Лекарь-воин, или одна душа, два тела

— И зачем дверь ломаешь? Разве непонятно, что в доме никого нет? — услышал я за спиной приятный голос, от неожиданности звучания которого, подпрыгнул на месте.

Повернув голову, увидел женщину. Возраст определить сложно, темная одежда здорово старит. Может женщине сорок, а может, и пятьдесят лет, поди разбери. Примерно среднего роста. Спина прямая. Лицо почти круглое, на котором располагался средних размеров нос и серые глаза. Вот привычных старческих и возрастных морщин, я не рассмотрел. Полагаю, в молодости эта женщина была очень симпатичной. Одета незнакомка в черную, почти до земли юбку, такого же цвета кофта с длинными рукавами, поверх которой повязан теплый платок. Голову покрывал неизвестный мне убор, чем-то отдаленно напоминающих ковбойскую шляпу. В руках женщина держала берестяной туес среднего размера.

— Что, Герасим, язык проглотил, и слова молвить не можешь? — иронично продолжала допрос женщина.

— Не серчай, Клавдия Ермолаевна, не знал я, что тебя в избе нет, заволновался я, вдруг что случилось — одна ты здесь обитаешь среди лесного зверья — мы тут тебе грибочков боровичков и беленьких в подарок собрали, — как бы извиняясь, сказал отец Герасим.

— Грибов нынче действительно много, я сподобилась собрать уже три бочки, половину запаса соли на них извела, — улыбнулась Клавдия Ермолаевна. — А еще капустку засолить надобно. Мне Гордей обещал мешок соли подвезти, наверное, запамятовал.

— Как можно, Клавдия Ермолаевна, он еще из Чернигова не воротился. Как появится, так сразу обещанное доставит.

— Ну-ну, поглядим. А ты по какой такой надобности пожаловал на две недели ранее оговоренного срока? Я только половину трав для тебя по мешочкам разложила. Ладно бы сам пришел, так еще и мальца в такую глухомань с собой привел.

— Вот из-за этого отрока к тебе и пожаловал. Воспитанник он монастырский, я его себе в ученики взял, смышленый он, однако я его до конца понять не могу. Посмотри его, Клавдия Ермолаевна, может он даром каким обладает.

— Ладно, проходите в избу. Мешки с грибами в сенях поставьте. Я сейчас приду, только мед в погребок снесу.

Раз приглашают, то почему бы и не зайти в дом. Планировка ничем не отличалась от виденной ранее, а вот запахи стояли очень приятные. Пахло травами, вернее не травами, а разнотравьем. Естественно все идентифицировать не смог, но запах полыни и бессмертника я точно ни с каким другим не спутаю. Войдя в горницу, понял, что дом насквозь пропах травами, по всем комнатам были натянуты веревки, на которых сушились пучки трав. Везде была, так сказать стерильная чистота, и в доме светло, через застекленные окна в комнаты заглядывало осеннее солнце. В красном углу, как и положено, размещались иконы. Я уже неплохо в иконах разбираюсь, смог уверенно опознать иконы Святого Георгия и Богородицы. «Святой Георгий», ну точно он, это русская икона домонгольского периода, я точно помню рассказ экскурсовода. Икона имеет новгородское происхождение и была храмовым образом Юрьева монастыря. В настоящее время находится в собранииГосударственной Третьяковской галереи.

Под образами светилась лампада, не дающая никакой копоти. Наверное, Клавдия Ермолаевна расходует очень дорогое лампадное оливковое масло, я уловил его запах. Точно такое использует настоятель нашего монастыря отец Иона. Мебели в горнице был минимум. Стол, две лавки вдоль него, и два больших сундука. Да, пол был застелен самоткаными пестрыми половиками — я подобные изделия видел в исторических музеях, только они к тому времени потеряли цвет. В доме моей мамы половики изготовлены из более грубого материала и без раскраски.

Мы, чтобы не натоптать, оставили обувь в сенях. Пока я вертел головой, рассматривая убранство избы, отец Герасим удобно устроился за столом и, развернув лежавшую на нем книгу, углубился в чтение. Содержание я рассмотреть не мог, а заглядывать, посчитал дурным тоном, хотя любопытство распирало.

В горницу заглянула Клавдия Ермолаевна.

— Вы посидите немного, я травяной взвар поставила, и медком свеженьким попотчую вас — такого в монастыре точно не едали, — произнесла женщина мелодичным голосом. — А уж потом, будем разговоры разговаривать.

