Легион Проклятых

Но брикантийцы восприняли это по-своему и развели полемику, больше заботясь о каждой букве ритуальных правил и этикете поединка, чем о победе. Они подали прошение о моей дисквалификации, но это уже не первый случай. Ранее я распотрошил еще одного их чемпиона, Гервальда Строма. Было решено приостановить состязания на один день для принятия решения. День для обработки моих ран и порицаний со стороны трупа-капитана Шилоха Гидеона, хотя, за фасадом его риторики, я слышал нотки гордости и облегчения. Бесчестье при избиении противника было предпочтительнее бесчестья поражения. Стром выжил, он был крепким ублюдком, и мое участие продолжилось. Сдиратели не участвовали бы в таком спектакле. Никто не жаловался на укреплениях Императорского Дворца. Никто не предъявлял претензий Сынам Гора, ублюдкам из Пожирателей Миров или кузнецам Пертурабо. Когда Беренгер из Белых Храмовников отнял мой глаз, я не взывал к возмездию и не останавливал турнир. Я не лаял, как собака, протестуя против его участия. Я сражался, так как я был рожден для этого. Я отнял у оппонента единственное, что мне было нужно – победу. Я устал от правил и инструкций. Апотекарий провел оперцаию над моим глазом и предложил мне бионический протез. Я отказался. Эзраки и Хадрах настаивали, что я буду лучше видеть, но меня это не волновало. Однако потом они признали, что мне потребуется время на привыкание. На данном этапе я не мог позволить себе такую помеху. Я согласился на обычный протез в виде белой сферы, как временную меру. Матовая поверхность металла сделала оборот, когда я поднял голову. Я заметил, как все наблюдают за этим движением. Эзраки настаивает на замене протеза после соревнований, но протез словно врос в меня. Апотекарий склонился над моей рукой. Он имплантирует адамантовый штифт и поршень, имитирующий связки. Мои сервы также заняты моим телом. Пока моя рана открыта, и ничто не препятствует потокам крови. Орен активно стирает с пола упавшие капли. Старый Энох стоит на коленях, бормоча молитвы. Вефесда – позади меня, работает вместе с помощниками Эзраки. Она подносит мокрую тряпку к моим бровям, и это дает мне ощущение комфорта. Я не сопротивляюсь этой беспечности. Она все еще юна. Ее беспечность – проявление человечности, и если подобные бесполезные действия дарят ей комфорт, кто я такой, чтобы лишать ее столь незначительного проявления радости? Мой гость тоже здесь. Он бродит словно черная, чернильная масса, и затем снова исчезает во тьме. Я ловлю каждое его движение. Мне кажется, что он всегда рядом, даже когда его нет. Я разворачиваюсь. Из его разбитой лицевой пластины веет холодом, превращающим мое дыхание в пар. Я слышу скрежет его зубов, и я снова вижу внутренность его шлема, лицо без кожи. В темных коридорах нижних палуб я слышу шаги фантома. На Самарканде он стоит на руинах, наблюдая за моим прогрессом, пока я бегаю, тренируюсь и сражаюсь. Он всегда следит за мной, находясь за Клеткой. Я не смотрю на него, зная, что он стоит в толпе и взирает на меня. Он молча поддерживает мои усилия.

– Разбудите его, - услышал я команду.

Я знаю этот голос. Это труп-капитан Гедеон.

– Я не сплю.

Труп-капитан зашел в темное помещение. Его глаза быстро просканировали помещение. Было ясно, что Сдиратель никогда не спускался сюда раньше. Позади него шагал капеллан Дардарий в своих черных доспехах.

– Капеллан Дардарий, - приветствовал Сдирателя Керш. – Славный труп-капитан позволил мне посетить реклюзиам, и вот я здесь, а тебя тут нет. Ты пришел услышать мою исповедь? Очистить мою душу от сомнений своим советом и очистить мою плоть от слабости бичеванием?

Сухопарый Дардарий перевел взгляд от Керша на саркофаг, а затем уставился на Эзраки, проводившего операцию.

– Капеллан? – повторил Кнут.

– Позднее, - ответил Гедеон. – Хозяин Пира принял свое решение.

– Пришел сам Фортинбрас? – спросил Эзраки, поднявшись со своего адамантового колена.

– И? – спросил Керш.

