Легенды о героях и злодеях
Шрифт:
В лунном свете блеснуло лезвие ножа, что прилипло к горлу несчастного, как пиявка к заду купальщика. Неизвестный в шляпе ухватил второй рукой бедолагу за грудки и прошипел.
– Ты что-то имеешь против маэстро? Тебе не по нраву его игра, но ты сам-то слышал?
– Мне рассказывали! – прохрипел дрожащий от страха мужик. – Да и какая разница?! Он наградил меня рогами, затащив в постель мою супружницу. У, ведьма! Чтоб ее на том свете черти жарили без устали. Отпусти меня. Кто ты вообще такой?!
Незнакомец ослабил хватку, но нож не убрал.
– Я? Я – посланник Смерти, пришедший за тобой. И если тебе станет легче, то могу
– Э…
Сапожник хотел что-то сказать, но не успел. Острое лезвие полоснуло по горлу, и несчастный, захлебываясь собственной кровью, сполз по стене и затрясся в конвульсиях.
Пьера тут же вывернуло. Он оперся на холодную кладку, выронив нож, и почувствовал прилив жизненных сил. В груди больше не ныло.
«Не обманула! – подумал юноша. – Не так уж это и сложно. Главное – найти того, кого не особо жалко, чтобы совесть не сильно мучила, или того, кто этого заслуживает. К примеру, кому не нравится моя музыка».
Он присел возле тела и вздохнул.
– Вот что бывает с теми, кто меня обижает. А мог бы жить, – Пьер обыскал убитого, не побрезговав найденными медяками, которыми можно расплатиться с очередной девицей, что планировал подцепить по дороге в театр. Тем более что это его родной город, и он знал, где сыскать таковую.
Юноша встал, вдохнул полной грудью ночной воздух и поспешил прочь от этого места.
***
Вот и настал день последнего выступления самого известного в мире скрипача, что исколесил все земли и выступал на лучших сценах. В его объятиях побывали и простые торговки, и даже Первые Дамы некоторых королевств. Пьер нервно подергивал струны и криво улыбался, глядя на Джакомо, что скрывался в тени кулис. Наконец, импресарио попросил тишины и традиционно объявил:
– Дамы и господа, только сегодня вечером! Заключительное выступление неподражаемого виртуоза, гения, не побоюсь этого слова. Итак, встречайте: сеньор Пьер О. Каас!
Помощники хозяина театра затушили лампы, погрузив зал в полумрак. Занавес разошелся в сторону, обнажив сцену, освещенную двумя факелами. Пианист тронул клавиши, а Пьер закрыл глаза и прикоснулся смычком к струнам.
Дальше все происходило, как и всегда: великолепная мелодия витала в зале, затем потекли первые слезы и прозвучали всхлипы, плавно перетекающие в рыдания. Мужчины успокаивали своих женщин, а те, уткнувшись им в плечо, содрогались всем телом. Скрипач творил чудеса. Еще никому никогда не удавалось сотворить со своими слушателями такое. Его музыка поистине была гениальной и могла звучать разве что на небесах. И вот когда гений был готов сыграть коду, что рождалась в его голове долгие годы, ЭТО произошло.
Время застыло. Наступила тишина, и театр окутала клубящаяся тьма, оставив нетронутым лишь небольшой островок на сцене. Пьер выронил смычок и скрипку и схватился двумя руками за грудь, и в этот же миг он услышал чьи-то шаги.
– Ты не рад мне? – прозвучал бархатный голос, и перед ним возникла Она. В том же кроваво-красном одеянии. Ее лицо по-прежнему было бледно, но безумно красиво. – Вижу, что не рад. Мое появление вообще не приносит никакого удовольствия, одни разочарования. Ну, как? Ты достойно потратил свое время
или, как все, прожег его впустую?Пьер с ужасом в глазах взирал на мрачную гостью из Царства теней.
– Дай мне еще немного времени! Совсем чуть-чуть!
– Оно у тебя было. Теперь твоя душа принадлежит мне. Все согласно договору, – Смерть обошла вокруг скрипача и посмотрела ему в глаза. – Пора.
– Ну, пожалуйста! Дай мне доиграть коду, я столько ждал этого мгновения! – воскликнул Пьер и робко добавил. – Или я расторгну наше соглашение!
Собирательница душ взмахнула рукой и сжала ладонь в кулак, превратившись в дряхлую старуху с косой в руке. Лицо музыканта перекосило гримасой боли, он сжался, словно засохший лист, и упал на колени.
– Ты! – Ее голос прогремел раскатами грома. – Жалкий червь! Все вы, людишки, мните себя богами, но стоит вам оказаться на краю своей никчемной жизни, тут же превращаетесь в жалких слизняков и начинаете молить о пощаде. Хватит притворяться живым, ты уже давно мертв! Мои чертоги открыты для тебя.
Пьер посмотрел наверх. Тьма разверзлась, и над ним заклубилась огненная буря.
– Я… Я не хочу туда, – прошептал скрипач, и по его щеке пробежала слеза. Он горько усмехнулся и добавил. – Ты получишь меня только в том случае, если сама заберешь душу, но я тебе не предоставлю такого шанса.
Пьер распахнул полу фрака, выхватил спрятанный во внутреннем кармане нож, и вонзил лезвие себе в грудь. Через мгновение сердце гения остановилось, а его безжизненное тело повалилось на сцену.
Костлявая старуха вновь превратилась в обворожительную красотку.
– Глупец, ты еще сотню раз пожалеешь о содеянном и будешь умолять меня забрать твою душу, – Она щелкнула пальцами и…
Зрители ахнули, глядя, как маэстро падает замертво.
Глава одиннадцатая
Призрак тяжело вздохнул. Скорее по привычке, нежели по необходимости. Ведь мертвым не нужен воздух. Им вообще ничего не нужно, кроме душевного покоя, а как раз этого у мятежного духа Пьера и не было. Сколько он его не пытался обрести. Амелинда, сидящая рядом с ним на валуне, молчала и слушала, как в предрассветной тишине квакают лягушки. Девушка смотрела перед собой, но ничего не видела. В ее глазах стояли слезы.
– Мне очень жаль, – промолвила она, и по ее щеке потекла-таки слезинка.
Призрак покачнулся под порывом ветра и с сожалением посмотрел на собеседницу.
– Я не достоин сочувствия. Все, что со мной произошло, более чем заслуженно. Чтобы потешить свое тщеславие, я опустился до самого страшного, что только есть. До убийства. Я отнимал жизни с такой легкостью, с какой отбирают у ребенка леденец. Такому хладнокровию, какое обрел я, мог бы позавидовать любой палач или мясник. Я резал людей, как скот. И, что самое страшное, мне начало это нравиться. Сначала я убивал только тех, кто плохо отзывался обо мне или моей музыке. Всегда есть завистники, но потом их не осталось, и я стал убивать без разбора. Одно движение – и Смерть получала то торговца, то заезжего путешественника, то портовую шлюху. Острый нож всегда находился в кармане, возле сердца, и стоило мне ощутить слабость, как он тут же пополнял мой запас жизненных сил. За десять лет, что отмерила мне Она, я отправил в ее чертоги сто двадцать душ. Если не считать души девиц, коим я разбил сердце, и которые наложили на себя руки от несбывшейся любви.