Легенды. Предания. Бывальщины

Исходил мужик реки и горы Урала вдоль и поперек. Наконец ему удалось напасть на след атамана. Вскоре он нашел семью Ермака и передал ему просьбу царя Ивана. Ермак Тимофеевич явился к царю без поклона, в шапке. Царь посмотрел на атамана и говорит:

— Слыхал я про тебя разные вести, не носить бы тебе головы на плечах, да царь милостив. Искупи свою вину, сослужи мне службу добрую. За Уралом нехоженая землица лежит, на земле той богатства несметные, ты пройди ту землю, излови хана Кучума, а людей его под власть Руси подведи.

Ермак Тимофеевич не стал перечить царю, вышел из царских палат, попросил есть-пить и пошел к своим казакам на Урал. Пришел. Рассказал обо всем своим удалым молодцам, и начали они собираться в поход, в чужую землю, куда русская душа не хаживала.

Летом в тот же год Ермак Тимофеевич дошел до Тобола, там построил лодки и добрался до Иртыша. Здесь он встретился с людьми из Кучумова царства. Долго бился Ермак с Кучумовыми людьми, пока они не испробовали казацкую силу и пока их много не полегло. Казаков погибло тоже немало, но Ермак все же одолел сибирского хана и привел его людей под власть русского царя. Самого страшного — Кучума — Ермак Тимофеевич хотел доставить в Москву, но он несколько раз обманывал атамана, и за это его казаки убили. Когда Кучумовы люди покорились Ермаку, казаки ему сказали:

— Поезжай, наш атаман, и скажи, что теперь русские могут жить в Сибири, да и Кучумовым людям с нами легче будет. Царь их был злой, как волк, а жадный, как поп.

Ермак Тимофеевич не поехал в Москву, а послал туда своего верного казака. Узнал царь Иван, что в Сибирь ворота открыты, и стал посылать в нее разных людей, кого по доброй воле, а кого так, силком. Вот и появились русские на сибирской земле и посейчас живут, а добра в ней всем хватит. Потому мы и про Ермака Тимофеевича помним, и про его удалых казаков.

ЕРМАК ТИМОФЕЕВИЧ И СТЕНЬКА РАЗИН

У Ермака Тимофеича, самого набольшего изо всех станишников, было много удалых товарищей, верных помощников. Правою рукою у него был Стенька Разин (…).

И приходит к Ермаку Тимофеичу, низко-низко поклонился ему и проговорил:

— Многолетнего здравия, Ермак Тимофеич! Расположись-ка на совет ко мне! Мы поделаем людей соломенных, порассадим их по лодочкам, по лодочкам по дубовеньким, и дадим им по веселышку, оденем их в платья черна соболя, первое-то лодочку наперед пустим по Дунай-реке по широкой, а сами поедем по Иртыш-реке, по Иртыш-реке, по Теплым станкам, у Теплых станков станем вокруг да подумаем, как бы нам поставить себе памятник.

Как поехали станишники по Иртыш-реке, собралось против них царское войско, хотят изловить Ермака Тимофеича. Увидели, что по Дунай-реке едет лодочка дубовенькая, а в ней сидят добрые молодцы, удалые казаки. Стали царские люди считать соломенных людей — им счету нет. Тут на татар напал такой страх, что они и не видели, как подошел Ермак Тимофеич.

Переловил их Ермак Тимофеич до пятисот человек, засадил в избу, поставил стражу в избе, а сам (…) поехал к царю Ивану Васильевичу…

ГИБЕЛЬ ИВАНА БОЛОТНИКОВА

(…) Да, я местный, местный, каргопольский! Мой прадед здесь поселился, когда Каргополь поменьше был, а здесь лес стоял — дак в лесу.

Почему не у реки? Да бог с ней, с рекой! Колодец выкопали, дак… Ведь у нас Болотников берег. Слышали про Болотникова?

Был Болотников, Иван — крестьянский сын. Роста он был высокого, плечи широкие. Сильный был очень… за народ пошел, за бедное население. Он, говорят, до Москвы дошел…

Да ведь остервенели потом царевы-то слуги, схватили Ивана Болотникова. Арестовали, глаза завязали накрепко. А царь его все равно боится:

— Увезите, — говорит, — куда-нибудь подальше, в Белом море утопите!