– Фортинбрас разрешил продолжить поединок.

Керш взглянул на апотекария и свою руку.

– Заканчивай с ней.

– Однако есть условия, - добавил труп-капитан.

– Да, - согласился Керш с нарастающим раздражением. – Такая небольшая вещь, называется победа.

– Кулаки приняли решение в нашу пользу, - произнес Дардарий. – Но офицеры ранга капитан из остальных Орденов не признают твое право на участие, Кнут.

– Тогда они признают мой меч, когда дело дойдет до них.

– Они не хотят марать свою честь и сражаться с тобой в открытом поединке.

– Это значит, что их трусость не позволяет им выйти на арену, - рявкнул Керш.

– Их честь не позволяет им это, - поправил Дардарий.

– Опять? – спросил Эзраки. – Что это значит?

– В то же время эта честь не позволяет им объявить победу на Пире без победы над тобой, - произнес Гедеон. – Однако, магистр Фортинбрас, следуя мудрости примарха, объявил, что судьба Пира решится в трехсторонней дуэли.

– Трехсторонняя дуэль...
– кивнул Эзраки.

– Чемпионы Кулаков и Черных Храмовников не хотят портить свою репутацию, сражаясь с тобой в одиночных поединках, - продолжил Дардарий, - однако победа будет несправедливой, если они не повергнут тебя.

– Похоже, ты уверен в их успехе, капеллан, - съязвил Керш.

Дардарий сделал паузу.

– Ты встретишься с Алигьери из Черных Храмовников. Одним из преданных воинов Братства Меча, кастеляном и ветераном крестовых походов на Волхис, Дельтамагн и улей Нимбус. Он вдвое младше тебя, но прошел не меньше битв, чем ты. Ну а что касается Монталбана, то он – чемпион Пуха и лучший среди Кулаков, возможно даже лучше, чем мы.

– Я вижу, ты потерял веру, капеллан, - обратился к Сдирателю Керш.

Дардарий опустил голову.

– Что ж, вот такая у нас ситуация, братья, - наконец произнес Гедеон.

Он посмотрел на Эзраки.

– Доставь его на планету. В броне.

– А что скажешь ты, труп-капитан? – поинтересовался Керш. – Совет?

Гедеон сжал губы.

– Делай то, что ты можешь делать лучше всего.

Сдиратели отвернулись, готовясь уйти.

– Не проигрывай.

Монталбан, Алигьери, Керш.

Сдиратель был удивлен атмосферой этого поединка. Никаких внезапных нападений из засады. Никаких боевых кличей и брутальных атак. Имперский Кулак и Черный Храмовник просто прошли в арену, каждый через свой выход. Как только Клетка захлопнулась, ландшафт стал меняться: задвигались полы и блоки, появлялись углубления и простые башенные конструкции. Вся Клетка пришла в движение.

Керш снова бросил взгляд на галерею, полную сверх людей. Сыны Дорна собрались, чтобы увидеть финал Пира, и узнать какой Орден станет хранителем меча примарха до следующих соревнований. На глазах людей творилась история. Восемьсот шестнадцатый Пир Мечей подходил к концу, и чемпион навечно останется в памяти собравшихся. Алигьери был прирожденным убийцей. Зелотом. Фанатиком. Он жаждал победы. Он не знал страха. Сомнение никогда не находило место в его сердце, а его верования были абсолютны – вера в своего примарха, Императора и Империум. Черный Храмовник уже встал на колени, чтобы получить воинское благословение. Тусклый свет в Клетке падал на его лысый череп и усы крестоносца. Он жил для искупления своих грехов и судил не только своих врагов, но и себя. Монталбан, в свою очередь, разительно отличался от своего соперника. Он был огромен, уступая ростом лишь берсерку из Багровых Кулаков, с которым Керш сражался в предыдущем раунде. В отличие от Алигьери верования Моталбана хранились глубоко в его огромной груди. Его судьба была судьбой ангела, давно привыкшего к сверхчеловеческим способностям своего тела. Он уже думал о себе, как о чемпионе среди чемпионов. Символ во плоти, сотворенный по образу и подобию Дорна, его глаза не горели суровой решимостью, как у Черного Храмовника, но адамантовой уверенностью. Воин, который уже сто раз прокручивал этот бой у себя в голове и всегда выходил из него победителем. Его руки и плечи были похожи на округлые склоны холма, плавно переходя к голове с золотыми волосами и серыми бровями, под которыми читалось бессмертное спокойствие. Оба Адептус Астартес, казалось, не были затронуты обрядами Пира. Их опыт позволял с легкостью справиться с оппонентами, в то время как состязание сделало Керша похожим на существо из ада с множеством шрамов и порезов. Своим здоровым глазом Кнут уловил блеск гладиуса, который был тут же подобран мясистой рукой Имперского Кулака. Бросив взгляд на Алигьери, Кнут обнаружил Черного Храмовника на одной из стен Клетки. Встав на самый край, кастелян показал Кершу второй гладиус. Неожиданно Кнут почувствовал себя уязвимым.

