Ледовый десант

— С Карельского перешейка отметины.

— А нынешняя война какая у вас по счету?

— Шестая… Воевал в гражданскую. В тридцать седьмом с итало-немецкими фашистами и испанскими мятежниками. Потом в Центральной Азии и в Монголии воевали мы с японскими милитаристами. Это — в тридцать девятом. Потом освободительный поход на Западную Украину и в Белоруссию. Вскоре — война на Карельском перешейке…

— А ведь еще были и белокитайцы, — напомнил Гнат.

— С белокитайцами воевал наш Шаблий, за что и отмечен именной саблей командующим Особой дальневосточной… Да, слишком урожайна наша эпоха на войны, — с горечью вздохнул Илья Гаврилович.

Михалюта вдруг схватил за руку полковника — самолет начал падать вниз, будто потеряв управление. Р-8 скрипел как несмазанный воз. Казалось, вот-вот отвалится крыло. Мотор стал давать перебои, чихал. От страха Гнат едва не вскрикнул. Наконец самолет выровнялся, двигатель заработал ритмичнее, но рокот был не однообразный: он то стихал, то усиливался, время от времени закладывало уши.

Когда самолет проваливался, будто в яму, Гнату казалось, что его внутренности обрываются.

«А еще мечтал два года назад поступить в морское авиационное училище. Не приняли по документам — не хватило одного года! А если бы все было в порядке и медики стали бы крутить меня на стуле и показывать палец: вижу ли я его?..» Гнат припал лицом к иллюминатору, глянул вниз. Сквозь разорванные тучи островками виднелись серые нивы и села с белостенными, как на Харьковщине или Ворошиловградщине, хатами, хотя это уже была русская земля. А вон железнодорожная колея.

«Рельсы! — мечтательно вздохнул Гнат. — На них я когда-то впервые встретился…»

Да, та встреча произошла на железнодорожной колее. На станции Основа он ждал рабочего поезда на Золочев и от нечего делать прохаживался по железнодорожному полотну — между шпалами буйно росли лебеда, одуванчики.

Вдруг замер: перед ним стояла девушка. Ее шея, руки, ноги были покрыты густым загаром, а волосы от солнечных лучей казались рыжеватыми. Чтобы удобнее было держать чемодан, она поставила ногу на рельсу. Брови над синеватыми глазами были темными, а на лице играли солнечные зайчики. «Сколько солнца в ней!» — подумал он, оглядывая девушку с ног до головы.

— Откуда ты, такая красивая?

— А из каких краев ты, такой смелый! — ответила девушка.

— Я из Золочева. Там есть село над тихой, мало кому известной речкой и большим прудом.

Девушка убрала с рельса стройную загорелую ногу и критическим взглядом смерила его. Он понял, что она отметила: ботинки уже стоптаны, к тому же еще и парусиновые, штаны старые, поношенные, рубаха вылинявшая…

Он хотел было извиниться, что задел такую принцессу, но передумал. Перебросив с одной руки в другую самодельный чемодан из фанеры, решительно сошел с колеи.

— Скатертью дорожка! — негромко сказала девушка.

— Так ты еще и с норовом! — обернулся он. — Ну тогда слушай! — И перешел на шутливый тон: — В твоих глазах и синь небес, и море, и солнце…

Девушка не удержалась и ответила:

— Угадал. Мое родное село на берегу Азовского моря.

— Так ты на Мариуполь?

— Да. Жду ленинградского поезда.

— А точнее: где твой дом?

Девушка кокетливо усмехнулась:

— Мой адрес? Село на берегу Азовского моря, крайняя хата над яром, возле моста, что на шоссейной дороге.

— Ого, какой адрес! Но я запомнил.

— Не заблудишься, когда захочешь наведаться в гости?

— Когда-нибудь и в самом деле наведаюсь. А как тебя звать-величать?

— Натали.

— Наталка… Наташа…

— Натали! — повторила гордо девушка.

— Угу… Понял. Как у жены Пушкина — Натали.

— Вижу, что читал кое-что.

— Немного. Давай я подержу твой чемодан. Ведь поезда еще долго ждать.

— И где только такие грамотные учатся? — спросила насмешливо Натали.

— Ну хотя бы в политехническом. А ты и вправду красивая!

Натали подобное, конечно, слышала не раз. Но после его слов почему-то зарделась. Покорно подала руку и сказала:

— Такому только дай палец…

Он крепко пожал ее руку и уже не хотел выпустить из своей. Натали и не пыталась ее освободить.

— Обманываешь, что студент, — прошептала она. — Ты с завода «Серп и молот», слесарь. Угадала?

— Ты имеешь в виду мои мозоли? Это я в институтских мастерских нажил их: отец — рабочий, мать — крестьянка. А ты в каком институте или техникуме?

— Я еще молода для института, — вздохнула Натали. — Мне только что исполнилось семнадцать.

— Кто бы мог подумать! — развел он удивленно руками.

— А глаза у тебя сейчас лукавые, — заметила Натали, погрозив пальцем. — Учусь я одной женской профессии. Учусь на мастера молочного дела! Что, не нравится? Ого, и губы надул!

— Не надул, а прикусил. Почему не нравится?.. Всегда дома будет свеженькая и густая сметана, в которой и ложкой не повернуть. Молочко.

— Насмехаешься?

— А ты сердишься? Не всем же быть политехниками! Да и зачем? Вот ты гордо назвала себя мастером молочного дела. Значит, тебе нравится эта профессия. Ну и прекрасно!

— Ты это вправду?

— Не шучу.

— Мой поезд уже миновал стрелки, — Натали посмотрела вдаль.

— Не хочется тебя отпускать. Вот так бы и пошел с тобой по шпалам аж… до Мариуполя. Когда и где мы встретимся еще?

— Здесь, на железнодорожном полотне, через две недели. В это же время!

— Ты когда последний раз встречался со своей девушкой? — неожиданно спросил Илья Гаврилович, словно догадавшись, о чем думает Гнат.

— Три месяца назад, в августе. Когда тысячи девчат из Харькова ехали куда-то под Лохвицу на рытье окопов.

…Эшелон со студентами, которых посылали на окопы, отходил от Ахтырки. Старшим был преподаватель Анатолий Петрович. Когда Гнат разговаривал с Наташей, он подошел к ним на несколько шагов, будто хотел хоть что-то услышать из их разговора. В правой руке он держал большой чемодан, одет был в новый шерстяной костюм, на ногах — лакированные ботинки.

— Когда мы теперь встретимся? — спросил Гнат Натали.

— Не знаю…

— И я тоже не знаю!

— Теперь никто ничего не знает. Некоторые люди не знают даже, победим мы или нет.

— Помнишь слова песни? «Хоть трудно будет, победим!» Как же иначе? Верь в это, что бы ни говорили. И еще верь, что я люблю тебя.

— И я тебя люблю, — шепотом произнесла Наташа.

— Натали! Пора в вагон! — крикнул Анатолий Петрович.

— Да ведь все еще на перроне.

— А с тобой кто это, брат? — кивнул преподаватель Гнату в знак приветствия.