Легенды о проклятых 2. Непрощенная

– Напрасно. Умрешь на рассвете. Страшной смертью умрешь.

– Значит так было нужно…это моя судьба. Тебе решать.

А мне пальцы на её шее сжать хочется да так чтоб прямо сейчас к моим ногам мертвая упала, чтоб не видеть с утра, как с нее кожу сдирать кнутом палач будет.

– Твоя судьба могла быть иной, - прохрипел я, зарываясь пальцами в ее волосы, прижимаясь лицом к ее лицу, накаляя прутья воспаленной кожей.

– Не могла…Рейн. Мы оба это знаем. Еще с того момента, как первый раз увидела на берегу Тио уже тогда не могла. И никогда не сможет.

Мое имя её голосом иначе звучит…мягко, жалобно. Что ж ты душу мне на куски кромсаешь, дрянь? Где ненависть твоя? Давай! Ну же выплесни на меня свой яд, отрави меня, разрежь на куски, вываляй в грязи. Дай возненавидеть в ответ, только не мучай больше. 

– Зачем убила мальчишку?
– шептал и сжимал её волосы все сильнее, а у самого руки дрожат, меня трясет от её близости, а еще больше от этих перемен в ней, от того, что льнет ко мне. САМА. Саанан ее раздери сама! И разум понимает, что выжить хочет, а сердце хочет верить, что не лжет…что сломалось в ней что-то когда узнала. Память картинки подбрасывает, где в глаза мне заглядывает, волосы перебирает, сама целует и шепчет на своем …шепчет мне о любви и о вечности.

– Я не убивала, - пальцы мои сильнее сжимает, - я тебя убить хотела. Не знала кто ты. Чувствовала и не верила, - голос срывается, а мне сердце лезвием вскрывает крест-накрест, просовывая тонкие края прямо в рану и распарывая все глубже, короткими безжалостными ударами.

– Зачем сбежала? Все было бы иначе.

– Как иначе? Принять участь любовницы? Никогда бы не приняла. Ты бы убил меня рано или поздно.

И мы оба знали, что она говорит правду.

– У меня было бы время, - простонал я, вдыхая аромат ее волос. Костром пахнет и лесом, волком моим. – маалан, что ты наделала?

Я больше не узнаю свой голос он, как отголоски прошлого, принадлежит не мне, а тому мальчишке, который клялся вернуться к ней.

– То, что должна была, - а сама маску мою снимает и я противиться не могу, позволяю развязать тесемки и швырнуть чужую личину на каменный пол. Жду когда ужаснется, а она глазами расширенными на лицо мое смотрит и по щекам слезы катятся. Пальцами по шрамам проводит, а меня дергает от каждого касания. Больно. Адски больно чувствовать эту ласку сейчас и в глазах читать нечто иное, нечто давно забытое.

– Такой же красивый, - шепчет, а я глаза в изнеможении закрыл, давая этому поглощать себя, давая себе эту иллюзию мимолетного счастья, пуская ее по венам, чтобы уже через секунду, сжать волосы ниады пятерней и дернуть её голову назад.

– Лжешь! Жить хочешь, да, девочка?!

– Нет, уже не хочу…убей меня сейчас, Рейн. Так будет правильно. Так надо и надо было с самого начала. Сделай то, что должен….

К губам моим потянулась, едва коснулась и я судорожно выдохнул, сам не понял, как замок содрал и распахнул клетку, впечатал ее в себя, жадно впиваясь в эти дрожащие губы, толкая ее к стене в какой-то отчаянной лихорадке. Яд мой, мерида. Сама целует. Жадно, голодно. В волосы впивается и тянет к себе, шрамы губами обжигает, и я сжимаю ее все сильнее, лихорадочно опуская корсаж платья, обхватывая грудь ладонями. Не лаская. Нет. Я слишком взбудоражен для ласк, я в каком-то отчаянном припадке голода по ней с пониманием, что возможно больше не увижу никогда. Не выживет. Слишком нежная, хрупкая. И меня уже заранее выворачивает наизнанку от мысли, что ее тонкой кожи коснется шипованная плеть.

Задрал платье, приподнимая ее ногу под колено, вдавливая в стену, опираясь на раскрытые ладони и уже через секунду врываясь в ее тело, а она в ответ целует в исступлении. И я насилую ее губы, жадно бешено пью её стоны и всхлипы. Никогда не была такой…Только давно…много лет назад. В нашем прошлом, где шептала мне о любви и подставляла под ласки юное тело, умоляя взять её.

– Моар… Реееейн.

– Не смей! Никогда, - толчками все сильнее вдираясь в ее тело, - называть меня так! Нет меня больше! Сдох… ты убила, - и еще сильнее удар за ударом, глубже и яростней, - два раза сдох.

Ладонь на ее рот, чтоб молчала, чтоб с ума не сводила голосом своим и этой иллюзией, которая вернулась через десять лет и поселила жалкую надежду. Вбиваюсь в нее и ногти о стену ломаю. С каждым судорожным толчком удар по камням, костяшки сбивая в кровь и глядя в ее закатывающиеся, блестящие от слез глаза. Смотрю, как голову запрокидывает, чувствую, как сжимается ее плоть вокруг моего раскаленного члена, как стонет, а по щекам все так же слезы катятся пока сам не излился в нее в каком-то адски болезненном оргазме, от которого все тело покрылось каплями холодного пота. Наслаждение дикое и отчаянное вперемешку с ненавистью к себе и к ней. Несколько дней назад эта тварь меня убивала, а я трахаю её и думаю о том, как забрать у всех…Ни гордости, ни самолюбия. Все у ее ног, все в ее руках. Знала бы как крепко держит мое сердце, давно раздавила бы.

Тяжело дыша, замер, упираясь воспаленным лбом в каменную стену, чувствуя, как ладонями по лицу моему проводит, по волосам гладит. Отстранился от нее, глядя пьяными глазами в ее глаза, отступая назад, сжимая руки в кулаки, видя, как закрываются ее глаза и глядя на медленно ползущий по голой ноге шелк подола, на сдернутый вниз корсаж платья и растрепанные волосы. Закрыл клетку, вешая замок и в ярости дернул решетку. Развернулся, чтобы уйти и услышал вдогонку.

– Я ждала тебя почти десять лет. Каждый день…каждую ночь. Я звала тебя в моих мыслях, а ты не приходил. Ты меня бросил. Ты осуждаешь меня за то, что я сдалась через девять? Ты не пришел за мной! Ты был занят войной, Рейн дас Даал. Своей местью. А я научилась вас ненавидеть за все это время. И ничего не изменится даже сейчас. Никогда не изменится.

Остановился, не оборачиваясь к ней и сжимая кулаки до боли в суставах. Решение пришло мгновенно. Схватил стражника и перерезал ему горло. Маалан бросилась к клетке, тяжело дыша и глядя на меня, пока я опять отпирал замок. Схватил за руку.

– Ты что делаешь, Рейн?
– сжимает мою руку, поправляя корсаж платья, пытается сама заглянуть мне в глаза, но я ей не отвечаю. Тащу за собой. Еще на ярус ниже.

Убил двух охранников ударами кинжала в горло. Она не кричит, только дышит тяжело, со свистом, глядя расширенными глазами, как они к ногам ее падают, заливая лестницу кровью. Да, маалан, за тебя умирают не только лассары. Сам не смотрю на них, не хочу видеть презрение в их глазах. Я и сам себя презираю.