Примерно через полчаса Клавдия Ермолаевна поставила на стол три исходящие паром деревянные кружки, деревянную миску с медом, в котором утонули мелкие кусочки лепешки. Я последовал примеру хозяйки дома, взял в руки деревянную ложку и немного зачерпнул из миски медово-лепешечной субстанции. Подставляя ладонь, чтобы не накапать медом на скатерть, застилающую стол, отправил лакомство в рот. О-о-о, во рту произошел настоящий вкусовой взрыв, я от удовольствия даже глаза зажмурил и чуть не замурлыкал как кот, получивший плошку сметаны с валерьянкой! Вот и не верь классикам моей современности, утверждавшим, что еда для человека, одна из первостепенных потребностей. Затем я отхлебнул взвар. Он был в меру горячим, но не обжигающим. По крайней мере, нёбо у меня не облезло. Что сказать, вкусно, очень вкусно. Знает Клавдия Ермолаевна толк в угощении, спасибо ей огромное. Естественно, я промолчал, только быстро орудовал ложкой, сдерживал себя, чтобы не перейти на откровенный жор.

Когда Клавдия Ермолаевна и отец Герасим положили ложки на край миски, я последовал их примеру, хотя душа воспротивилась и требовала продолжения вкуснейшего банкета — пришлось смириться.

— Иди, сполосни руки в тазу на кухне, а то облизывать станешь, — широко улыбаясь, показала мне направление рукой Клавдия Ермолаевна.

В медном тазу была налита теплая вода. Я тщательно помыл руки, внимательно посмотрел на свои пальцы, убедился, что грязи под ногтями нет. Вернулся в горницу.

— Зовут тебя как, малец, а то отец Герасим сразу представить тебя не сподобился, что-то он стеснение проявляет, с чего бы это? — внимательно разглядывая меня, спросила женщина.

— Василий я, — засмущавшись и потупив свой взор в пол, негромко произнес я.

— Ну, что же, Василий, скидывай с себя одежду, да складывай на лавке.

Я повертел головой и с надеждой посмотрел на Герасима. Он, не отрываясь, продолжал читать книгу.

— Не красней, Василий, как девка перед свадьбой, я за свою жизнь многого повидала, нет ничего срамного в том, что ты мне явишься в первородном виде, — опять белозубо улыбнулась Клавдия Ермолаевна.

Делать нечего, пришлось заголяться. Если бы Клавдия Ермолаевна знала, сколько всяких военно-медицинских комиссий я прошел когда-то — знала бы, что и я никаких эмоций не испытываю от обследования моего тела. Одежду скинул и аккуратно сложил на краю лавки. Потом спокойно подошел ближе к женщине. Обследовала она меня очень внимательно, я бы сказал, рассмотрела каждый сантиметр тела, вертя в разные стороны. Прошу прощения, за интимную подробность, но заглянула даже в задний проход — я же медицине учусь у отца Герасима, теперь говорю несколько иначе, как видите. Попросила выполнить несколько приседаний, вытянув перед собой руки. Удовлетворившись увиденным, прощупала каждый сустав тела. Я, грешным делом, подумал, что нахожусь в кабинете отличного специалиста по мануальной терапии. Напоследок Клавдия Ермолаевна взяла мою голову в руки. Я почувствовал тепло, исходящее от ее ладоней, их температура, как мне показалось, постепенно возрастала. Никакого дискомфорта я не испытывал, было очень приятно и покойно. Волны тепла от ладоней, как бы проходили через голову и рассеивались по горнице. От этого приятного чувства, я зажмурил глаза. И, что странно, в голове появилась картина небольшой поляны в лесу, сплошь усеянной множеством цветов. Я не знаю их названий, но почему-то помню запахи, среди которых преобладает запах сирени и чайной розы. Мне захотелось прикоснуться рукой к цветам, я ее протягиваю, и цветы вдруг превращаются во множество разноцветных бабочек. Вся эта мириада выстраивается над поляной наподобие радуги, которую подсвечивает яркое солнце. Красота и покой, так я могу охарактеризовать свое состояние.

— Одевайся, Василий, — вернул меня в действительность голос Клавдии Ермолаевны, — а затем пойди, наколи мне немного дров, надеюсь, не откажешь мне в помощи.

— Помогу с превеликим удовольствием, Клавдия Ермолаевна, как не помочь, — ответил я женщине, прекрасно понимая, что она хочет пообщаться с Герасимом наедине.

Я колол березовые чурки на тонкие поленца, а в избе тем временем состоялся такой разговор.

«— Что скажешь, Клавдия Ермолаевна? — закрыв книгу, спросил Герасим.

— Никакого дара у Василия нет, а так ладный мальчонка. Тельце чистенькое, без изъянов. Кости крепкие и все по местам. Видно, что воинской справы и работ в монастыре не чурается. Когда вырастет, станет высоким, стройным и красивым парнем, девкам на радость. Добрый он душой, но если его или его близких родичей кто-то затронет, то я такому человеку не завидую, Василий может выпустить на волю зверя, глубоко сидящего в нем. К наукам способен, будут даваться они ему легко.

— Странно. Малец два года назад безумным был, простым деревенским дурачком, и вдруг, на тебе, стал говорить, и не только. Знаешь, Клавдия Ермолаевна, Василий в монастыре измыслил приспособления для стирки одежды. Простая и неказистая вещь, но пользы от нее порядочно. Разве может вчерашний дурачок так мыслить?