Лехаим!
Шрифт:
В это время на улице раздался переливистый свист – так свистеть умеют только голубятники.
Соломон Моисеевич выглянул вниз и радостно вскрикнул, поскольку эта новость освобождала его от продолжения неприятной темы.
– Моня, Фима внизу в пролетке!
Сестры восторженно завизжали. Берта Абрамовна всплеснула руками:
– Откуда взялся этот шмендрик [4] ? Только его здесь не хватало. Что ни день, то неприятности!
Поскольку последнее слово должно было остаться за ней, Берта Абрамовна язвительно поинтересовалась:
4
Никчемный (идиш).
– А Любочку
Моня закричал:
– Фима, поднимайся!
Купальня на Приморском бульваре – это крашенные белилами деревянные мостки от берега к большому коробу, тоже деревянному, стоящему в воде на сваях и не имеющему четвертой стены, той, что со стороны моря. Внутри короб разделен на две части – женскую и мужскую. В каждой есть кабины для переодевания, спуски в воду и скамейки для отдыха. На общей террасе даже имеется буфет с парусиновым полосатым навесом от солнца.
На краю купальни лицом к морю сидели рядом в полосатых купальных костюмах Моня и Фима, болтая ногами над водой. Костюм на Фиме был явно выдан другом детства. Нижняя его часть опускалась чуть ли не до икр, а бретельки наверху Фима завязал бантиком, иначе вырез, рассчитанный под шею, уходил бы ниже груди.
Загорелый худой Моня прыгал в воду прямо с площадки, минуя ступени. А когда он заплывал далеко в море, белотелый и мускулистый Фима спускался по лестнице в воду, поглядывая через сваи на плещущихся по соседству купальщиц…
Меньшая часть посетителей купальни – это спортсмены, которые, как Моня, устраивали длинные заплывы. Большая – солидные господа, так же, как Фима, стоя на неглубоком дне, с интересом рассматривали визави по женской половине.
Наконец друзья устроились в тени под навесом и заказали лимонад.
– Какими судьбами? – спросил Моня, подскакивая и прыгая на одной ноге, наклонив голову: он вытряхивал из ушей воду.
Фима неопределенно пожал плечами и ловким щелчком отправил окурок на женскую сторону. Там взвизгнули.
– А как дядя Абрам и тетя Нехама? – не унимался Моня. – Как они устроились в Аргентине? Пишут?
– Пишут. Родственникам. У меня же нет адреса.
– И что пишут?
– Что, что? Евреи где-нибудь жили не как евреи? Им что Винница, что задница, без разницы…
Официант принес высокие бокалы со звенящим внутри льдом.
– Лехаим! – подняв бокал, объявил Фима.
– Ефим, а ты что здесь делаешь?
– Так я же тут остался.
– Я что, не вижу? В Баку что делаешь?
– Слушай, Моня, у меня к тебе дело…
Моня тоскливо посмотрел на бесцветное от жары небо.
– …Одолжи мне свой паспорт. Мне отсюда исчезнуть надо. Срочно. А я тебе его пришлю обратно. Сразу, по почте. Не сомневайся. Кровью могу расписаться.
– Ты опять что-то взорвал?
– Ну вроде того… Да ладно, шучу! Меня один гад из Ростова ищет. Требует, чтобы я на его дочке женился.
– Еврейка?
– Какая еврейка?
– Девушка эта еврейка?
– Нет, хуже. Грузинка. Рыщут абреки ее папаши по всему Кавказу. Обещают зарезать. Я вообще в этом деле евреек не люблю, они какие-то мокрые. Я половой антисемит! – гордо закончил Фима.
– И куда ты, антисемит, отсюда бежать собрался?
– Сегодня
ночью есть пароход в Энзели, оттуда через Тегеран в Палестину. Дальше видно будет. Кстати, у тебя как дела?– У меня нормально. Работаю у Нобеля. Он меня посылает осенью учиться в Сорбонну.
– Пашешь на капитал!
– Слушай, Фима, сюда, я похож на дурака? Где ты, где грузинка с абреками? Паспорт я тебе дам, но через неделю сообщу, что его украли, по той простой причине, что ни в какую Персию ты не собрался и ни черта ты мне обратно не пришлешь. Я был у Гусманов, там все знают, что ты жил у Шаумяна, а он социалист, агитирует на промыслах…
– Нельзя быть таким умным, Моня! – Фима встал. – В Париж он уезжает! Взорвать бы твоих Нобелей к чертовой матери! Паспорт лучше одолжи товарищу!
Эпизод 4
Август 1911 года
Школа в Лонжюмо
Моня бежал, насвистывая и перепрыгивая через ступени, вниз по лестнице экономического факультета Сорбонны. Несмотря на набранную скорость, он, с трудом сохранив равновесие, замер как вкопанный. На перилах балюстрады сидел сияющий Фима.
Довольный произведенным эффектом, он снял кепи и приветственно им помахал.
– Каким ветром тебя занесло? – спросил ошарашенный Моня.
– Мимо проходил, – Фима спрыгнул на пол и сразу оказался по плечо земляку. – Дай, думаю, зайду повидаюсь с другом…
– Фима, ду зальст нихт зайнклюг [5] . Ты давно в Париже?
– В октябре будет два года…
– И до сих пор мимо не проходил? А теперь, шлимазл, что ты здесь делаешь? Революция у французов уже случилась, и, кстати, не одна. И они прекрасно обошлись без тебя…
5
Не умничай (идиш).
Всю эту тираду Моня выпалил, взяв Фиму за грудки.
– Что ты тарахтишь! Я здесь учусь…
Фима сбросил с лацканов своей куртки руки Мони.
– Ты? Где?! Чему?!
– Моня, ты что думаешь, ты один у нас гений?..
Обиженный таким приемом, Фима, повернувшись спиной к товарищу, начал спускаться.
Моня понуро двинулся за ним.
– Где ты, там неприятности, – сказал он в спину друга детства. – Ладно, Ефим, не злись. Скажи, как ты меня нашел?
– Большое дело. Твоя мама рассказала на Приморском бульваре Гусманам, где ты учишься. Они написали в Жмеринку моей тетке Двойре. В числе других новостей вспомнили про тебя. Двойра передала все местечковые события моим в Аргентину. В том числе сообщили, что ты ходишь холостой по Парижу. Ты помнишь Цилю, дочку Двойры? Она сейчас модистка в Петербурге… Они возбудились…
– И что дальше? – тоскливо спросил Моня.
– Циля попросила меня посмотреть: правда, что ты холостой? А скажи, Моня, зачем тебе помимо химического еще и экономическое образование?
– Фима, ты, значит, за мной следил?
– А что? Тоже мне шарада. Я же не мог к тебе прийти и сказать: «Циля просит узнать: ты холостой или нет?»
– А сейчас уже готов?
– Сейчас я знаю, что ты холостой, но Циле тебя не видать, как и того приказчика, что сманил ее в столицу.
– Если так, зачем ты мне полчаса душу выматываешь? Паспорт лучше верни.