Лёха

Я уже набрал воздуху, чтобы выразить свои чувства, как на откосе практически прямо перед нами, поднялась зеленая фигура. И вдруг грохнули выстрелы, замелькали вспышки. Стекло пошло трещинами, Вскрикнул Генрих, машина вильнула, заднее колесо соскользнуло с бровки, и дальше «Вандерер», отчаянно воя двигателем, потащил нас под углом к направлению дороги.

— Генрих!

— Пистолет! — страшно прохрипел Генрих, наваливаясь на руль — Пистолет!

Мы как раз проезжали мимо стрелка — очередной выстрел оглушил меня и обдал жаром, но пуля свистнула куда-то над головой. Я ухватил из кобуры на боку Генриха парабеллум. Стрелять я умею, хоть и не скажу, что мастер в этом деле. Но пистолет знакомый…. Предохранитель, так… в стволе есть патрон? Есть!

— Быстрее!!! Стреляяяяй! — страшно хрипел Генрих. Машина еле ползла, буксуя на бровке, до льда под ложечкой медленно, несмотря на истошный вой мотора. Но выстрелы в нас прекратились. Извернувшись, насколько позволял ремень, я вытянул руку и открыл огонь по стрелку, моментально рухнувшему на землю. Попал? Нет? Непонятно, стрелял я не целясь… Я продолжил стрелять по краю откоса, до тех пор пока не кончились патроны в магазине. Повернулся, и увидел, как Генрих, с жутко перекошенным лицом дергая руль левой рукой, правой протягивает мне запасной магазин. Господи, Генрих весь в крови! Тут же схватил магазин, заменил, и обернулся как раз вовремя — стрелок вновь показался из-за края откоса — значит, я не попал! Выстрелить я успел раньше, хотя на этот раз наверняка мимо — но это не главное, главное, что стрелок спрятался, а его выстрел ушел куда-то совсем в сторону. Еще раз, туда же, по краю откоса, и еще, еще, еще!

Машина дернулась, и я едва не свернул себе спину, как меня мотнуло. Генрих вытащил воющий «Вандерер» на дорогу, мы едва не улетели под откос, потом едва не перевернулись, занос — и все, мы ушли за поворот! Мы на дороге, и в нас теперь не попадут — деревья закрывают стрелку прицел!

— Генрих! Мы ушли! Ты спас нас, Генрих! Я…

Договорить я не успел — в кустах впереди что-то затрещало, засверкало, и по машине словно ударил град, что-то выбило дух из груди, перехватило дыхание, швырнуло об спинку сиденья. Машина снова рванула вперед, перед глазами у меня все замелькало. Спустя несколько секунд я немного пришел в себя, вдохнул, удивившись какому-то щекочущему бульканью в горле. Посмотрел вниз и не сразу все понял. По правой стороне кителя расползалось темное пятно. Меня ранили. Второй стрелок, с пулеметом — он изрешетил нам машину — лобового стекла практически нет, через него невозможно смотреть, оно все в дырах и трещинах. Как Генрих ведет машину?

— Генрих? — я попробовал повернуться, и понял, что левая рука у меня словно онемела. Скосив глаза, увидел и на плече такое же темное пятно.

— Малыш… держись… — Генрих хрипел, потом закашлялся и плюнул кровью прямо на приборную доску — Еще… немного… Тянет пока…. Недолго…

— Как ты?! Что с тобой?! Давай остановимся и перевяжем!

— Глупости, малыш… сейчас… я… мотор. Нам прострелили радиатор… и масло…

Я просмотрел на капот — вот дьявол! Из-под капота тянулась полоса пара. Так надолго не хватит!

— Генрих, надо остановиться! Мы так не доедем!

— Вздор… Мы не доедем все равно… надо… дальше уйти… потом ты сам…

Мотор скрежетнул, машину потащило вбок, но Генрих тут же выжал сцепление и перекинул рычаг коробки. Мотор заглох, и мы покатились дальше только за счет запаса скорости. Еще немного, еще… все. Машина остановилась.

— Малыш… возьми пистолет и карабин… и… иди…

— Генрих! Ты что, я не брошу тебя тут!

— Иди… Конец… Медведь…

Он закашлялся, брызгая алыми каплями, и вдруг обмяк, словно открыли клапан, державший давление.

