Лёха
Шрифт:
— Это так называемые пристрелочные пули. И маркировка пуль это подтверждает.
— То есть это те самые дум-дум? — обрадовался комиссар.
— Нет, дум-дум — это обычная пуля, только на ее кончике делается крестообразный надрез — даже ножом простым можно. Попадет в тело — разворачивается на четыре лепестка, а так обычная свинцовая. Тут другое — ответил лейтенант.
Семенов с бурятом глянули на него с явным уважением за такую практичную умственность.
— Что же? — подпихнул его командир партизан.
— Это пристрелочные пули, разрывные. От обыкновенной — разрывная пуля
— Так она — разрывная? Дум-дум — значит? — не отступался комиссар.
Березкин поморщился, повертел пальцами. Подумал пару секунд, потом сказал:
— Вовсе нет. Принцип разный. И различие огромное — ну, как между словами «разорвали» и «взорвали». Простая дум — дум — она без хитроумного устройства, обычная пуля. Разваливается от сопротивления тканей при попадании.
— Любой сделать может. Нож к кончику приставил, стукнул чем тяжелым сверху, чтоб надрез получился, а потом — другой, крест-накрест. Вот и дум-дум — влез очень уместно хмурый Бендеберя.
— Вот, точно так — обрадовался лейтенант внезапной подмоге: — А в пристрелочной все сложнее — в носовой части взрывчатое вещество, пентрит, потом перегородочка, а в перегородочке — капсуль. А задок пули — как трубочка и там ударник стоит — вот к слову в банке видите?
Берёзкин залез пальцами в закопченную банку и вытянул действительно сохранившийся целым задний кусок пули. Показал всем, что там посередке — дырочка. Потом подцепил ногтями коротенький — в полсантиметра стерженек с острым носиком и попытался его в дырочку запихнуть. Уронил все на траву, полез поднимать, но комиссар удержал его за плечо.
— Не стоит, товарищ лейтенант, поняли мы. При выстреле ударник назад отходит, при ударе о цель — двигает вперед. Колет капсуль, а тот поджигает взрывосмесь. Хитро придумано!
— Совершенно верно! Только не ударник отходит, а впрочем, неважно — кивнул лейтенант, который отлично помнил что на самом деле никуда при выстреле не оседает ударник. При выстреле оседает предохранительная разрезная трубка по ударнику, освобождая ему ход вперед при ударе о преграду. Но лезть в эти детали сейчас он посчитал лишним.
— Представляю, какие от такой пульки дыры — задумчиво заметил пышноусый.
— Да, паскудные раны — кивнул Бендеберя.
— Точно — согласился и Середа.
— Довелось видеть?
— Угу. Хрен чем перевяжешь. Да и в бою неприятно — оно ж когда рвется — сами слыхали — словно стреляет кто.
— Что-то помнится мне, что запрещены такие пульки. По всяким там хаахским и женевским конвенциям — поглядел на своего комиссара командир партизанского отряда.
— Гражданских, раненых и военнопленных убивать тоже там запрещено. А ничего, убивают запросто — заметил комиссар.
— Нам преподаватель говорил, что запрещено их по живой силе применять. Потому разрешено стрелять по технике, неодушевленным предметам и для определения
расстояния. Еще их артиллеристы пользуют, когда стреляют не снарядами, а с вкладышами в стволы — заметил менторским тоном лейтенант.— Пристрелочная — в смысле выстрелил и глянул куда упала? — поглядел на него комиссар.
— Точно так.
— Ну, тогда понятно. Стреляли для пристрелки, а кто там случайно оказался — сами виноваты, кто не спрятался — пулеметчик не виноват. Так выходит?
— Да, выходит, что так.
— Брехня. В Первую мировую и потом их снайпера и племетчики за милую душу лупили. И видели, куда лупят. И сейчас видят. Сволочи — зло сказал ефрейтор.
— Да, налицо типичное капиталистическое лицемерие — кивнул комиссар.
— А вы где с такими пулями столкнулись? — спросил Берёзкин своего подчиненного.
Тот невесело улыбнулся этакой волчьей ухмылкой и неожиданно выдал:
— И по мне стреляли, и сам стрелял. У австрияков такие пули еще тогда были. Против них москали возражали — отсюда и конвенции эти. У поляков тоже такие патроны были. Зато если ты таким хоть куда вражине угодил — все, отвоевался. Полезные штучки.
Все посмотрели на стоящий у их ног ящик со смертоносной начинкой несколько иными глазами.
— Патроны с пулями с разрывным снаряжением в 30-е годы были так же в арсеналах Польши, Чехословакии, Венгрии, Испании, Аргентины, США, Италии и Японии — несколько заученно и отстраненно сказал лейтенант. Лёха подумал, что был Берёзкин ботаном и зубрилой. Так сказать военным ботаном.
Некоторое время все молчали.
— Так — словно крякнул командир партизан — значит вот что. Вечером, как договорились ты, комиссар, на митинге и про пульки эти немецкие скажешь. Вы, лейтенант, отберите бойца из проходящих у вас обучение, кто лучше всего на снайпера годится — будете его натаскивать особе. Суркова, пожалуй?
— Точно так. Сурков годится лучше других.
— Вот, значит, ему немецкую винтовку и дайте. И надо будет пристреляться, чтоб привык. Завтра готовимся, потому изучите с ним матчасть, а во время рейда — это слово пышноусый выговорил со смаком и значением — во время рейда найдите возможность, чтобы пристрелял оружие и привык к нему. Чтоб использовать боевую обстановку. Вопросы есть?
Вопросов не было, и пышноусый величественным жестом отпустил подчиненных.
Вечером всех свободных от караула партизан собрали на полянке, для проведения митинга. Красноармеец не любил таких мероприятий, считал, что время можно провести и с большей пользой, но выбора тут не было. Впрочем, разместились все привольно, кто лежа, кто сидя, с удобствами, даже курить разрешили. Комиссар дождался тишины и начал привычное, про роль партии, про то, что приходится отражать нападение злобного капиталистического врага и тому подобное. Вроде бы начал говорить про интернациональное самосознание и Семенов уже ожидал, что опять понесется надоевшая за время службы чушь о том, что немецкие рабочие и крестьяне вот-вот повернут свои штыки против своих немецких же угнетателей, отчего бойца стало привычно клонить в сон, но тут совершенно неожиданно комиссар развернул коней: