Лекарки тоже воюют 2

– Цун считает также? – поинтересовался я.

– Не совсем, - честно ответила тихоня, затем, немного подумав, продолжила: - Цун в тот вечер, наверное, как и я, впервые осознал степень кошмара, в котором мы пребывали уже не первый год, и отсутствие возможности выбраться из него, во всяком случае живыми.

– Поэтому он притих и не показывался мне на глаза?
– припомнил я.

– Да, он пытался найти выход из этой западни, злился, мы даже поссорились, - пряча глаза, грустно рассказывала она.

– Он предложил тебе бежать, а ты не согласилась?
– вывод напрашивался сам собой, и я его озвучил, тихоня в подтверждение покивала мне головой.

– Все верно, а потом пришли новые указания, и он был вынужден их выполнять, требуя у тебя продолжения учений, - пояснила тихоня.

– Возможно, когда все это кончится, вы вновь будете вместе, - пытался утешить я лекарку.

– Когда мы ссорились, я старалась убедить Цуна во всем тебе признаться, но он наотрез отказался это делать, - украдкой вытирая набежавшую слезу, не согласилась со мной тихоня. – Он выбрал другую сторону, теперь нам не по пути.

Что-то еще царапало сознание, возвращая меня к разговору с Моярой. Чуть задумавшись, я вспомнил:

– Мояра, если ты с самого начала знала, что Син ищет ответ на вопрос: почему мужчины рода Позеванто не доживают до сорока пяти лет, как получилось, что ты не передала эти сведения помощнику канцлера? Ты догадалась, что после этого мелкую бы не оставили в живых и быстро ликвидировали?

– К счастью, я ни о чем не догадывалась! Здесь сработало чудесное везение Син, по-другому я этого объяснить не могу, - рассмеялась тихоня. – Поначалу кураторы, как и все мы, были введены в заблуждение ее внешним видом, и отнеслись к ней несерьезно. Да и моей задачей было лишь присматривать за одноклассницей. Никого особо и не интересовало, чем она занималась. Мне кажется, подчиненные канцлера имели большие сомнения в ее умственных способностях, так как мои короткие отчеты были весьма шокирующими: вывихнула руку сыну попечителя школы, послужила причиной увольнения старого директора, спровоцировала драку в спортивном зале, остановила ее при помощи активации противопожарной системы, при этом устроив в школе небольшой потоп, взорвала старое крыло нашей многострадальной школы, перечила учителю на уроке, случайно разоблачила военного преступника, отчего преподаватель был вынужден бежать, ну и все в подобном роде.

– Больше смахивает на бред, - усмехнулся я, вспоминая проделки мелкой.

– Тогда именно так к моим докладам и относились, не требуя подробностей, - улыбнулась мне в ответ тихоня.

– А когда заподозрили неладное, было уже поздно, ты уже во всем призналась Син, и просто скрыла правду, - догадался я.

– Все верно, - подтвердила Мояра мои предположения.

Мы вошли в палату вместе с Моярой, Ронэр ободряюще нам улыбался, хотя был еще бледен и слишком слаб.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я раненого друга, пожав ему руку.

– Как младенец, - непослушными губами тихо ответил он. – Меня кормят, поят, моют, пеленают, стоит открыть рот, начинают утешать, на ночь даже сказку рассказали.

Грудь Ронэра была плотно забинтована, на лице находилась кислородная маска, вокруг постели стояло огромное количество аппаратуры, которая негромко мерно пищала.

– Звучит заманчиво, так и хочется оказаться на соседней койке, - поддержал я шутку друга, пока Мояра проверяла показания аппаратуры.

– Не спеши, мой мальчик, - в палату вплыла довольная старшая медсестра. – У каждого свой срок. Если Видящему будет угодно, ты тоже сможешь оценить нашу заботу, - заверила меня Лювея.

Она осмотрела Ронэра и, удовлетворенно улыбнувшись, ласково погладила его по голове.

– Молодец, мой хороший, уже идешь на поправку! Думаю, скоро будем тебя выписывать, - утешала она друга. – Явуз, удалось выяснить, кто посмел выстрелить в Ронэра? – а сейчас голос лекарки был очень серьезным.

– Госпожа Лювея, если быть точным, то стреляли в моего отца, генерала Контера, Ронэр закрыл его собой, - пояснил я.

– А вас, мои дорогие, в разведке бронежилеты на опасных заданиях носить не учили?
– строго спросила старшая медсестра. – Вроде опытные ребята, а в голове только ветер! Так кто же стрелял?

– Тирель! – нехотя признался я.

– Бедный мальчик, - расстроенно вздохнув, запричитала Лювея. – Но это был его выбор. Жаль, что все так печально для него закончилось. Сейчас многим предстоит сделать выбор.

На ее лице было столько жалости к водителю отца! Она действительно сочувствовала парню, словно расшалившемуся мальчишке, попавшему по собственной глупости в беду.

– Лювея, а Вы знали, что Данейра и Син собираются покинуть Туринию? – приступил я к опросу еще одного ценного источника информации.

– Нет! – как-то неправдоподобно легко ответила старшая медсестра.

– Как Вы думаете, почему они не поставили Вас в известность о своих планах? Судя по тому, с какой легкостью они осуществили «переезд», данный ход трудно назвать спонтанным, он был отлично подготовлен, – настаивал я.

– Значит, Данейра и Син считали, что мне не нужно было знать об их планах. Вероятно, для меня безопаснее было оставаться в неведении, - обескуражила меня своим ответом Лювея.

– Вы всегда так безоговорочно всем доверяете? – недоумевал я.

– Не всем, только Данейре и Син! – строго поправила меня медсестра. – Мы столько лет были вместе, наш госпиталь попадал в опасные ситуации, и именно старшая лекарка и ее дочь спасали нас всех от неминуемой гибели.

– И как они это делали? – не сдержав любопытства, поинтересовалась Мояра.

Она, точно также, как и мы с Ронэром, навострив ушки, внимательно слушала каждое слово Лювеи.

– В первые недели вторжения эриконцев в Туринию наш госпиталь трудно было назвать военным. Он был сформирован на скорую руку из самых обычных лекарей и медсестер больниц нескольких приграничных с Рунией городов. Мы плохо понимали, куда попали, что такое военный госпиталь, и как он должен функционировать. Наша работа в первые дни напоминала хаос, усугубляющийся жуткой суетой. Все были растеряны и напуганы, не справлялись с потоком раненых. Это продолжалось ровно до тех пор, пока не появилась Данейра с дочерью. Она сумела очень быстро нас организовать, распределила обязанности. Мы единогласно выбрали ее старшей лекаркой нашего госпиталя, Данейра постоянно учила нас, казалось бы, элементарным вещам, но благодаря этому количество умерших ребят в госпитале стало резко сокращаться. Син была ее главной помощницей. Эта девочка, взрослая не по годам, трудилась наравне с нами, не чураясь самой грязной работы. С тех самых пор я никогда не ставила слова Данейры под сомнение.

Здесь было все ясно, Лекоя, как, наверное, все лекари военного госпиталя, была слепо предана своей начальнице.

– А что Вы скажите по поводу обвинений в шпионаже в адрес госпожи Данейры и Син? – попробовал я зайти с другой стороны.

– Знаешь, что в первое время поражало меня в них? – ответила вопросом на вопрос старшая медсестра.

– Что? – прохрипел с койки Ронэр, который, несмотря на слабость, внимательно следил за разговором.

– Умение дружить и вовремя прийти на помощь, - ответы Лекои пока не вносили в беседу ясности, а она продолжала нас удивлять: - Знаешь, как мы отличали тяжелораненых разведчиков от остальных ребят?

– Как? – усиленно шевеля мозгами, пытаясь разгадать очередной ребус, спросил я.

– Обычно раненые кричат от боли, просят таблетки или уколы, которые облегчили бы их страдания, а разведчики даже в бреду просили передать сведения, которые им удалось с таким трудом добыть. Син и Данейра их и передавали. Очень скоро они познакомились со всеми офицерами, командирами и даже обычными радистами. От раненых, прибывавших к нам с передовой или вырвавшихся из засад, поступало всегда много важной информации, а девочки с какой-то непостижимой легкостью ее сортировали и передавали по нужным адресатам. И как потом оказывалось, делали это очень своевременно. Во многом благодаря этим не входившим в обязанности девочек усилиям мы были под особым присмотром у находившихся рядом военных подразделений. Они по первому же сигналу Син или Данейры приходили к нам на помощь, если в том была необходимость.