Лёха

— Ну, трыццаць хвілін — сморщив носик пояснила юная партизанка.

Опять не поняли. Так то все ясно было, кроме «заяцкомманды», а тут вот застопорилось.

— Нядаўна — нашла понятное слово дочка лесника.

— А они у вас обедали? — пришел очень вовремя в голову толковый вопрос.

— Не, з сабой ежу ўзялі, бацьку загадалі да вечара вячэру згатаваць.

— Ладно, ты давай беги, предупреди наших. Где лагерь — знаешь?

Девчушка презрительно фыркнула веснушчатым носиком.

— Гэта які — дзе бабы, ці дзе мужыкі?

— Где мужики. И, знаешь что, ты там не показывайся всему народу — часовому только скажи, да сразу назад и следы попетляй, как заяц. Не надо, чтоб тебя там люди видели.

— А вы што рабіць будзеце? — с подозрением глянула девочка.

— Мы их задержим — спокойно сказал Семенов, чтоб не расстраивать ребенка. На самом-то деле не так он был спокоен, как старался показать. Маленькая женщинка это явно учуяла, глянула как-то странно, но ничего не сказала, скользнула в кусты и была такова. Точно, лесникова дочка, соображает как лес не будоражить.

— Ты что, всерьез? — тихо и недоверчиво спросил ошалелым голосом Лёха.

— Об чем это ты?

— Что мы их задержим. Их же взвод! — показал потомок свои познания в войсковой структуре и организации. Пообтерся, определенно пообтерся. Семенов промолчал, глядя на Лёху и усиленно думая.

— У нас и патронов ни шиша. Так что если задержим, так минут на пару, не больше. Да ответь ты, стоишь тут как памятник! — не выдержал Лёха.

— А ты что хочешь?

— Чего я-то? Ты ж тут старший! Только вдвоем — не удержим.

— Ага. А всем отрядом — удержим? Они взводом как жахнут…

Семенов сказал это нарочно. Он почему-то был уверен, что сейчас потомок заюлит и предложит задать стрекача, а тут пусть без них разберутся. И ждал боец именно этого и — честно признаться — очень не хотел увидеть такое паскудство со стороны потомка.

Но Лёха промолчал. Суетливо затоптался, нервно перебирая пальцами ремень карабина, заозирался.

— Ишь, заплясал, как конь перед случкой — хмыкнул красноармеец.

— Именно, что перед случкой. Поимеют нас от души — огрызнулся потомок, но топтаться не перестал.

— А ты не давайся — подзадорил его Семенов.

— Легко сказать…

Сказать действительно было легко. На деле получалось все куда сложнее. То, что Лёха не стал откровенно праздновать труса и не предложил дезертировать, значило не так, чтоб уж много. Чуточку полегче на душе стало, но только — самую чуточку. Самому Семенову мысль унести ноги, благо приказ таки ему лично взводный дал, в голову пришла сразу. Нехорошо, конечно и кому другому он в этом ни за что бы ни признался, но сам — то о себе это знал. И самое поганое было, что — первой эта мыслишка была. Потом — словно бы устыдившись такой подлости, разум выдал другое, противоположное решение, которое бойцу тоже не понравилось категорически — встать заслоном и принять бой. В отличие от первого — просто подлого и трусливого, но хоть мало-мальски выполнимого, это было еще и вовсе неразумным. Был бы тут пехотный Дегтярев с парой коробов дисков и толковым вторым номером — можно было бы рискнуть. С тем количеством патронов, что имелись — даже не смешно. Эх, вот как раз сюда бы тот нелепый танчик с африканской коровой на башне и экипажем! Но это уже было пустопорожним фантазерством, одернул себя боец.

— Ну так как, удержим мы их удар всем отрядом? — прямо глядя в глаза потомку спросил Семенов.

