера родился — ничего не знаешь. Не обижайся.

— Я и в натуре не понимаю ничегошеньки из того, что ты наговорил.

— Сколько людей за такие песенки в тюрьмах оказались — тыщи! А ты: «Не знаю!» Так что больше в жизни таких песенок не пой, понял?

— А почему же ты пел? И мне не сказал ничего.