Ледолом
Шрифт:
В одних из ранних паутинных светлых и сухих осенних дней мы, дружная четвёрка, и увязавшийся за нами Бобка Сапожков по кличке Сопля, пришли к красивому, с башенками, зелёному дому по улице Красноармейской. В нём размещался военкомат. [205]
— По какому делу, хлопцы? — осведомился дежурный офицер.
Я объяснил. И нас, как ни удивительно, принял сам военком майор Шумилин. Я его, между прочим, без труда узнал, но не подал виду.
— Эх, ребята. Хорошее вы дело задумали, но не получается служба вашей собаки на государственной
205
Почти через девять лет я снова приду в это учреждение, но уже один, с заявлением мобилизовать меня в советскую армию.
— Водолазка.
— Редкая кличка. Так вот, вашей Водолазке можно было бы найти применение в санитарном отряде или другом подразделении, но… Мой совет вам: передайте Водолазку в органы охраны, к примеру на макаронную фабрику. Если подойдёт по своим служебным качествам, её возьмут. У них уже есть несколько. А за инициативу — спасибо. В армию пойдёте — с удовольствием вас на охрану границы пошлём. К тому сроку и собак себе подготовите — овчарок. Наведывайтесь.
Нечего говорить, что все мы, и Стасик тоже, после посещения военкомата решили стать пограничниками. А Вовка — аж начальником заставы. Он всегда что-нибудь учудит — не соображает ничегошеньки.
А дальше произошло следующее. Щенков мы отдали хорошим, надёжным пацанам. И в один из августовских дней привели Водолазку на «макаронку». Нас встретили — недоверчиво — два охранника, мужчина лет сорока, небритый и хмурый, и тоже пожилая женщина в зелёном бушлате.
Прикинув что-то в уме, охранник согласился взять собаку. Мы простились с нашей любимицей, выпросив разрешение у угрюмого стража иногда навещать Водолазку. Во время её дежурств.
Вечером следующего дня втроём мы снова заявились на макаронную фабрику. На проходной сидели уже другие люди, но отнеслись они к нам столь же недоверчиво и, главное, упорно повторяли, что ничего ни о какой собаке слыхом не слыхивали.
На внутренней территории фабрики вдоль высокого дощатого забора бегали, громыхали цепями, скользящими по натянутой толстой проволоке, здоровенные лохматые волкодавы с раскрытыми зубастыми пастями, рычали и лаяли на нас, рыскавших вдоль ограды с внешней стороны.
Из окошечка проходной за нами следили охранники. Один из них вышел из будки и, недовольный нашим присутствием, приказал убираться подальше. Но мы не могли уйти, не узнав ничего о Водолазке, не повидав её. Бессмысленно было звать её, но мы звали, возбуждая ярость псов.
— Может, ей дали другое имя? — высказал предположение Стасик.
В добротно сколоченном заборе даже щелей не нашлось. Тогда наиболее лёгкий Стасик взобрался ко мне на плечи, дотянулся до края забора, повис на нём, а я и Юрка подтолкнул его вверх.
Не успел братишка заглянуть во двор «макаронки», как из проходной вывалился один из охранников и устремился к нам крупными прыжками.
— Атанда! — выпалил Юрка, первым заметивший приближавшегося, и метнулся в сторону, я — за ним. А Стасик остался, повиснув на заборе.
— Прыгай! — крикнул я, оглянувшись. Но братишка медлил —
высоко, а когда разжал пальцы рук, не устоял и упал на спину. Пока он вставал, охранник оказался рядом и уцепил его за фуфайчонку.— Пусти! — завопил Стасик. — Пусти, дяденька!
Я остановился, не понимая, почему нас ловят, ведь никто ничего дурного не совершил, и не помышлял даже. Поэтому ринулся к охраннику со словами: «Пустите его»!
— Я вам покажу, как в сад за ранетками лазать! — зло произнёс охранник.
— Какой сад? — закричал я возмущенно. — Что вы глупости буровите?
— Ишь, яблочков захотелось! — запыхавшись, просипел сторож.
— Какие яблочки, что вы выдумываете? — горячился я, отдёргивая к себе брата. — Нас к вам из военкомата майор Шумилин направил.
Страж, оставив Стасика, сграбастал меня обеими ручищами. Тут и напарник ему помог. Вдвоём они сноровисто завернули мне руки за спину. Но Юрка не терял времени даром, оттащил от нас опешившего брата.
От стражей несло махоркой, а от их одежды — вкусной пшеничной кашей. Я не особенно сопротивлялся, не чувствуя за собой никакой вины, веря, что недоразумение сейчас же разрешится.
В будке одуряющее пахло варевом. Стражи, здоровенные мужики, толкнули меня на скамью, один из них приказал:
— Сиди!
Второй тотчас принялся звонить по телефону — в милицию. По его уверениям получалось, что он задержал меня при попытке проникнуть на территорию макаронной фабрики.
— Фамилия? — допытывался тот, что столбом возвышался надо мной.
— Не скажу.
— Всё скажешь, как миленький. И дружков твоих поймаем… Где живёшь?
— Нигде, — огрызался я.
— То-то и видно, што босяк.
— Мы вам собаку вчера привели. «Водолазку». Из военкомата майор Шумилин посоветовал. И нам другой дяденька, который здесь вчера дежурил, разрешил приходить, наведывать её. Она умная.
— Ты нам собакой и военкоматом зубы не заговаривай. Мы тебя насквозь видим: воровать ранетки пришли?
— Спросите у того дяденьки с тётенькой, которые здесь вчера дежурили, и убедитесь, что я говорю правду.
— Ишь, грамотный какой! А мы, выходит, дураки?
Они, словно сговорились, не внимая моим оправданиям.
Время шло, а милиция не появлялась. Тот, что звонил по телефону, опять принялся крутить диск, стукая по рычажку и дуя зачем-то в трубку.
— Алё! Алё! — орал он. — Дежурный!
Наконец ему ответили.
— Лет десять, — произнёс он в трубку, оглядев меня.
— Ну чо? — спросил его напарник.
— Ничо. Прогуляем? — ответил он, подмигнув. Тот, другой, лишь ухмыльнулся. Как-то ехидно, гадко.
— Идём! — приказал мне первый страж.
Я поднялся и направился к двери, ведшей на улицу.
— Куды? — остановил он меня. — Не уйдёшь! От нас не уйдёшь! Не таких скручивали!
И подтолкнул меня к входу на фабричный двор.
Я не буду подробно описывать то, что произошло далее. О том и сейчас мне вспоминать нелегко. Они стянули с меня штаны и вдвоём, держа вывернутыми мои руки, проволоки по задеревеневшей и высокой крапиве туда-сюда вдоль забора, после вытолкнули, довольно ухмыляясь, за проходную, выбросив вслед сорванные перед экзекуцией штаны.
Ноги, руки, даже шея нестерпимо горели от сплошных вздувшихся бляшками ожогов…