— Генрих…? — и мне самому стало стыдно — чего спрашивать, все ясно и так. Я посмотрел на него внимательнее — Боже, как же он вообще смог вести машину? Вся грудь залита кровью, я вижу не меньше трех отметин от пуль… Генрих… ветеран, спортсмен, и такой печальный конец! За что, для чего все это?

Из-под капота потянуло горелым маслом. Вот еще не хватало… вряд ли, конечно, загорится, но сидеть тут мне нельзя. Попытался отстегнуть ремень, одной правой рукой, сунув пистолет за пазуху, и когда почти удалось освободиться, как-то неловко шевельнулся — и тут словно вернулись чувства в онемевшее тело. И первой вернулась боль. Боль словно заполнила всю грудь, у меня потемнело в глазах. Зашипев, я буквально выпал из машины, и на некоторое время потерял сознание.

Очнувшись, я попытался встать. Получилось плохо, поднялся на колени, прислонившись к переднему колесу. В глазах снова потемнело, и я опять впал в полубессознательное состояние. Придя в себя, я услышал по ту сторону машину какое-то шевеление. Испугавшись, схватился за пистолет, и как мог, постарался выглянуть из-за машины, готовый стрелять в любой момент.

Какова же была моя радость, когда я увидел парня в нашей форме! Выглядел он испуганно, мундир в чем-то перепачкан, в руках карабин, которым он настороженно водит. Увидел меня и замер, глядя с раскрытым ртом. Ах, черт! Ну конечно! Эта наша форма… точнее, совсем наша, чешская. Еще во Франции были инциденты. Он, наверное, принял меня за русского.

Я постарался улыбнуться парню, и, опираясь целой рукой с пистолетом о капот, выпрямился, чтобы ему стала видна повязка со свастикой.

Вдруг лицо у парня стало злое, он оскалился, вскинул карабин. Мне прямо в лицо сверкнула вспыш…

Боец Семенов

Дневка прошла замечательно — то есть спокойно. Тревоги, конечно, никуда не делись, но поели, поспали, сил набрались и дальше двинулись тогда, когда немцы по дорогам должны были ездить куда как в меньших количествах, да и местные тоже уже по домам сидели. Чуток этого тихого времени и стоило использовать на всю катушку.

Собрались уже привычно и быстро и повел красноармеец свое помятое и побитое, но победоносное войско по проселочной лесной дорожке. Шли быстро, но с опаской, не бренча, не топоча и слушая во все ухи, глядя во все глаза, готовые тут же заныкаться в лесу.

Грохот близких выстрелов ударил по ушам и нервам, ажно все вздрогнули, когда совсем рядом забабахало вперекрест. Боец тут же маханул рукой и все дружно маханули с дороги в кусты, ощетинились стволами.

Кто и в кого стрелял было совсем непонятно, почему-то Семенов решил, что лупят из винтовки — и по характерному звуку — скорее всего из самозарядки и пистолета, потом это безобразие причесал длинной очередью автомат (а больше некому — у пулемета звук совсем иначе идет, что красноармеец по своим наблюдениям знал твердо, довелось послушать и тех и этих).

Оглянулся, увидел вопрощающие взгляды товарищей и сам себе удивился, что за какие-то доли секунды успел сам с собой поспорить, потому как решать надо было срочно — то ли утекать долой в лес, то ли вмешаться. И в том и в другом случае было и хорошее и плохое, и это моментально Семенов взвесил. Убежать — оно безопаснее и спокойнее. Но тут рядом идет стрельба, очень может быть — что свои. Своим — надо помочь, это боец знал твердо. Хотя больше хотелось убежать, в этом-то красноармеец себе признался, но поборол это желание. Не без труда, но поборол.

А потом и возможность бежать пропала, когда в клубах пара, пьяными загогулинами, словно сошедший с рельс паровоз, по дорожке прокатился неожиданно тихо серый здоровенный немецкий автомобиль. Слышно было, как он фырчит чем-то внутри себя, шлепает по дороге спущенным передним колесом — и только. Даже неопытному в технике Семенову почему-то сразу показалось, что бибика эта свое отъездила, да и седоки тоже готовы — хотя из-за бившего из машины не то пара, не то дыма видно было плохо, но то, что ветровое стекло в это открытой таратайке продырявлено вдрызг, а немцы — оба двое — залиты кровью, словно порось у неудачливого свинокола, само по себе было красноречиво. Все тише и тише машина прошлепала мимо группы в кустах и встала совсем близко — метрах в пятидесяти, все-таки скатившись с дороги.