— Черт его знает. Вояк-то у нас мало. Нас так-то больше, да только наваляют они нам при любом раскладе, нам даже десяток раненых дополнительно — уже совсем невпротык! Вынесут они нам полотряда — куда деваться будем? — толково обрисовал ситуацию Лёха и Семенов с ним согласился. Тем более, что вполне могли быть эти гансы просто разведкой еще, прибывшей глянуть — кто это тут поезда забижает. Выяснят где лагерь — и потом накроют большей силой, перекрыв пути отходя. Проще пареной репы это, отряд уже хозяйством оброс, малоподвижным стал. Как ни кинь — все клин! Получалось, что единственный выход — перехитрить немцев, передумать их. Нет, ерохвостом сняголовым красноармеец не был, просто иначе как облапошить врага ничего иного не выходило. И значит, чтоб придумать что толковое — надо всей мозгой так задуматься, чтоб череп затрещал!

— Так что делать-то? — сбил с мысли Лёха.

— Погодь, не гони корзину. Для начала надо бы глянуть, куда немцы направились — может они у железки покрутятся, покрутятся, да и обратно подадуться.

— Вот здорово, мы, значит, вылезем и давай, как сова пыриться?

— Не, мы аккуратненько, тишком-молчком.

Потомок тяжело вздохнул.

— Возьмут они нас за химо! Это ты тихо умеешь лазить, а от меня треску, как от трех коров слепых — самокритично заметил Лёха.

— Значит, будешь больше сидеть, а мне потом сахаром возместишь — серьезно ответил боец.

Потомок опять тяжело вздохнул. А потом пришлось поднапрячься. Двигался Семенов быстро и тихо и у Лёхи все силы уходили, чтобы не шуметь очень уж громко и не потеряться, безнадежно отстав. Хорошо еще, что громоздкую бутыль красноармеец рачительно припрятал в яме с водой, замаскировав ее так, что теперь Лёха черта бы лысого это место нашел вообще. Да еще и по лесу долго перли. Когда оттоптал себе ноги окончательно, боец тихо показал — «ляг и замри», а сам аккуратно шмыгнул дальше. То ли показалось Лёхе, то ли и впрямь пахнуло гарью и углем. К железке что ли вышли? Впрочем, замер он добросовестно и слушал тщательно, но кроме обычных шумов лесных ничего не отметил.

Пришлось таиться долго, пока, наконец, не услышал чуточку другой шорох — и впрямь скоро появился озадаченный Семенов.

— Ну как? — не удержался потомок.

— Все еще хуже — огорченно шепотом ответил Семенов.

— Не нашел?

— Нашел, чего не найти. Собачка у них подбрехивает время от времени, вот и слышно. Хотя идут грамотно, ясно, что лесовики.

— То-то лесовики, а тебя не заметили — усомнился Лёха.

— Я им не кабан и не лось. Гляделка у них еще не отросла, меня замечать.

— И что плохо?

— Идут они на лагерь, только не на наш, а к беженцам. А там бабы, дети, да раненый в жопу Половченя, который мужик, конечно, геройский и живым не дастся, но своим наганом ничерта он сделать не сможет, а не то, чтобы бегать, ходить еще толком не может. И возьмут их там всех ни за грош, а вовсе даром. Я-то попытался у них дорожку табаком просыпать, может собака нюх потеряет, тогда нам время будет подготовиться. Давай, пошли ходом, нам надо перед ними выйти.

— Табак-то у тебя откуда? Ты ж не куришь?

— Разжился. На войне табак, водка да ботинки — самая ценность, все что угодно можно приобрести. Даже лучше денег. Ладно, если собаку остановит — то не зря выкинул.

К сожалению табак пропал зря, собака шла как заведенная и до бабьего лагеря оставалось не так уж и далеко. Лёха совсем загрустил, вид у него был, как в воду опущенный. Надеясь, что он сам держится молодцом и уныния своего не кажет так явно, Семенов глянул в глаза потомку и сказал:

— Ну что? Зададим лататы, или немцев встретим?