Лего

– ?Oye, fantasma! — воскликнул я. — Espera! Dejame mirarte!^[12]

Отлично помню, что произнес эти слова на испанском. Должно быть, мой разум, хоть и оцепенелый от сна, рассудил, что в России привидений не бывает. Во всяком случае, в бабушкиных сказках они никогда не появлялись.

Будто желая исполнить мою волю, молния сразу же ударила вновь, и сделалось светло. Но в комнате никого не было. Разочарованный, я опустил голову на подушку и провалился в иные сны, обыкновенные. Мне стала сниться пыльная дорога от Вальдепенсо на Консуэгру, а это одно из скучнейших зрелищ на свете.

Выслушав мой рассказ, Максимо пожелал знать, какого цвета волосы были у моего виденья, и, услышав, что белые, перепугался еще больше. Это Llorona Blanca, сказал он, ищет своих покойников. Нечего было селиться подле разоренного погоста. У Йороны черное платье и длинные белые волосы, а помогает Белой Плакальщице El Lobo Muerto^[13]. Упаси пресвятая Дева попасться этой парочке ночью, они могут принять живого человека за мертвяка и уволочь под землю.

Очень довольный произведенным эффектом, я с аппетитом позавтракал. Ветер по-прежнему задувал во всю мочь, но дождя не было, и я отправился в слободу нанять лошадь. Максимо нелюбопытен, он остался дома. Ему никогда не бывает скучно. В молодости, на морской службе, он нагляделся всякого, и любимое его занятие, ежели нет никаких дел, сидеть по-турецки, прислонившись к стене, и надраивать наваху. Он то щелкнет лезвием, то уберет его, потрет бархоткой, подышит, еще потрет, полюбуется на свое отражение, и так тысячу раз. Я знаю, что, сколько бы я ни отсутствовал, найду Максимо в той же позе, напевающим или дремлющим. Истинно счастлив тот, кто довольствуется малым!

В первой же хате я добыл превосходную лошадь всего за полтину в день, а когда сказал, что намерен покататься по окрестным горам, мне за те же деньги впридачу дали ружье, поскольку только «божевильний» (сумасшедший) отдалится от «шляха» без этого необходимого в здешних краях предмета — так никому в Малаге не придет в голову выходить летом на прогулку без веера.

Повесив штуцер через плечо, натянув плотнее свой мерлушковый картуз, я сначала порысил к обрыву посмотреть, сколь бурливо море и не видно ль парусов.

Волны пенились и ярились всё так же, горизонт пустынствовал, но в укромной бухточке меж острых скал покачивалась фелюка, которой вчера, проезжая мимо на повозке, я не видел. Значит, всё же кто-то осмеливается выходить в море? Быть может, приплыл и пакетбот.

Окрыленный, я шлепнул по крупу свою каурую и поскакал в крепость. Но в портовой конторе мне сказали, что корабли через пролив по-прежнему не ходят и, кажется, не поверили моему рассказу о прибывшей фелюке. «Только умалишот выйдет в море при такой волне», — изрек почтовый чиновник, а когда я спросил, скоро ль стихнет кыхблэ, он философически отвечал: сие одному Богу известно.

Тогда у меня возникла мысль, не нанять ли бесстрашную фелюку для переправы обратно в Керчь. Лучше коротать время подле Веры, чем торчать одному в скучной Тьмутаракани. Я чувствовал себя касожским витязем Редедею, коего в сем проклятом месте сразил предательским ножом Мстислав Хоробрый, принявший вид «длинной змеи».

В долине свистало и завывало, тучи неслись по небу наперегонки, но меж ними, будто проблеск надежды, стали проглядывать голубые пятна. Я ехал шагом, готовый повернуть обратно в крепость, если ветер начнет спадать.

Тщетно! Будто подразнив меня, тучи сомкнулись, и чертова «длинная змея» расшипелась пуще прежнего.

Спешившись у обрыва, я спустился по каменистой тропинке к берегу бухты. Она была защищена от неистовства волн сходящимися буквой «С» краями и внутри пещрилась лишь умеренной рябью. Меня обрадовало, что рядом с суденышком на веревке раскачивался маленький ялик. Значит, люди на борту.

Я стал кричать, звать, но никто не выглянул. Море заглушало все звуки, а голос у меня не зычный. Никто не высунулся и после того, как я выстрелил в воздух. Должно быть, экипаж напился вина и крепко спит, как это заведено у моряцкой братии в «неходную» погоду.

Уже вечерело. Я решил, что вернусь сюда утром. Как говорят немцы, Die Morgenstunde hat Geld im Munde^[14]. По-русски это звучит почти столь же красиво: «Утро вечера мудренее».

Несколько времени, пока не стало смеркаться, я катался по узкой долине, не столько любуясь пейзажами, довольно однообразными, сколько зевая, а потом вернулся в свое временное пристанище. Почитал купленную еще в Симферополе книжку, презабавные малороссийские страшные повести про чертей, русалок и оборотней, а теперь пишу дневник. Максимо жарит застреленную из казачьего ружья чайку. Пахнет жаркое премерзко, ну да я не привередлив. При осаде Бенареса я едал рагу из крыс.

Ак-Сол. 7 октября

То был не сон! Она явилась вновь! Не знаю, что она такое, в привиденья я не верю, но нет, не сон. Как интересно!

Ночь опять выдалась неспокойная. Буйствовал ветер, грозы пока не было, но в небе то и дело полыхали зарницы. К порывам ветра я привык, они мой сон не тревожили, и пробудился я не от них, а от препротивного скрежета, какой возникает, когда ногтями скребут по стеклу. Отвратительный звук доносился от того окна, что не было закрыто ставнею. Должно быть, ветер шевелит ветки сухого куста, торчащего там из земли, подумал я, приоткрыв глаза, и собрался натянуть на голову бурку, заменяющую мне одеяло, но тут вспыхнула зарница, и я увидел такое, что спать расхотелось. В окно действительно скреблись ногти! По стеклу водила скрюченными пальцами костлявая рука скелета, и внутрь заглядывал череп!

Я вообразил, что мне лишь снится, будто я проснулся, и я опять, как давеча, порадовался: на двадцать пятом году жизни наконец и я научился видеть кошмары! Свет померк, рука и голова мертвеца исчезли. Я подождал, не явится ли еще какого-нибудь увлекательного видения. Но остался только скрежет, который мне скоро наскучил. Ну право, подумал я, что это за кошмар, который можно лишь слышать, но не видеть. А через минуту-другую стихло и скрипенье. Я вновь уснул, но через не знаю сколько времени опять был разбужен, на сей раз звуком вполне посюсторонним. В сарае громко ржала и билась о стену копытами Ненажора (так прозаично зовут мою каурую). Среди прочих языков я неплохо владею и конским, половину детства я провел на конюшне и сразу слышу, когда лошадь блажит, а когда она по-настоящему напугана. Ненажору что-то привело в лютый ужас, надо было ее успокоить, пока она себя не покалечила. Скоро разъяснилась и причина — где-то близко, чуть не прямо за плетнем, раздался вой волка.

Я вышел наружу с заряженным штуцером. Вставши у изгороди с ружьем наперевес и повернувшись в ту сторону, откуда время от времени неслись завыванья, я стал ждать следующей зарницы. Несколько раз небо прогремело впустую, без вспышек. Потом наконец тьма с грохотом озарилась.

Я приложился к прикладу и выстрелил, увидев хищника именно там, где ожидал — в полусотне шагов, на низеньком пригорке. Обычно с такого расстояния я промаху не даю, но тут моя рука дрогнула. Рядом с большим, видно матерым волком чернела тонкая женская фигура. Я заметил ее в миг, когда спускал курок, и непроизвольно отвел дуло в сторону.

Это была она, моя ночная гостья! В сияньи небесного огня блеснули серебром длинные белые волосы!

Опять, как тогда, через несколько мгновений зажглась другая зарница. И опять ночное привидение исчезло. Но теперь я знал, что не сплю. Ветер холодил мне лицо, пахло порохом, ржала и билась лошадь. Я долго ее успокаивал, вернулся в хату весьма оживленный приключением и теперь при свете лампы пишу дневник. Скоро огонь будет уже не нужен. Светает.

Мистические события происходят с нами, Сандовалями, издревле, еще со времен El Duque Primero^[15]. Это у нас в роду. Я вырос на семейных легендах о явлениях ангелов и чертей, помогавших моим предкам излечиться от наследственного сплина. Кажется, настал и мой черед.