Ледяная королева

Неподалеку в тени деревьев сидели и сборщики апельсинов, у которых был обеденный перерыв. Когда я побрела обратно к машине, один из них подошел ко мне. Молодой — на вид старшеклассник, — высокий, стройный и мускулистый. Волосы у него разлохматились, на лице светилось дружелюбное любопытство. Он был похож на Ренни, но выглядел в отличие от него здоровым и крепким, и руки у него были рабочие, с натертыми волдырями. Я подумала тогда, что волдыри, наверное, болят. Что он смазывает их вазелином. И что девушка, которая его любит, берет его руки в свои и лечит их поцелуями.

— Вы там с Джоунсом разговаривали? — спросил он.

— Всего одну минуту, — сказала я.

— С нами он не разговаривает. Зарплату нам оставляет на крыльце. А грузовики из фруктовой компании просто приезжают и забирают ящики, он с ними вообще дел не имеет. Я до сегодняшнего дня вообще его никогда не видел. А вы рядом стояли. Он весь изуродованный, да?

Разумеется, нет. Он просто-таки красив. Но я подумала: если Джоунс не желает показываться на глаза чужим людям, то нечего его с ними и обсуждать.

— Не знаю, что и сказать.

— Вот и мы тоже ничего толком не знаем. Он после удара молнии должен быть весь в шрамах.

— Не разглядела.

— Расскажете потом, если чего увидите, ладно? Вдруг мы тут корячимся на какого-нибудь монстра. — При этой мысли парень улыбнулся. — Может, он вампир какой, восставший из мертвых.

— Нет, — решительно возразила я.

Он красивый человек, только все выгорело в нем дотла, и он закрыл дверь у меня перед носом. Вот и всё.

— Но ведь вы же не разглядели, — подначил он меня. — Или разглядели?

Из группы сборщиков ему свистнули, потом позвали по имени, так что он пошел обратно.

— Ладно, пока, — сказал он уже на ходу и направился к тени деревьев.

Я села в машину, газанула с места, но еще долго не могла успокоиться. На хайвее я пропустила свой въезд и заметила это, только проехав три указателя. Пришлось разворачиваться и останавливаться на ближайшей стоянке, где я воспользовалась туалетом и купила бутылку воды. Кассирша сделала мне комплимент, похвалив мое яркое красное платье, и я наконец поняла, почему засмеялся Лазарус, когда я сказала про выпадение цвета. Поняла, почему мне свистели ребята на бензозаправке, где я останавливалась. Они-то думали, что угадали мою профессию. Я смутилась задним числом, мне стало жарко. На руке, там, где он за нее взялся, вздулись волдыри. Горело ухо там, где он к нему наклонился.

Я вернулась домой, сняла платье и повесила в стенной шкаф ближе к стене. На следующее утро оказалось, что одометр в машине у меня не работает. Я подумала, уж не потому ли, что я постояла рядом с Лазарусом. Со мной тоже было что-то не так. Но со мной-то точно по этой самой причине. На руке, где он ко мне прикоснулся, остались точки, похожие на крохотные ожоги. Я поехала в университет, в центр здоровья, искать свою медсестру. Ее звали Джун Мэлоун, и она была на пару лет меня младше.

— Вы пропустили два визита, — сказала она.

— Разве? — ответила я, будто сама не знала. — Посмотрите, пожалуйста. Больно.

Я показала руку.

Джун выдала мне мазь от ожогов, но вид у нее стал настороженный. Возможно, она подумала, что я хотела что-то с собой сделать и нарочно обожглась, например, спичкой.

— У меня чувствительная кожа, — сказала я.

— Понимаю.

— Я серьезно. Чуть что, все остается на мне, — успокаивала я ее.

— Придется зафиксировать. Вполне возможно, это новый симптом серьезной болезни.

— Послушайте, я не люблю быть объектом изучения. Но разве все эти исследовательские программы придуманы для врачей и ученых, а не для пациентов?

Она убедила меня сходить еще раз к кардиологу по фамилии Крейвен, моему лечащему врачу, который, похоже, никак не мог запомнить мое лицо. Зато, к счастью, тотчас узнавал кардиограммы. Я принесла ему новую кардиограмму, и мистер Крейвен меня сразу вспомнил. Он спросил, бывают ли у меня сбои. Я ответила, что бывают. Он прописал мне нитроглицерин на случай приступов боли и велел не глотать таблетку, а класть под язык. Вероятно, осложнение на сердце, а также моя неврологическая травма вызваны тем, что в детстве у меня были ангины. Очень распространенное осложнение. После этого я похромала восвояси со своей мазью и своим нитроглицерином.

Ковыляя через кампус, я увидела Ренни. Уже почти неделя, как начался летний семестр, и Ренни посещал лекции по своей основной дисциплине — современной архитектуре. Если честно, я-то хотела избежать встречи — я не собиралась заводить дружбу. Но он тоже меня заметил и окликнул, так что пришлось остановиться и подождать его.

— Пытались улизнуть?

На Ренни были шорты цвета хаки и кроссовки, футболка Орлонского университета и толстые кожаные перчатки.

— Приехала, так как появилось незначительное, но неприятное кожное повреждение.

Я показала ему волдырики. Мы опустились на скамью под капустной пальмой.

— Померяемся? — сказал он. Но, увидев, как изменилось мое лицо, тут же исправился: — Шутка. Валяю дурака. Вы не виноваты в том, что мои повреждения хуже. Нам наплевать, да? Мы просто друзья по счастью остаться в живых.

Полагаю, друзьями нас можно было назвать с натяжкой. Он почти ничего о себе не рассказывал, только то, что вырос в семье врачей в Майами, младшая сестра заканчивала школу. Интересовала его одна лишь архитектура. Она была его страстью, завладевшей им с тех пор, как он впервые взял в руки кубики. Он боялся, что теперь, с такими руками, эта дорога для него закрыта.

Ему был двадцать один год, но в разговоре он казался старше. Ренни сидел рядом со мной и смотрел на проходивших мимо студентов. Я понимала его взгляд. Они и не представляли, через что ему пришлось пройти. Они жили в том мире, где ноги у всех людей целые и в макушках нет дырок. В мире, где никто не носит толстых перчаток, когда температура в тени переваливает за тридцать пять; никто не просыпается среди ночи от боли один в постели, чужой сам себе.

— Вы согласны со мной, что у всех есть своя поведенческая тайна? — спросил Ренни.

Я рассмеялась, вспомнив про Лазаруса Джоунса, который был моей новой тайной.

— А ты согласен со мной, что, может быть, мы сложнее? Может быть, все мы собрание тайн?

— Если мелких, то разумеется. Я не имел в виду всю эту дребедень. Кто кого любит. Кто кого трахает. Это у всех одно и то же. Нет, я говорю про тайну, определяющую поведение. Суть нашей сути. Если ее понять, то человек перестает быть загадкой.

— Хочешь, чтобы я доверила тебе свою тайну?

— Возможно. Но начать стоит с какой-нибудь ерунды. Только осторожно. Так можно и подружиться.