– Кнут!

Керш услышал голос Монталбана и развернулся. Огромный имперский Кулак стоял рядом с третьим мечом. Внутренности Керша сжались. Мечи лежали в разных местах. Он надеялся на противоположный исход. Поддев кончиком лезвия перекрестия гладиуса, Монталбан подбросил оружие в воздух. Преодолев расстояние между ними, клинок упал прямо в руки Кнута. Крепко держа гладиус, Керш кивнул в знак признательности.

– За твои прошлые заслуги, - произнес Монталбан, стоя на двигающейся арене. – А вот и Алигьери. Битва началась...

Алигьери вступил в схватку. Словно какой-то феодальный рыцарь в пещере огра, Черный Храмовник бросился на Монталбана, держа гладиус обеими руками. Керша восхитила отвага кастеляна. Это был неплохой гамбит. Имперский Кулак развернулся на носках и отбил удар своим мечом, который казался игрушечным в огромных ручищах Монталбана. Алигьери упал на темный камень пола и сделал кувырок. Он снова пошел в лобовую атаку на Имперского Кулака, искусно вычерчивая фигуры своим мечом, каждый рубящий и колющий удары был просчитан с холодной уверенностью. Керш сразу понял, что Монталбан стал чемпионом Пуха не только за виртуозное умение владеть мечом. Он был быстр для того, кто обладает таким ростом, каждый удар гиганта заставлял противника переходить в оборону. Алигьери наносил колющие удары, отвечая на широкие взмахи меча чемпиона, но каждый раз Черному Храмовнику приходилось принимать на себя град кромсающих и рубящих ударов. Удары высекали искры из мечей, а Черный Храмовник стал отступать назад. Керш крепко сжал рукоять, и его шаги стали более уверенными. Не страх сковал его движения, хотя Сдиратель боялся, что именно так его противники воспримут дальнейшее промедление. Он получил возможность. Ему не повезло с расположением гладиуса, но Керш смог увидеть стиль боя своих соперников, а это дорогого стоило. Керш заметил, что Имперский Кулак предпочитает косые удары и резкие выпады. Космический Десантник относился к своему оружию, как к продолжению его руки, нанося град ударов по противнику с нечеловеческой эффективностью. Алигьери, напротив, направлял свой гладиус. Его техника выдавала лобовую тактику крестоносца, но кастелян прекрасно контролировал баланс оружия. Его кисти делали основную работу, контролируя эфес и фулькрум. Храмовник полагался на длину клинка при временной обороне, орудуя мечом с одинаковой скоростью и ритмом. Алигьери лучше владел гладиусом, но с каждым раундом Монталбан все больше снижал эффект от этого преимущества. В мгновение Керш оказался между ними. Кнут был убийцей, а не фехтовальщиком. Он не обладал ловкостью Храмовника и мощью центрифуги, создаваемой рукой Монталбана. Сдиратель не делал различий между спаррингом и войной. Первые несколько взмахов выдали в нем первобытную ярость, первый удар чуть было не достиг горла Монталбана, а второй прошел совсем рядом с лицом Алигьери. Десантники, почувствовав угрозу, ответили с двойным усилием. Керш едва успевал подставлять клинок под удары Кулака и Храмовника. У него не было бы шансов, если бы противники не обменивались градом ударов друг с другом. Рука и плечо Кнута слегка задрожали от удара Имперского Кулака, и он сделал кувырок под просчитанный удар Алигьери. Керш занял позицию в вершине их треугольника. Пока в Клетке кипела битва, пейзаж снова стал меняться, некоторые опоры стали исчезать, а из земли начали выскакивать лезвия, рассекая воздух между участниками состязаний. Смещение блоков в клетке сильно дезориентировало десантников. Помимо дезориентации в пространстве и ловушек добавлялась яростная мясорубка оппонентов. Зубчатые диски, словно пилы, вращались в пространствах между напольными блоками, заставляя Адептус Астартес отступать и перепрыгивать через смертельные ловушки. Упав на землю из-за очередной сокрушительной атаки Монталбана, Керш был вынужден откатываться вдоль четырех блоков, с кранами, врезанными в камень. Когда Сдиратель оказался напротив них, из кранов стал выходить летучий газ, тут же воспламеняясь вокруг Керша. Зажав голову руками, Кнут стал катиться, отталкиваясь плечами, пока, наконец, не выбрался из этого пламенного облака. Пол под Монталбана неожиданно разъехался, и гигант полетел во тьму. Алигьери и Керш вынуждены были последовать за ним. Черный Храмовник лучше всех сохранял равновесие, но даже он не смог избежать облака приторного дыма, появившегося из решеток в полу, под ногами космического десантника. Клейкий туман оставлял грязь на коже, нагруднике, а также попадал в глаза, окутывая их пеленой. Техника и дисциплина сменились рубящими и рассекающими ударами. Мечи оппонентов сталкивались друг с другом, но трудно было понять, кому именно принадлежит меч. Алигьери получил хлесткие удары по голове, руке и ноге, значительно ограничившие его прежнюю грацию и гибкость. Керш получил колющий удар в ребро, чуть выше левого бедра, а также порез на задней части шеи, прямо над воротником нагрудника. Сдиратель ощутил знакомое онемение, словно после укуса паука. Его голова стала заваливаться на одну сторону, и Кнут был вынужден сжать плечи и напрячь сухожилия на шее, чтобы держать ее ровно. Монталбан оказался в наихудшем положении, так как был единственной огромной целью в этом тумане. Острое как бритва лезвие срезало зажимы на его нагруднике, и броня сползла вниз. Огромный Имперский Кулак получил царапины и порезы по обоим плечам и ноге, но, казалось, это его мало волновало. Его движения были такими же уверенными, как и прежде, гигант просто шел напролом, словно поезд, сбивающий преграды. Монталбан полностью освободился от брони и сбросил ее на землю. Кошмар битвы продолжился. Дорн и его Кулаки выдержали недели отчаянного штурма детища Пертурабо и его воинов. Здесь боевые братья и сам примарх познали истинную природу своих братьев. Пока толпа собиралась вокруг галереи над Клеткой, спектакль продолжался, но всем стал очевиден тот факт, что между тремя воинами возникло то духовное единение, которое сплотило воинов Дорна в один из самых черных дней для легиона. Слишком много клинков схлестнулись в яростных схватках, слишком многие фантазии о триумфе разбивались, словно стекло, каждый желал ощутить частичку гордости легиона. Ни Монталбан, ни Алигьери, ни Керш не знали, сколько времени продолжается их бой. Их бой был самым долгим за всю историю Пира Мечей. Движение казались размытыми пятнами. Перекошенные лица Монталбана и Алигьери мелькали, словно вспышки, перед глазами Керша. Схватка была настолько яростной и изматывающей, что Кнут мог видеть свое собственное отражение в блеске лезвий. Позади вихря битвы Керш ощутил присутствие своего безмолвного гостя. В какой-то момент Сдиратель бросил взгляд на арену и увидел своего призрака. Каждый раз фантом исчезал и появлялся в других местах. Фигура, облаченная в броню самой смерти, словно высасывала жизнь из каждого места, в котором она оказывалась. Странник смотрел и ждал со спокойствием мертвеца. Ход времени в Клетке ощущался через капли проступавшего пота, боль и жжение в теле и в моментах, когда легионеры могли на мгновение отвлечься от битвы и взглянуть друг другу в глаза. Когда блоки стали подниматься вверх, наблюдатели смогли ближе рассмотреть участников. Стоя на верхушке каменной башни, Адептус Астартес обменивались ударами. Сделав еще один устрашающий выпад, Алигьери спрыгнул со своего блока и запрыгнул на блок, обороняемый Кершем. Каким-то образом Черный Храмовник избежал разрубающего удара Кнута и стал уворачиваться от ударов утомленного битвой Сдирателя. Они оказались настолько близко друг к другу, что Керш мог слышать боевые катехизмы и литании, срывавшиеся с губ Храмовника. Маневр оказался еще более рискованным, чем предполагал Керш, Храмовник увернулся от его клинка и выбил гладиус из рук Монталбана, который обрушил на него всю свою мощь. Меч взмыл в воздух и пролетел над широким бассейном с водой.

