Легенда

Глупый Карин. Добрый Карин.

Дверь открылась, и вошла подруга Делис с покрытыми дорожной шалью светлыми волосами, в тяжелом плаще на плечах.

— Ну, идешь ты? — спросила она.

— Да.

— И Карин с тобой?

— Нет.

Мейри быстро собрала пожитки, затолкав их в выданный Карину полотняный мешок. Делис отнесла мешок в повозку, а Мейри взяла сына из колыбели и завернула еще в одно одеяльце. Потом открыла сундучок и нашла под бельем мешочек с серебром, который прятал там Карин.

Она не потрудилась закрыть дверь.

В замке Друсс костерил Река и клялся убить всякого дезертира, которого узнает в лицо.

— Опоздал ты с этим, — сказал Рек.

— Да будь ты проклят! У нас осталось меньше трех тысяч человек. Думаешь, мы долго протянем, если будем мириться с дезертирством?

— А долго ли мы протянем, если не будем с ним мириться? — огрызнулся Рек. — Так и так нам конец. Сербитар говорит, что Кания продержится два дня, Сумитос около трех, Валтери столько же, а Геддон и того меньше. Итого десять дней. Десять жалких дней! — Молодой князь, облокотившись на перила балкона над воротами, смотрел на ползущий к югу караван. — Погляди на них, Друсс! Крестьяне, пекари, купцы. Какое право мы имеем просить их умереть? Ну, падет крепость — им-то что? Не станут надиры убивать всех дренайских пекарей до единого — народ просто сменит хозяев, только и всего.

— Уж больно легко ты сдаешься, — прорычал Друсс.

— Я человек здравомыслящий. И не талдычь мне больше про свой Скельнский перевал. Я-то никуда не собираюсь.

— С тем же успехом можешь и собраться. — Друсс тяжело опустился на обитый кожей стул. — Ты уже потерял надежду.

Рек отвернулся от окна, глаза его горели.

— Ну что вы за народ такой, воины? Добро бы вы еще изъяснялись избитыми фразами — хуже, что вы ими и думаете. Потерял надежду, скажите на милость! Было бы что терять. Эта затея была безнадежна с самого начала — однако мы делаем то, что можем, и то, что должны. Ну, собрался молодой крестьянин домой к жене и детям. Пусть идет! Он всего-навсего проявляет здравый смысл, чего таким, как мы с тобой, не понять. О нас споют песни, а он позаботится о том, чтобы было кому их петь.

Он растит — мы разрушаем. В конце концов, он хорошо исполнил свою роль — он дрался как мужчина. И это позор, что ему приходится бежать отсюда тайком.

— Так почему бы нам всех не распустить по домам? Станем с тобой рядышком на стене и попросим надиров подходить поочередно, на рыцарский манер.

Рек внезапно улыбнулся без тени раздражения и гнева.

— Я не стану с тобой спорить, Друсс. Я восхищаюсь тобой больше всех на свете — но думаю, что тут ты не прав.

Налей себе вина — я сейчас вернусь, Менее чем через час во всех частях был зачитан указ князя.

Бреган сообщил эту новость Джиладу, закусывавшему в тени госпиталя под западным утесом, в который упиралась Кания.

— Мы можем идти домой, — крикнул раскрасневшийся Бреган. — Мы будем там к празднику урожая!

— Не понимаю. Мы что — сдаемся?

— Нет. Князь сказал, что если кто хочет уйти, то может это сделать хоть сейчас. Сказал, что мы можем уйти с гордостью, потому что сражались как мужчины — и как мужчины получаем право разойтись.

— Но крепость он не сдает?

— Нет, не думаю.

— Тогда я остаюсь.

— Но князь нас отпускает!

— А мне это ни к чему.

— Не понимаю я тебя, Джил. Все, кого ни спроси, уходят. И это ведь верно, что мы свою роль сыграли. Разве нет?

Мы сделали, что могли.

— Наверное. — Джилад потер усталые глаза, глядя на дымок, лениво поднимающийся к небу из огненной канавы. — Они тоже сделали все, что могли, — прошептал он.

— Кто?

— Мертвые. И те, кому еще предстоит умереть.

— Но князь говорит, что это ничего. Говорит, мы можем уйти с высоко поднятой головой — с гордостью.

— Так прямо и говорит?

— Да.

— Так вот, я с высоко поднятой головой не уйду.

— Нет, не понимаю я тебя. Ты все время твердил, что крепость мы не удержим. Теперь у нас появилась возможность уйти.

Почему бы тебе не сказать спасибо и не пойти вместе с нами?

— Потому что я дурак. Передай всем в деревне привет от меня.

— Ты же знаешь, что я без тебя никуда не пойду.

— Ты-то хоть. Брег, не дури! Тебе есть ради чего жить. Подумай только, как маленький Леган бросится к тебе, подумай, сколько историй ты сможешь рассказать. Иди домой. Иди!

— Нет. Не знаю, почему ты остаешься, но я останусь с тобой.

— Не надо. Я хочу, чтобы ты вернулся домой, правда хочу.

Если ты этого не сделаешь, некому будет рассказать даже, какой я герой. Серьезно, Брег. Мне будет гораздо легче, если я буду знать, что ты далеко от всего этого. Князь прав.

Такие, как ты, люди сыграли свою роль — и сыграли блистательно. Что до меня.., я просто хочу остаться, вот и все. Я много чего узнал здесь — о себе и о других. Я нигде больше не нужен. Путного крестьянина из меня никогда не выйдет, и нет у меня денег, чтобы сделаться купцом, а для принца я породой не вышел. Так, перекати-поле. Здесь мне самое место — с такими же, как я. Прошу тебя, Бреган, прошу — уходи!

На глазах у Брегана выступили слезы, и друзья обнялись.

Молодой крестьянин встал.

— Надеюсь, у тебя все будет хорошо, Джил. Я всем расскажу про тебя — обещаю. Удачи тебе!

— И тебе, пахарь. Захвати свой топор — пусть его повесят в ратуше.

Джилад посмотрел, как Бреган идет через калитку к замку.

Тот оглянулся напоследок, помахал рукой — и ушел.

Всего Дрос покинуло шестьсот пятьдесят человек.

Две тысячи сорок осталось — не считая Лучника, Каэссы и еще пятидесяти стрелков. Остальные разбойники, выполнив свое обещание, вернулись в Скултик.

— Чертовски мало нас теперь, — проворчал Друсс.

— Никогда не любил излишней толчеи, — беззаботно бросил Лучник.

Хогун, Оррин, Рек и Сербитар остались на местах, а Друсс с Лучником вышли в ночь.

— Не отчаивайся, старый конь, — сказал Лучник, хлопнув Друсса по спине. — Могло ведь быть и хуже.

— Это каким же манером?

— У нас могло бы, к примеру, кончиться вино.

— Оно и так кончилось.

— Да ну? Ужасно. Ни за что бы не остался, если б знал.

Но у меня, к счастью, еще завалялась пара бутылок лентрийского красного. Хоть сегодня попируем — а глядишь, и на завтра останется.

— Хорошее дело. А еще можно поберечь его пару месяцев, чтобы созрело маленько. Лентрийское красное, как бы не так!

Это твое пойло гнали в Скултике из мыла, картошки и крысиных потрохов. Надирские помои и то приятнее.

— Тебе виднее, старый конь, — я их помоев не пробовал.

Мой напиток вполне пригоден.

— Пойду лучше пососу надирскую подмышку.

— Прекрасно! Тогда я сам все выпью.

— Не вскидывайся, парень, — я с тобой. Всегда считал, что друзья должны страдать вместе.