Легкая поступь железного века...

— А то, что ныне царствующая Государыня взошла на Престол благодаря заговору?.. — вырвалось у Натальи. И она увидела, как растягиваются в торжествующей улыбке губы генерала. Но Андрей Иванович тут же повернулся к тихому человечку:

— Это не записывай, Степан. Да, — отвечал он Наталье, — Богу угодно было покровительствовать дочери Великого Петра. Не наше это дело — постигать Промысел Божий, наше дело — смиряться перед благой Его волей. И те, кто смеют утверждать, что Государыня взошла на трон незаконно, «благодаря заговору», выказывают себя противниками не только монаршей, но и Божьей воли. Следует ли таким сострадать и выгораживать их?

Дверь чуть приоткрылась, показалась чья-то голова, на что Ушаков внимания не обратил, а скромный человечек встал из-за стола, подошел к генералу, что-то шепнул ему.

— Да, Степан, иди.

Тот, кого звали Степаном, вышел.

— Так, Наталья Алексеевна, — вернулся Ушаков к прерванному разговору. — Следует ли, спрошу я вас, забывать о вашей верноподданническом долге ради превратно понимаемого долга семейного и отрицать очевидное? Ваш дядя, несомненно, знал о дерзновенном преступном замысле госпожи Лопухиной и графини Бестужевой лишить Государыню жизни, дабы вернуть Престол малолетнему Иоанну Антоновичу…

Он намеренно оборвал фразу и смотрел, не мигая, на Наталью. Вот в глазах ее зажглись какие-то искорки — это вновь пробился гнев, заглушивший страх, — первый в безмятежной дотоле жизни настоящий гнев, с которым юная девушка не умела справиться.

— Так заговор раскрыл господин Лесток? — тихо, детски-невинно спросила она.

— Что? — удивленно произнес генерал, чего с ним сроду не случалось на допросах.

Вновь появился Степан, опять пошептал что-то на ухо начальнику и скромно пристроился в своем уголке. Ушаков хмыкнул. И опять уставился на Наталью.

— Та-ак! — его резкий возглас заставил девушку вздрогнуть. — Что вам известно?

— Только то, что соблаговолили сообщить мне вы, ваше превосходительство.

— Чудесно! И что вы думаете обо всем этом? Каковы ваши заключения?

— Но я, кажется, не служу в Тайной канцелярии! — парировала Наталья.

Ушаков склонился к ней через стол, тихо и серьезно вопросил:

— А хотите?

Ответная тишина была весьма красноречива. Степан бросил вести записи и философски-задумчиво разглядывал начальника.

— Думаете, я смеюсь? — спросил генерал, хотя был уверен, что Наталья так не думает. — Отнюдь. Уверен, вы станете со времени одним из лучших моих агентов, на это у меня чутье. Только подучить чуть-чуть…

Наталье показалось, что горло ее безжалостно сдавили.

— Мне только что пришла в голову эта мысль, — продолжал Андрей Иванович. — До того, признаюсь, я хотел просто отправить вас на дыбу, ежели начнете упрямствовать. Не дрожите — уже не хочу. Но объясниться все-таки следует.

Он оглянулся на Степана, тот почтительно кивнул: понимаю, мол, пока ничего не записываю.

— Кто вам растолковал про Лестока? Наверняка, ваш дражайший братец? Где он, кстати?

Наталья молчала.

— Впрочем, — изрек Андрей Иванович, подумав, — ход ваших мыслей я понимаю. Вице-канцлер и лейб-медик — непримиримые враги, Анна Бестужева — родственница вице-канцлера… Граф Лесток придумал заговор с одной целью: через сих дам добраться до самого Алексея Петровича, а навела его на эту мысль их болтливость, которой, впрочем, почти все женщины страдают… Вот что промелькнула в вашей хорошенькой головке, не так ли?

Ответа вновь не было.

— Так что вам известно?

Наталья дерзко вскинула подбородок.

— То же, что, полагаю, было известно до сих пор всей столице! Но никто из моей семьи не имеет ни к каким заговорам ни малейшего отношения.

— Прекрасно, — сказал Ушаков. — Тогда вам нечего опасаться. Скажите, где ваш брат? Ведь это так любопытно — он исчезает из Петербурга, вы затворяетесь дома, а вашего дядю арестовывают — и все в одно время! Прибавьте показания против полковника Вельяминова, свидетелей — множество. Ну же?

Наталья подняла глаза на генерал-аншефа. В них он прочел жгучую ненависть к себе.

— Хорошо. Положение ваше нынче, сударыня, прямо скажем, незавидное. Но вам есть из чего выбирать. Сейчас вы отправляетесь в крепость, потом — в застенок, оттуда… уж как здоровье позволит. Или же полковник Вельяминов немедленно будет отпущен на свободу и мы прекратим розыски вашего брата Александра.

— В обмен на что? — тихо спросила Наталья.

— В обмен на согласие с моим предложением. Мне выгоднее заполучить на службу еще одного ловкого человечка, нежели оправить на дыбу несколько обвиняемых бестолочей. У нас ныне с лопухинским делом и так застенки ломятся. Одним больше, одним меньше…

— Нет.

— Вы понимаете, — медленно проговорил Ушаков, — что вам нельзя отказываться? Наталья Алексеевна, не стоит делать такой выбор сгоряча. Подумайте о себе, о брате, о дяде…

— Я вам уже ответила.

Ушаков хотел еще что-то прибавить, но ему помешали — явились со срочным посланием от самой Государыни. Пробежав его глазами, Андрей Иванович нахмурился. Как-то странно и почти с ответной ненавистью посмотрел на Наталью, потом спокойно спрятал бумагу под сукно.

— Степа, — позвал, не оборачиваясь, своего подчиненного, — давай сюда допросные листы. Подписывайте, — протянул бумаги Наталье. — И можете быть свободны. Покамест…

Наталья была ошеломлена — что это значит?

— Не тяните, сударыня, — проворчал генерал. — У нас еще дел по горло…

Когда девушка вышла, слегка пошатываясь, Ушаков резко повернулся к подчиненному.

— Вот так, Степан Иванович, человек, как говорится, предполагает…

Степан Иванович Шешковский, самый понятливый и скромный из всех подчиненных грозного генерала, ничего не спрашивал, зная, что уж ему-то Ушаков сам все непременно разъяснит.

— Так говоришь, полковник тоже ни в чем не сознается? — переспросил генерал, раздумывая о том, что сказал ему на ухо Степан во время допроса Натальи.

— Как доложено было, Андрей Иванович.

— Придется и его отпустить.

Шешковский склонил голову и по-прежнему молчал. Как он и предполагал, генерал-аншеф через пару минут, нюхнув табаку, вновь обернулся к нему.

— Распоряжение об освобождении из-под стражи полковника Вельяминова — бумага за подписью самой Государыни! — почти выкрикнул он. — А, каково? И тут же просьбица собственноручная от графа Разумовского — не трогать семейство Вельяминовых. Понял?

— Как не понять, — Степан Иванович позволил себе усмешку.