Блоки стали уходить вниз. Грязная вода стола быстро просачиваться через решетки в нижней части самого высокого блока и скоро совсем поглотила его. Монталбан наблюдал, как оружие, перелетев через бассейн, упало на землю на другой стороне. Не дожидаясь, пока Алигьери прыгнет на его башню, Имперский Кулак спрыгнул с края колонны и приземлился прямо на черный булыжник. Черный Храмовник оказался открыт для атаки, и Керш сделал выпад, который, без сомнения, должен был достать до живота кастеляна. Каким-то образом Алигьери умудрился отклониться от удара. Неожиданно башня задрожала, Керш предположил, что блоки снова начали двигаться, но второй толчок убедил его в обратном. Гигант Монталбан уперся в основу башни, словно зверь. Третьим ударом плеча он выбил блок из основания, и башня стала падать. Когда конструкция зашаталась, Керш потерял равновесие и рухнул вниз. Упав на край блока грудью, Кнут почувствовал, как сломалось ребро. Он оперся о твердую поверхность темного камня, отпустив гладиус, который тут же упал в мутную воду внизу. Керш потянулся за ним, но, через мгновение, на него обрушились остальные блоки падавшей башни. Упавшая колонна создала своеобразный мост вдоль бассейна, который Монталбан планировал использовать, чтобы добраться до своего оружия. Черный Храмовник снова доказал свою способность контролировать баланс и, встав в неустойчивую боевую стойку, преградил путь Имперскому Кулаку. Губы Монталбана сжались. Обхватив самый крупный блок, он поднял его над головой и устремился к Черному Храмовнику. Когда валун полетел в сторону Алигьери, ему ничего не оставалось, как прыгнуть в воду и поплыть к берегу. Когда ноги кастеляна наконец нащупали поверхность, кастелян поднял голову и... оказался прямо перед Монталбаном. Гигант подобрал остатки упавшего блока и снова поднял их надо головой. Алигьери приготовился нырнуть либо вправо, либо влево, в зависимости от траектории полета камня. В этот момент, словно чудище из глубин, из воды вынырнул Керш. Подобравшись сзади, одной рукой он схватил Алигьери за руку, державшую меч, а второй – обхватил его шею. Кастелян отчаянно сопротивлялся, но скорость и гибкость Храмовника не работали против цепкого захвата Кнута. Керш притянул Алигьери к себе и уперся лбом в заднюю часть черепа десантника. Лицо кастеляна покраснело, когда он увидел, как Монталбан готовится кинуть в них очередной блок. Керш почувствовал, как ломаются кости Храмовника, когда камень врезался в тело Алигьери. Бойцы упали в воду, над водой возникло облако пыли, свидетельствовавшее о разрушительном эффекте столкновения. И снова Кнут оказался на дне бассейна, когда очередной блок угодил прямо в него. Его голова ударилась о камень, и он услышал звук, похожий на хруст. Освободив себя и обездвиженного Алигьери от тяжести каменного блока, Керш попытался оттолкнуться от пола бассейна, но понял, что его правая нога перестала его слушаться. Она была сломана и стала бесполезной. Гребя одной рукой, Сдиратель тащил Черного Храмовника к суше. Арена снова пришла в движение, раздался скрежет механизмов. Вода стала уходить сквозь решетки, и Кнут, наконец, нащупал ногами поверхность пола бассейна. Все три десантника оказались в одинаковой ситуации. Алигьери был похож на кровавое месиво. На грудной клетке зияла вмятина от удара валуном. Керш приложил ухо к другой части груди Храмовника, затем к губам. Удивительно, но десантник все еще дышал, хотя и с большим трудом. Кнут услышал скрежет своего гладиуса по поверхности арены и повернул голову в направлении звука. Монталбан поднял его у основания упавшей башни. Сделав пробный взмах, Имперский Кулак пошел в атаку. Аудитория безмолвствовала.