Да его не довезли: глаза у него все развязывались… Его на Онеге-реке к проруби привели, глаза выкопали, привязали к ногам тяжесть… Столкнули. Что он сделать мог? Их, может, целая рота была, солдатов!

Ведь с тех пор несчастный этот берег. Каждое лето кто-нибудь да утонет с него… будто Болотников к себе тянет. Старики скажут: «Новое войско себе набирает!»

Улица наша в память его Болотниковой названа, а раньше была Потаниха.

УРАКОВ БУГОР

На Урановом бугре предтеча Стеньки, разбойник Урак, имел свой притон. Разин, еще мальчиком, пришел сверху, из Ярославля, и пятнадцати лет поступил в шайку Уракова кашеваром. Раз Ураков этот хотел задержать судно, а Стенька закричал:

— Брось, — не стоит, бедно.

Ураков, не ожидая после такого замечания удачи, пропустил судно, но пригрозил Разину. Проходит другое судно — Стенька опять то же. Взбешенный атаман выстрелил в него из пистолета, но Стенька не пошатнулся, вынул из груди пулю и, отдавая ее Уракову, сказал:

— На, пригодится.

Ураков от страха упал. Разбойники, видя чудо, разбежались, а Стенька незаряженным пистолетом застрелил Уракова и стал сам атаманом его шайки. Ураков схоронен тут же на своем бугре и, говорят, семь лет из могилы кричал проходившим мимо судам:

— Приворачивай!

СТЕНЬКА-ЧЕРНОКНИЖНИК

Стенька Разин на своей кошме-самолетке-самоплавке перелетал с Дона на Волгу, а с Волги на Дон. На Дону было у него место, называется камень, а на Волге был у него бугор. Пограбит суда на Волге — полетит на Дон. Не было спуску ни царским судам, ни купеческим, ни большим, ни мелким: со всех судов Стенька брал подать, а кто вздумает обороняться, тех топил, а господ больших ловил да в тюрьму сажал. Вот и шлет к нему сам царь:

— Зачем, — говорит, — ты царских судов не пропускаешь?

А Стенька говорит:

— Я, — мол, — ваше царское величество, не знаю, какие есть суда царские, какие нецарские.

Царь приказал на всех царских судах ставить гербы. Стенька поэтому не трогал их и пропускал и дани не брал. Царь за это прислал к нему в подарок шапку. Только тогда купцы сговорились да и на свои суда стали ставить гербы, а Стенька, как это узнал, и говорит:

— Нельзя разобрать, какие суда есть царские, какие нецарские.

И опять со всех судов стал брать дань.

Много лет он таким образом летал с Дона на Волгу, с Волги на Дон, а взять его никаким войском нельзя было, для того что он был чернокнижник. Потом собрал он шайку и поплыл в Персию, и воевал он там два года и набрал так много богатства, что и счесть и сметить невозможно, а как ворочался, в Астрахани воеводы не хотели пропустить его. Стенька говорит:

— Пропустите меня, воеводы, я вам ничего дурного не сделаю!

Воеводы таки не пропустили, а велели палить на него из ружей и из пушек, только Стенька, как был чернокнижник, — его нельзя было донять ничем. Он такое слово знал, что ядра и пули от него отскакивали. Тогда подманила его девка Маша, как в песне поется, — но и тут Стенька улизнул от беды и за эту штуку не простил воеводам. На другой год он пришел в Астрахань с войском и осадил кругом город. А в Астрахани жили больше все неверные. Стенька приказал палить холостыми зарядами и послал сказать, что жалеет православных христиан, а просит, чтоб христиане отворили ему ворота. Христиане и отворили ворота. Он, как пошел, всех неверных ограбил, а иных досмерти побил, и воевод побил за то, что его не пропускали, как он ворочался из Персии, а христианам ничего худого не сделал. Тогда был в Астрахани митрополит. Стал он его, Стеньку, корить и говорить ему: